Продолжаем рассказ о судьбе Джамалуддина, старшего сына имама Шамиля, который был отдан отцом в качестве заложника и через шестнадцать лет возвращен на родину. (См.: «Заложник Ахульго» и «Поручик Шамиль») В феврале 1855 года поручик Джамалуддин Шамиль прибыл в Хасав-Юрт, русский опорный пункт недалеко от Чечни, находившейся в ту пору под владычеством имама Шамиля. Поручик жил в одной комнате с полковником князем Давидом Чавчавадзе, чья жена и пятеро малых детей находились в плену у горцев. Можно было предположить, что князь Чавчавадзе не питал добрых чувств к сыну похитителя его жены и детей. Однако три недели совместного проживания сделали двух офицеров закадычными друзьями. Князь вспоминал, что Джамалуддин сетовал на превратности судьбы, поставившей его перед тяжелым выбором: «Я так привык ко всему русскому, я везде в России встречал такой прием и так отвык от всего родного, что не задумавшись остался бы навсегда в России, если б не обязанность сына... Что сказали бы обо мне, если б, на дозволение Государя ехать к отцу, я отвечал несогласием ?»
Вскоре в Хасав-Юрт прибыли посланцы Шамиля. Среди них был мюрид Юнус из Чиркея, который за шестнадцать лет до этого передал маленького аманата русским офицерам. Его послали убедиться в том, что молодой человек действительно сын имама, а не самозванец, подготовленный русскими для обмана. И хотя с первого взгляда было заметно большое сходство между Джамалуддином и его братом Гази-Мухаммедом (напомним, что между братьями был только год разницы), посланцы тщательно выспрашивали его о детстве. Джамалуддин припомнил окрестности Ахульго и отцовского белого коня. Джамалуддина попросили показать руку, и только увидев шрамы от раны, окончательно признали в нем сына имама.
С этим известием Юнус и другие уполномоченные вернулись к Шамилю. Пленницы, жившие в серале имама, вспоминали, что кое-что омрачало радость послов: «одно только им не понравилось: он, сын святейшего имама, в бытность их в Хасав-Юрте, ходил на вечер к русским офицерам, и — о ужас! — танцевал там с женами гяуров; они сами это видели, скрытно наблюдая за ним через окно, с улицы». Как и следовало ожидать, этот рассказ всего более возмутил жену имама Зайдету, мечтавшую родить мальчика, чтобы упрочить свое положение в гареме. Она громко сокрушалась, что сын Шамиля забыл Аллаха, обрусел, и что ничего доброго не будет от его возвращения к отцу.
В начале марта 1855 года в Хасав-Юрт пришла весть о кончине императора Николая I, августейшего покровителя Джамалуддина. Молодой человек был потрясен этим внезапным известием и искренне горевал. Следует добавить, что он сам оказался в неопределенном положении с точки зрения российских законов. Согласившись вернуться к отцу, давнему врагу России, он тем самым выходил из российского подданства и покидал военную службу. Однако молодой поручик не задумывался над юридическими тонкостями. Когда все военнослужащие, бывшие в Хасав-Юрте, отправились к обряду присяги на верность новому императору Александру II, сын Шамиля «пошел вместе с ними на площадь и во все время чтения присяжного листа добровольно, никем и ничем к тому не понуждаемый, держал вверх правую руку...».
По всей видимости Джамалуддин еще не свыкся с мыслью о возвращении на забытую родину. Временами в его словах прорывалась досада на то, что он стал игрушкой независящих от него обстоятельств. Когда в ходе переговоров с посланцами Шамиля возникли разногласия, один из горцев шепнул Джамалуддину, чтобы тот не беспокоился, так как все закончится благополучно. Молодой человек вспыхнул и гневно бросил соплеменникам: «Мне беспокоиться не о чем. Вы очень-хорошо знаете, каких лет я был взят из Ахульго и сами же вы меня отдали русским; следовательно, с того времени я всех и все забыл на родине и, повторяю, мне не о чем там беспокоиться. Возвращался я к вам без особенной радости и, вероятно, без особенного отчаяния поеду назад в Россию, если того потребуют обстоятельства». После жарких споров стороны пришли к соглашению относительно условий обмена Джамалуддина на пленных княгинь и их семьи. Давид Чавчавадзе едва сдерживал ликование, предвкушая встречу с женой и детьми. Все окружающие выражали радость. И только Джамалуддин заметно погрустнел.
