Они были огромными и нескладными, пахли сушенными апельсинами и всегда передвигались со внутренней статностью. Мы – маленькие и мрачные, спрятаться и не пытались, подставляя голову и оголенные запястья под линейки. Мягкие места, бывало, тоже страдали, но это больше акт унижения, нежели боли. Пять прутиков, каждый разный по жесткости. Последний, пятый, был привезен совсем недавно. Удачно сорванный. С щербинками по всей поверхности, и одной единственной, едва заметной иголкой на кончике. Чтобы иголка сломалась, нужно много ударов. Много наказаний. Сломается – и будет легче. Мы в это верили.
- Кто знает ответ? – зычный голос током бьет по тишине в классе. Огни по ту сторону давно погасли, погружая улицу во мрак. Никто не поднимает головы. Тетради исписаны аккуратным, ровным, каллиграфическим почерком. Тишина носится в помещение заметными импульсами с характерным щелчком. Взгляд – серьезный и сосредоточенный – обводит каждого. – Кто-нибудь знает? Вы вообще что-нибудь учили?
Учили. Ответить боимся. Она не зачитает любой ответ – огласит приговор, в лучшем случае поставит на балл ниже. И то тем, кто умудряется заучивать большой объем текста. В худшем же… Думать об этом не хочется. Взгляд мечется снова. Вызов к доске. Закрываю уши. Хорошо быть молчанием среди криков. Крики звонкие, отлетают от парт, бьют по сознанию. У него, который у доски стоит, начинают дрожать губы. Быстро моргает. Сейчас будет плакать.
- На место. Быстро. Неучи. Бездари. Вас нагнут в реальной жизни, вот помяните мои слова! – слова блуждают морозом по коже, щупают, трогают, пробуют на вкус. Кто-то шумно сглатывает, затем морщась от прилетевшего замечания. Стоящий у доски идет торопливо, подходя к своему месту. Под немигающим взглядом остальным открывает дверцу клетки, забираясь внутрь. Щуриться, моргает снова, закрывается и заметно становится более мелким.
Я протягиваю руку, дотрагиваясь до прутьев своей клетки. Раскаленный металл заставляет отдернуть обожжённые пальцы, всунуть поскорее в рот и сидеть тихо, пробуя на вкус часть железа. Кислый имбирь течет вниз по горлу. Вытаскиваю пальцы обратно, больше не трогая прутья. Запястья рук садят, наручники больно сжимают молочную кожу. Делаю попытку расслабить путы, заранее зная, насколько попытка жалкая. Пальцы липнут к наручникам, отодрать невозможно. Сижу оставшееся время до звонка, наблюдая, как Ее слова мечутся по классу, и как зашуганные ученики трясутся в такт никому не слышной мелодии.
Это была плохая идея – стоять и смотреть. Однако выделяться из толпы идея еще хуже. Поэтому остаюсь, наблюдая. Первая кровь падает увесистыми каплями на холодный паркет. Наши нехорошо смеются. Задира подходит ближе. Он щелкает пальцами, и над его головой мигает табличка с ежесекундно меняющимся текстом. Это генератор причин. Причин для драки. Обязательно нужна причина, чтобы потом сказать:
- Он спровоцировал! Провокатор! – задира отскакивает назад, пропуская Ее к жертве. Теперь уже провокатору. Кольцо вокруг произошедшего медленно рассасывается, я тоже ухожу. Звучный удар линейкой ворошит струны сердца каждого, кто присутствовал здесь секундой ранее. Голос снова бьет по стенам – такой нетерпимый и сковывающий, что я отворачиваюсь.
- Они… Пучок волос мне отрезали.
- Была причина. Ты провокаторша.
Эти – другие, не такие, как учителя. Они ближе и роднее, оттого и слово – «родители». Смотрю на сестру не скрывая удивления. Просить помощи и защиты? Как наивно.
- Это…Не первый раз. А вот вчера мальчик один… Толкнул… так сильно… Локоть оцарапала! – она закатывает рукав хлопковой кофты, шмыгает носом, показывая рану. Родители наклоняются. В нос ударяет запах уксуса и овсяной каши. Закрываю уши снова. Не хочу это слышать. Стул скрипит, я поднимаюсь, уходя в комнату.
- Мальчишки бьют, потому что любят! Тебя любят! Ты должна этому радоваться! Главное что? Главное родить. Внуков нам родить. Нужно игнорировать. Ни в коем случае не отвечай. Запомни хорошенько. Запомнила? Бьет – значит любит.
