Контекст времени
Что такое Жан-Поль Сартр? Это XX век — век катастроф. «Век-волкодав», как писал Мандельштам. Век конца Нового времени. Девятнадцатый век, смотря из двадцатого, кажется веком относительно благополучным, это вершина модерна, когда люди, в значительной степени, уже перестали верить в Бога, но все еще верили в другие мифы, например, в разум. Из веры в разумность мира, в способность человека познать весь мир, посредством разума рождается другой миф — сциентистский, о том, что наука решит все проблемы, излечит социальные язвы, излечит все раны, накормит всех голодных. Наука –— новая культура, она сможет заменить не только религию, но и метафизику, философию, оттеснит на обочину не только искусство, но и все остальные сферы культуры. Из мифа сциентистского рождается миф прогрессистский — идея прогресса как чего-то неизбежного, счастливого, гарантированного. Гегель, Маркс, просветители, позитивисты — все они понимали прогресс немного по-разному, но именно вера в неизбежность лучшего была «общим местом». Это снимало с человека ответственность, человек расслаблялся, утрачивал ощущение того, что именно он проживает свою жизнь и в конце именно его ждет такая катастрофа, как смерть и все такое прочее. Это вело к торжеству своеобразного мещанского самодовольства: все хорошо, все гарантировано.
Появлялись отдельные люди, вроде Кьеркегора, Достоевского, Ницше, которые говорили, что мы движемся к катастрофам, что надо, как говорил Ницше: «прожить опасно», что надо вернуть «трагическое чувство мира» в культуру. Но их идеи воспринимались как какое-то сумасшествие, чудачество. Пока не начался XX век.
И вот XX век наступил, и все начало рушиться. Он наступил, как мы знаем, в августе 1914 года с пушек Первой мировой войны. Миллионы людей пришли в движение, началась мясорубка, рухнула наивная вера в человечество, в разум, в прогресс. Миллионы людей убиты, десятки миллионов покалечены. Потом диктаторские режимы, концлагеря и далее, далее, далее. Вплоть до угрозы ядерной войны и экологической катастрофы. Мир XX века — это мир крушения модерна, мир разочарования веры в мифы, мир торжества бесчеловечности, обесчеловечивания, идущего со всех сторон. Век Кафки, сказавшего: «Человек – ничто перед лицом колоссальных загадочных бюрократических инстанций», век Фрейда, сказавшего, что наш разум — это всего лишь тонкая пленка на огромном айсберге бессознательного.
И вот экзистенциализм, который, конечно, был и раньше (в конце концов, Кьеркегор жил в XIX веке, Паскаль — вообще в XVII), именно в XX веке стал важен как сопротивление обесчеловечиванию. Когда весь мир говорит человеку: «Ты букашка, ты ничто, от тебя ничего не зависит», экзистенциализм, не веря в старые мифы, осознавая границы разума, все-таки говорит человеку: «Ты что-то можешь», «Можно и в концлагере остаться свободным — ты за все отвечаешь». Поэтому экзистенциализм — философия глубоко трагическая, глубоко катастрофическая.
Контекст жизни
А что же наш герой? Его детство приходится на период перед Первой мировой войной, юность — на межвоенный период, расцвет — Вторая мировая, слава — в мире после Второй мировой. Отец Жан-Поля, военный офицер, умер от болезни, когда мальчику был один год. Если бы я был поклонником Зигмунда Фрейда, я бы, наверное, от этого факта построил бы рассуждения о всей жизни Сартра. Воспитывал мальчика его дедушка, преподаватель немецкого языка в Сорбонне. Мальчик с детства много читал, недаром назвал собственную автобиографию «Слова»; «Я с детства принял мир за книгу», — слова из его автобиографии. В числе главных проблем жизни Сартра было «выйти из книжного мира». «Для меня жить — значит читать и писать», «Библиотека для меня – храм». В восемь лет Сартр уже пытается писать свой первый роман.