10 марта 1855 года состоялся «вымен» пленных, о котором мы уже писали («Вымен» фрейлин). Прощаясь с Джамалуддином, барон Л.П.Николаи подарил ему саблю, присовокупив следующее напутствие: «Смотри же не руби ею наших». — «Ни наших, ни ваших», — ответил растроганный Джамалуддин. Поручика окружила толпа горцев, многие целовали ему руки. Потом его отвели к дереву, сняли с него русский мундир, и облачили в черкеску. Ему подвели красивую вороную лошадь, он вскочил в седло и отправился к шатру имама. Отец ожидал его под черным знаменем с изречениями из Корана. Имам придал к груди сына, которого не видел почти шестнадцать лет, и зарыдал как дитя.
Возвращение аманата было встречено всеобщим ликованием. В Дарго-Ведено Джамалуддина встретили пушечной пальбой в воздух. Целый месяц горцы из дальних аулов стекались в Ведено, чтобы взглянуть на потерянного и вновь обретенного сына. Джамалуддина просили взойти на крышу дома стражи и показаться народу. Как уже отмечалось, российские власти надеялись, что Джамалуддин станет проводником русского влияния в Чечне и в Дагестане. Однако донесения лазутчиков были неутешительными. В августе 1855 Н.Н. Муравьев, назначенный наместником Кавказа, доносил императору о сыне Шамиля: «по сведениям, получаемым из Дарго, этот молодой человек не может свыкнуться ни с новым образом жизни, ни с понятиями, для него чуждыми, людей, его окружающих, и язык которых он едва начинает понимать... Его окружают муллы и ученые люди, которые посвящают его Алкорану и изучению арабского и аварского языков».
Джамалуддин не проявлял особого религиозного рвения, что вызывало недовольство мусульман. В собственноручном письме барону Николаи сын Шамиля сообщал о трениях с подданными имама: «Между ними распространился слух, что меня нарочно послали сюда, чтобы их подчинить России». В другом письме Джамалуддин с горечью восклицал: «Если б не отец, право сам чорт не удержал бы меня здесь».
Гаджи-Али Чохский, выполнявший обязанности секретаря имама, писал о Джамалуддине: «По прибытии своем он обратил внимание на состояние и положение Шамиля и народа, осмотрел войска, артиллерию, устройство и порядок и остался недовольным и все это счел за ничто... Потом рассказал отцу про русского царя, его войско и казну и просил его, чтобы он примирился с ним. Шамиль не принял его слов и даже рассердился, и после того отец и братья чуждались его. Джамалуддин сделался печальным и раскаивался в своем возвращении. Он был очень умен и сведущ, но нерасположение отца и брата не дозволили ему навлечь из них какую-нибудь пользу для народа».
Джамалуддин надеялся стать просветителем для своих соплеменников. Перед своим возвращением на родину он запасся книгами, географическими атласами, бумагой, карандашами, готовальней. Но его старания пропали даром. Предоставим слово Абдурахману, зятю Шамиля, который имел возможность наблюдать за взаимоотношениями отца и сына. Следует подчеркнуть, что сам Абдурахман был образованным человеком. И хотя его образование имело религиозный характер, он ценил светские науки и сочувствовал Джамалуддину, ощущавшего себя человеком, оказавшимся в глубоком средневековье. Он вспоминал, что однажды Джамалуддин предсказал лунное затмение. Никто ему не поверил, над ним смеялись и говорили, что нельзя предсказать скрытое от глаз. Все окружающие, включая самого Шамиля, изумились, когда в назначенное время луна исчезла с ночного небосвода. Никто не догадался, что Джамалуддин просто прочитал об этом в календаре.