Папа маму тоже бьет. Любит, наверное, сильно.
Меня тоже бьет. Стискиваю зубы, зажмуриваюсь – не контролирую поток горячих слез. Те пользуются ситуацией, скатываясь по щекам. Размазываю слезы, чувствуя, как нагревается лицо, как набухает и становится некрасивым. Родители это замечают. Звонкая оплеуха не спасет ситуацию. Наклоняюсь снова, обхватывая голову руками.
- Ты из-за чего плачешь, вот скажи? Из-за чего? В нашем доме нельзя плакать. Одежда есть? Есть. Вода, еда? Есть. Из-за чего тебе плакать? Депрессия у тебя, да? Это же у вас так модно? Щас отец твою депрессию мигом вылечит. Своими средствами, народными.
Задерживаюсь на крыше сегодня подольше. Смотрю на наш город сверху. Одинаковые домики выстроились в одинаковый ряд. Когда ты - молчание среди криков, легко быть наблюдателем. Смотрю на экран телефона. Пропущенный от родителей. Набираю сам. Через трубку веет знакомым сортом уксуса.
- Со шлюхами своими тусишь? Я запретила дружить с этими людьми. Ты с ними, да?
Правильного ответа нет. Подкидываю монетку, что до этого прокручивалась в руках. Выходит, надо сказать нет. Говорю. Уксус сменяется липкостью и кашей. Слегка отвожу аппарат в сторону. Каша льет сквозь отверстие. Экран вдруг гаснет, и оттуда вываливаются губы. Губы недовольны.
- Врет родителям. Родители – это святое! Домой живо. С компанией этой дружить нельзя. Ты образцово показательный ребенок. Ты сдашь экзамены лучше всех. У тебя будет будущее. У них – нет.
- Мой первый альбом заполнен. – протягиваю альбом родителям. Те просматривают рисунки бегло, хмурятся, молчат. Запах усиливается. Вздыхаю против воли и закрываю уши снова. Зря все это было затеяно. Помещение вытягивается, потолок ползет вверх. Они нависают надо мной – большие и грозные, а мне, маленькому и ненужному, приходится задрать голову.
- Ты о чем думаешь? О будущем думать надо! Институт выбран? Что с оценками? А с лицом что? Опять расковыряно все? Другие увлечения у тебя есть? Весь день в телефоне проводишь.
- Альбом. – вношу конкретику, пятясь к двери.
- Да плевать на альбом. Ты думаешь, нам интересны твои увлечения? Нет. Что с институтом? А прыщи почему? Кожу зачем трогаешь? Куда уходишь? Куда ты уходишь? С родителями уже поговорить не можешь? Ага!!! Неприятные для тебя темы, да? Ответить нечего?
Мертвое тело покрывает ткань. Кровь просачивается из-под затылка, утекая струйками в канализацию. Сборище взрослых выглядит ликующими.
- Это все из-за депрессии. Пиндосы тупые. Внесли в умы детей такое!
- Абсолютно верно. Пиндосы во всем виноваты. А вообще, тут больше вина телефона. Не надо было телефон покупать. Из-за него одни беды. Кто же еще виноват?
- А такая молоденькая была! Такая хорошая! Жаловалась на одноклассников постоянно, правда, но она вот бы подросла – и изменилась. Мы ж плохому не научим. По факту все говорим. Она нам бы спасибо сказала в будущем! А так уже не скажет.
- Художницей стать хотела. Не девичье это дело. А вы представляете, ее наказывали-наказывали, а толку то – вот, через черепушку вытек. Удивительно. Наверное, это все-таки из-за гаджетов. Мы с отцом нормальную профессию ей выбрали. А она!
- Да, таких только наказывать и надо. Наказания очень помогают. Дети как шелковые. Идеальный материал для лепки идеального ребенка. Необыкновенно – У моего, МОЕГО ребенка свои амбиции, свое мнение и цели на жизнь. Странно, да, люди добрые? Она чего добилась, чтобы о своем «я» кричать? Ничего. Я не буду обращать внимание на ее достижения, мне это невыгодно. Прав я или не прав?
- Абсолютно правы. Интернет! Ужас. Жаль, что спрыгнула. И не выросла. И спасибо за наши советы мы так и не дождемся.
Кристальные глаза трупа обратились к народу. Девочка поднялась, пошатываясь. Вытерла рукавом затылок. Улыбнулась.
- Спасибо.
И ушла. Взрослые покосились ей вслед. Им было не до этого. Интернет или пиндосы, кто же виноват больше – вот, что главнее обсудить.