«Мой дедушка считался лютеранином, бабушка — католичкой». Далее следует замечательный вывод Сартра: «А я стал атеистом, не из-за постоянных противоречий в семье, а из глубочайшего безразличия: одной — к своему католицизму, а другого — к своему лютеранству».
Чрезвычайно способный, много читающий Жан-Поль без проблем попадает в лучшее привилегированное учебное заведение Франции — «Нормальную школу». Однокурсниками Сартра были Клод Левистросс (будущий великий антрополог, лингвист и структуралист), Раймон Арон (один из основоположников гносеологического направления в философии истории) и некоторые другие поистине выдающиеся люди своего времени, но именно Сартр был первым талантом среди всех сокурсников. А второй признавалась Симона де Бовуар, впоследствии идеолог феминистского движения. Они оба были против брака, но пятьдесят лет состояли в открытых отношениях. Он — первый, она — вторая (и феминистка), а оба — против брака. Оба стремились к свободе и совмещали несовместимое. Оба были одновременно литераторами и политическими активистами, взрывали буржуазные институции и философствовали, пытались оторваться от своей социальной среды и ломали традиционную семейную мораль.
По окончании École normale они создали союз без ревности, без собственничества (у Жан-Поля и Симоны в жизни было бесчисленное множество возлюбленных), без дома (они жили по гостиницам), они отказались от детей (потому что считали, что это нечто сковывающее человека, привязывающее людей друг к другу и к семье). «Антисемья» просуществовала пятьдесят лет. Пятьдесят лет сотрудничества, творчества, любви и бесчисленных ссор. Он называл ее бобром, ввиду созвучия ее фамилии и французской транскрипции слова «бобер». Главные произведения Сартра, включая «Бытие и ничто», посвящены бобру.
Всю жизнь Сартра можно поделить на до и после Второй мировой. «До» любая социализация приравнивается к порабощению. В этом смысле крайне характерен первый его сборник рассказов, потрясший Францию («Стена», «Тошнота», «Интим» и др.). Все эти произведения рассказывают о том, о чем было не принято говорить в то время: о смерти, сексуальности, телесности, а приводят к выводу о том, что все мы выбираем себе роль в жизни, переставая быть самими собой.
Для Сартра крайне важна проблема колебания человека между определенностью роли, в которой мы теряем свободу, и пустой свободой, которая слишком пуста. В самом начале автобиографии Сартр оставляет очень личное признание: «Всю жизнь меня не покидало ощущение, что жизнь — это не что-то самодостаточное, жизнь — это то, что нужно оправдывать, все время творить».
Вот вы едете в поезде без билета, зайцем, как вдруг заходит контролер, требует билет, а вы начинаете ему заговаривать зубы: очень нужно, денег нет. Как только вы перестанете говорить, вас выгонят и оштрафуют. Вот и жизнь, по Сартру, — это такой же контролер: невозможно определиться в бытии — нужно постоянно творить.
В 1930-е годы Сартр переезжает в Германию для изучения феноменологии Гуссерля, экзистенциализма Хайдеггера, ему пока не до политики. В конце десятилетия появляется его первый сборник рассказов. Он никогда не выбирал между литературой и философией, для него художественный текст был естественным путем передачи своих философских воззрений, которые на тот момент были интерпретацией упомянутых выше авторов.
Сартра потрясла война. Его призвали в метеорологические войска, в течение года он переписывался с Симоной де Бовуар, запускал метеорологические зонды и писал «Дневники странной войны». А затем попал в концлагерь для военных. Вскоре был отпущен, но война стала первым случаем в жизни Сартра, когда общество насильно вторглось в его жизнь. Для него это станет вызовом и, впоследствии, проблемой: как, участвуя в общественной жизни, не потеряться в ней, не растворить, не потерять свое «я». Этой проблеме будет посвящена его последняя великая книга — незаконченная «Критика диалектического разума». В ней Сартр рассуждает о том, как происходит вырождение неотчужденной группы людей в отчужденный социум, который порабощает человека.