«Книга воспоминаний» Абдурахмана наполнена трагикомическими историями о нелепых слухах, отравлявших жизнь его родственнику. Шамиль разрешил сыну построить в Ведено дом по российскому образцу. Джамалуддин сам начертил план и передал его бывшему солдату Андрею (Индрису), принявшему мусульманство. Строили русские пленные и дезертиры. Дом вышел на славу, с большими застекленными окнами, печами, дверными ручками из бронзы, которые заказывались в Хасав-Юрте через барона Николаи. К несчастью, в доме был предусмотрен балкон, ставший камнем преткновения. Среди горцев разнесся слух, будто балкон и крыша построены в виде креста. Между прочим комические страсти по балкону показывают, насколько имам зависел от суеверий своих поданных. Примечательно, что даже престарелая Баху, бабушка Джамалуддина, умоляла Шамиля оставить дом её внука в покое. Она призвала на помощь самого большого религиозного авторитета - шейха Джамалуддина Казикумухского, и тот тоже просил имама не уступать невежественной толпе, приведя следующие аргументы: «Если же балкон, как говорят люди, открыт с четырех сторон, мы знаем, что улицы Дарго тоже открыты взору по форме креста; тогда надо разрушить и наши дома. А ведь тогда над нами будут смеяться даже дети». Несмотря на все увещевания, Шамиль приказал снести балкон, чтобы прекратить волнения в народе. По выражению Абдурахмана, лишенный балкона дом, «стал похож на лошадь с отсеченными ушами»
Семейная жизнь Джамалуддина не сложилась. Вернемся к истории любви Джамалуддина и Елизаветы Олениной, поведанной её племянником П.А. Олениным-Волгарем. Эта история, закончившаяся расставанием юноши и девушки, имела продолжение. Однажды брат Елизаветы Олениной (отец рассказчика), служивший в драгунах на Кавказе, получил французскую записку от своего товарища Джамалуддина. Сын имама просил друга тайно повидаться с ним. Ночью драгун Оленин пустился в опасное предприятие, но недалеко от аула, где должна была состояться встреча, его нашел посланник Джамалуддина с новой запиской, в которой, по словам Оленина-Волгаря, сообщалось, «что все открыто, что устроена засада, и моему отцу готовится печальная участь пленника. Джемаль-Эддин писал, что свидание с братом любимой девушки было бы для него счастьем, но что свидание это невозможно».
Насколько достоверным являются данные сведения? Назвать их полностью выдуманными, наверное, нельзя, хотя бы потому что отец рассказчика А.П. Оленин действительно служил в 17-м Нижегородском драгунском полку, который в описываемое время принимал участие в нескольких экспедициях в Чечню и в Дагестан. Оленин даже познакомился с Александром Дюма, когда тот путешествовал по Кавказу, и французский писатель упоминал о своей встрече с драгунами, воспев их знаменитый полк: «Этот прославленный полк существует со времен Петра Великого. Он имеет в своих летописях факт, единственный в своем роде, а именно: после того как были убиты командир и все офицеры, полк вновь формировался еще восемь раз и столько же раз возобновлял участие в боевых действиях». Об остальном судить сложно.
В Чечне Джамалуддину нашли супругу. Вряд ли с его чувствами считались, потому что брак старшего сына имама устраивался из военно-политических соображений. Его женой стала дочь чеченского наиба Талхика. Как писал зять имама Абдурахман, «Шамиль хотел этим породниться с ним, чтобы тот искренне служил ему в Чечне против русских крепостей». О том, чего хотел сам Джамалуддин не упоминалось. Вступив в брак, Джамалуддин столкнулся со странными для него обычаями. Как-то к его жене приехал погостить ее брат, и она ушла спать в его комнату. Выяснилось, что чеченским традициям того времени жена не должна быть с мужем в присутствии брата, отца или иного близкого родственника. Абдурахман сообщал: «Джамалуддин удивился такому дикому обычаю, тем более, что он недавно возвратился из России, где отношения между мужем и женой не такие, как у нас. Бедняга был вынужден оставаться в одиночестве, хотя недавно женился, ругался по-русски по поводу такой нелепости (по-аварски он говорил плохо)»
Сердце Джамалуддина не лежало к жене, но развестись он не мог. Шамиль предложил ему взять вторую жену, но только с условием: «дочь наиба Талхика пусть будет с тобой, потому что после развода сердце ее отца будет разбито, а для нашего управления это принесет вред, о котором ты и не знаешь». Тогда Джамалуддин присмотрел во вторые жены дочь Даниель-султана, младшую сестру Каримат, которая была замужем за Гази-Мухаммедом. На сей раз жениху тайно показали невесту, и он сразу увлекся, что было немудрено. Если Каримат слыла первой красавицей Кавказа, то легко предположить, что ее младшая сестра (вероятно, Мариэт, или Эйм) была не хуже. Но опять-таки вмешались политические расчеты. Шамиль подозревал Даниель-султана, бывшего генерал-майора русской службы, в неискренности и к тому же разочаровался в своей непокорной невестке Каримат, любительницы роскошных нарядов и суетных развлечений. Имам не дал согласия на брак с дочерью Даниель-султана, присовокупив: «Я сожалею, что мой сын Гази-Мухаммед женат на другой его дочери».