Дальше Сартр участвует в движении сопротивления, создает группу «Социализм и свобода», но, главным образом, он пишет свои главные философские трактаты: «Бытие и ничто» и пьесу «Мухи». Он выступает против колониальной зависимости Алжира, отрицает созвучие собственных идей с идеями коммунистической партии Франции, агитирует против войны в Индокитае и во Вьетнаме, активно интересуется Октябрьской революцией и коммунистическим режимом в СССР, затем сильно в нем разочаровывается, называет КПСС «революционной партией, которая боится революции», идеологически ему все больше импонирует движение «новых левых». Сартр мечется где-то между всеми возможными позициями противников капитализма, колониализма, патриархата (кстати).
Симона де Бовуар в это время пишет феминистский «Второй пол», Сартр тоже не отстает и пишет пьесу «Почтительная потаскушка» (кому интересна феминистская тематика — очень советую, в пьесе Сартра содержатся рассуждения на тему схожести расизма и сексизма).
На волне популярности он описывает теорию ангажированности, защищая позицию о том, что художник не может находиться в стороне от схватки: художник должен заражать массы участием в борьбе, он должен быть вовлечен. Заметьте, как его ярая асоциальность сменяется ангажированностью.
К концу жизни Сартра все больше занимает марксизм, он находит в нем достаточную критику капитализма, но не находит достаточного внимания к личности. Поэтому последние годы его жизни посвящены совмещению трудно совместимых воззрений Маркса и Кьеркегора.
Почти ослепший и больной Сартр принимает активное участие в Красном Мае, раздавая листовки. Студенты, захватившие Сорбонну и сделавшие из престижнейшего учебного заведения дискуссионный клуб, приглашают именно Сартра для проведения лекций. В связи с этим событием, происходит забавная сцена: к Шарлю де Голлю приходит министр внутренних дел и говорит: «Мой генерал, Сартра надо арестовать!», на что Шарль де Голль отвечает: «Франция Вольтеров не арестовывает!». (Если что, на самом деле Вольтер сам три года сидел в Бастилии). Но, так или иначе, 1968 год ознаменован проявлением колоссального влияния Сартра на французское общество. В 1980 году на прощание с Сартром в Париже выходит стотысячная демонстрация.
Философия Жан-Поля Сартра
Что же, такова история Жан-Поля Сартра. Эти четыре страницы формата А4, я надеюсь, будут полезны для понимания его философии. В экзистенциализме философия и жизнь философа заметно сближаются. Если много веков после античности философия была профессией, а у схоластов — университетской дисциплиной, если Гегель мог говорить: «Вот моя жизнь, а вот моя философия», а Шопенгауэр: «Есть я — эмпирический Шопенгауэр, а есть тот, который подарил миру мир как волю и представление», то экзистенциализм как раз очень личностная философия, вырастающая из личного опыта человека, вполне созвучная античной мысли «Сначала жить, потом философствовать». В этом смысле то, что мы знаем о Сартре и его жизненном опыте — вырваться из общества, окружения, построить новую модель любовных, моральных, сексуальных отношений с Симоной де Бовуар, взорвать социальные институты, отказавшись от Нобелевской премии и отказаться от какой-то клетки в этом обществе в виде креслица профессора, писателя или политика, быть активистом, но не партийным, совмещать в себе сразу многое, философию и литературу, Маркса и Кьеркегора, Хайдеггера и художественные образы, быть активным, но при этом никогда не растворяться в своей роли — все это соответствует античной формуле. Сартровские практики свободы и его философия действительно тесно связаны, поэтому занятия биографией — это не украшение статьи, а важная часть философии. Перейдем к ней.
Как быть свободным в мире, который отрицает свободу? В мире, который говорит, что ты ничто, ты роль, ты функция, в мире, который постоянно подсказывает тебе безответственность, неактивность, снятие с себя ответственности. В мире, который услужливо подставляет тебе плечо, говоря, что это все не ты — это начальники, социальная среда, твоя природа. Сартр как раз со всем этим борется.