Джамалуддин провел на родине чуть больше трех лет. Последнее время он жил в селении Карата, резиденции его брата Гази-Мухаммеда. Зимой 1858 года он простудился, и вскоре болезнь приобрела серьезный оборот. Из Хасав-Юрта больному прислали лекарства и письменные наставления, как их следует принимать. При этом больному было передано, что, если потребуется, ему пришлют врача. Шамиль долго не хотел принимать помощи от врагов, но все же согласился. По словам зятя имама Абдурахмана, он уступил, сказав: «пусть прибытие врача будет тайным от народа, чтобы за спинами не говорили, что имам общается с русскими».
В горы был командирован полковой лекарь С.И.Пиотровский. Позже он опубликовал отчет о своей поездке в газете «Кавказ». В залог его безопасности был взят аманат, а самого врача везли тайными тропами, переодетым в одежду горцев. Путь лежал через Волчьи, или Андийские ворота мимо большого селения Анди к крошечному аулу на склоне горы. Там была сакля одного из кунаков Шамиля, где поселили сына имама в надежде на целебный горный воздух. Действительно, трудно было найти место с более чистым воздухом. Однако легким больного этот воздух не помог.
Поразительно, но среди членов семьи Шамиля наблюдалась зловещая закономерность – перемена климата и условий жизни приводила к быстрому развитию чахотки. Такой пример: одновременно с Джамалуддином был обменен его двоюродный брат Гамзат, сын сестры имама Шамиля. Судьбы сына и племянника Шамиля оказались поразительно похожими. Гамзат, подобно Джамалуддину, еще ребенком был отдан Шамилем в качестве аманата, причем имам отдал племянника еще раньше, чем сына, – в 1837 году, когда отряд генерала К.К.Фези осадил селение Телетль. Подобно Джамалуддину, юный Гамзат провел детство и юность вдали от родины. После возвращения в родные края Гамзат с трудом приспосабливался к забытым порядкам. Он не знал, как вести себя в мечети, привык пользоваться стульями и не умел сидеть, поджав ноги, на ковре. Неудивительно, что два молодых человека, оказавшихся в одинаковом положении, сблизились и проводили время вместе. Впоследствии Гамзат заболел чахоткой и умер в русском госпитале.
Такая же печальная судьба подстерегала Джамалуддина. Лекарь С.И.Пиотровский застал его в бедной комнате, все украшение которой составляли ружье и шашка. Врач весьма высокомерно и скептически отнесся к народным снадобьям, которыми лечили больного. Однако «настоящая медицина» также оказалась бессильной, и врачу пришлось констатировать: «Я не мог остановить хода болезни Джемаль-Эдина, а еще менее излечить ее совершенно; но я всеми, имеющимися в медицине способами старался облегчить страдания его и ручаюсь только за два, много за три месяца его существования».
Французский писатель Александр Дюма, для которого перевели статью Пиотровского, почти буквально воспроизвел ее в своем трехтомнике о путешествии по Кавказу. От себя Дюма добавил следующие слова в истинно французском духе: «Болезнь молодого человека была более душевная, нежели физическая. Удаление от городской жизни, отсутствие удовольствий юности убивали его. Суровые и дикие горы не могли возвратить ему петербургских и варшавских друзей. Прелестные чеченки и кабардинки, слывущие за первых красавиц на свете, не могли заставить его забыть русских красавиц с берегов Невы и милых полек с берегов Вислы. Он угасал потому, что предпочитал смерть такой доле».
26 июня 1858 года Джамалуддин скончался, не дожив до тридцати лет. Поскольку поездку врача не удалось сохранить втайне, среди горцев сразу распространился слух, что сына имама отравили русские. Он был погребен в селе Карата, где до сих пор сохранился его мавзолей.
Мавзолей Джамалуддина в селе Карата
Говорят, Александр Дюма был настолько впечатлен печальной историей Джамалуддина, что загорелся мыслью написать о нем роман. Вполне возможно, ведь действия одного из его первых романов «Учитель фехтования» происходит в России. Французский писатель поведал о судьбе декабриста Ивана Анненкова и его невесты Полины Гердье, а потом во время путешествия по России даже встречался с героями своего произведения. Кто знает, возможно из-под его пера вышел бы второй граф Монте-Кристо с кавказским колоритом, потому что жизнь Джамалуддина изобиловала удивительными поворотами. Но если подобный замысел и существовал, то он не был реализован Дюма.
Литература:
Абдурахман из Газикумуха «Книга воспоминаний». Махачкала. 1997
Дюма Александр «Путешествие на Кавказ» М., 2017
С. Пиотровский «Поездка в горы»// Кавказ, 1858, № 70-71