Как Сартр понимает человека? В главной работе «Бытие и ничто» Сартр говорит о двух сферах реальности. «Бытие в себе» — это мир, о котором ничего нельзя сказать, кроме того, что он есть, что он противостоит нам, что мы его познаем, мы на него направлены. Это развитие мысли Гуссерля об интенциональности: наше сознание всегда направлено на что-то, мир нам дан всегда через сознание, но, с другой стороны, сознание всегда направлено на что-то конкретное. В этом смысле бессмысленно говорить об объекте и субъекте, как это делает старая школа философии. Так вот, «бытие в себе» — это мир внешний, его всегда слишком много, он всегда слишком пассивен, всегда слишком плотен, всегда на нас наваливается. Этот мир описан Сартром в «Тошноте», где мир нас унижает, обесчеловечивает. Там же содержится мысль Сартра о том, что природа лишает нас человеческого достоинства, это то, что нам противостоит, то, что на нас обрушивается. Это, возможно, то, что побудило Сартра и Симону де Бовуар отказаться от детей как от торжества биологического.
«Бытие для себя» есть наш взгляд на мир, наше сознание или — «ничто». Почему «ничто»? Лейтмотив всего экзистенциализма как направления, интересующегося, чем человек отличается от всех других видов бытия — человек — или «ничто», но не в смысле «ноль», а в смысле «не вещь», «не предмет». Поэтому, скорее, человек — это «ни-что». Человек — это единственный вид бытия, который не задан, не предопределен, не детерминирован, ни из чего не выводится и ни к чему не сводится. Пико делла Мирандола за пятьсот лет до экзистенциализма определил человека следующим образом: «Когда Бог создал мир, он сказал: „Камень здесь, дерево здесь, собака здесь, кошка здесь“, а последним Бог создал человека и сказал: „Человек, а ты не имеешь места в этом мире, ты будешь тем, кем захочешь, ты можешь подняться до Ангела, опуститься до последней скотины, я сотворил тебя, чтобы ты сотворил себя сам“». Это центральная мысль экзистенциалистов, взятая ими, скажем, у Ницше: «Человек — это еще не ставшее животное». Определение человека в отсутствии определения.
В этом великое несчастье человека: он может быть крестьянином, уснувшим на повозке, запряженной конем — может проснуться и взять контроль над повозкой и конем, а может так и дремать всю жизнь на этой повозке: «Меня родили, отправили в школу, забрали в армию, затем на работу, на погост, а мое сознание так и не пробуждалось». Несчастье в том, что человек имеет возможность ответить на вопрос Гамлета «Быть или не быть?» ответом «Не быть», наложить на себя руки, убить, спиться, сколоться.
Вы спросите, но как же биология? Как же родители, семья, воспитание, гены? Именно так считало Просвещение: есть tabula rasa — чистый лист — человек. Изменив общество, изменим человека. Заменим краску и нарисуем другого человека.
Экзистенциалисты не отрицают существование тела, родителей, семьи, просто они говорят, что все это еще не есть «я». Есть еще что-то, что и есть личность, «тайна человеческой личности». Как говорит Сартр, «мы не выбираем время, но выбираем себя внутри времени». Он же: «Любой марксист вам скажет, что Флобер — типичный мелкий буржуа, но, если вы спросите, почему не каждый мелкий буржуа — Флобер, любой марксист спасует». Потому что свести частное к общему — это хорошо, а вот вывести из общего личность — невозможно. Поэтому совокупность всех природных и социальных факторов — это еще не человек.
Пространство экзистенции в человеке — это то, что делает его человеком, это то, что не редуцируется (не сводится, не упрощается).
Итак, Сартр говорит, что есть мир и есть человек. Мира всегда слишком много, а человека всегда слишком мало. Человек всегда колеблется между несвободой вещи и пустотой свободы. Человек делает свой выбор, но, сделав выбор, каждый раз рискует перестать быть самим собой. Нельзя допустить, чтобы выбор был сделан раз и навсегда. Нельзя становиться заложником надетой маски. Сергей Безруков сыграл Сашу Белого, и все до сих пор путают человека с его ролью, он не справился с надетой маской.
«Существование предшествует сущности»: у всех других вещей мира существование совпадает с сущностью, а человек рождается, а затем всю жизнь отвечает за свои поступки. Человек не задан, он обречен постоянно менять себя, человек — это усилие быть человеком. Можно перестать быть человеком и говорить: «Я — это не я, я — это среда, меня так воспитали», но Сартр говорит, что человек обречен быть свободным. По Сартру, вообще весь экзистенциализм вытекает из тезиса Достоевского «Если Бога нет, то нам все дозволено», если над нами нет высшей инстанции, то мы должны все в своей жизни решать сами. Это раз. Два — гуманисты говорили: «Человек по природе разумен, человек добр, человек социален», а Сартр говорит: «Человек не разумен, не добр, не социален, человек — свободен, он будет таким, каким сам себя сделает, герой может стать злодеем, злодей — святым». У человека нет природы, но есть свобода. Что значит «обречен на свободу»? Во-первых, раз нет Бога, то человек сам отвечает за все свои поступки. Во-вторых, свобода, по Сартру, — это тотальная осознанность и ответственность. Есть только две вещи, за которые мы не несем ответственности: рождение («заброшенность в этот мир») и смерть (любой человек хотел бы быть бессмертным). Это две границы нашей абсолютной свободы, за которые мы не отвечаем, но именно поэтому мы отвечаем за все остальное. Отказ от свободы — это тоже акт свободы, по Сартру, человек, отказывающийся выбирать, — это тоже форма выбора. Но, отказываясь выбирать, ты выбираешь отказаться от человечности, стать объектом манипуляций, социальной функцией и т. д.
Сартр описывает несколько «модусов экзистенции» — аспектов проявления человеческой личности. Один из них — заброшенность: «Представьте, что вы находитесь на сцене огромного театра жизни, вы не знаете, когда началось представление, что за жанр, вы не знаете, кто сценарист, кто режиссер, к чему все идет». Это и есть наше рождение, но при этом мы не можем не играть. Это и есть заброшенность, когда мы не знаем, как выбирать правильно, кого играть, но уже не можем не выбирать, не можем не играть роль. Делая в такой ситуации выбор, мы ощущаем «экзистенциальный страх», в котором проявляется наша «сверхприродность». Горный козел, глядя в пропасть, никогда не задумается, прыгать ли ему. Только человек способен посмотреть в бездну и в этот момент ощутить то, что Сартр назвал «экзистенциальным страхом». И ответственность за наш выбор, сделанный на краю пропасти, — всегда наша. За горного козла выбор делает природа, она же снимает с него ответственность за то, что тот продолжит жить.
Следующее чрезвычайно важное понятие Сартра — «ложная совесть». Солдат убивает на войне, а затем оправдывает себя приказом командира. Но солдат мог выбрать пустить себе пулю в лоб, дезертировать, чтобы не убивать. Принятый в прошлом приказ переинтерпретируется в настоящем каждый раз заново, когда человек делает выбор. Человек оправдывает себя прошлым, но прошлого нет, прошлое постоянно заново интерпретируется человеком в настоящем. Прошлое существует только в настоящем, человек всегда сам выбирает свое прошлое вновь и вновь. Оправдание прошлым Сартр называет «ложной совестью».
Философия Сартра по своему объему уходит далеко за горизонт. Ее окончание едва видно в подзорную трубу. Обрывая повествование о ней, я хочу побудить вас, читателей, самостоятельно открыть для себя его произведения. Жан-Поль Сартр — это философ, необходимый обществу, в котором человеку все сложнее выбирать, когда на человека как никогда сильно давит мир. Возможно, многие почерпнут из его произведений силы для того, чтобы сделать важный для себя выбор: жить свободно или дать актерской маске окончательно закрепиться на своем лице. Возможно, многие примут решение перестать прислушиваться к обманывающей их совести, приняв за правду, что прошлого не существует. По Сартру :)