Середина солнечного, похожего на весенний дня, – вовсю светит солнце, поют птицы, тает снег. И... может и не хорошее настроение, но уже можно жить: почти два месяца прошло с похорон. Надо брать себя в руки, по-настоящему, а не для проформы. Переставать рыдать по ночам, рассматривая его фотки. Переставать клясть себя и обвинять в его смерти. И самой жить, дальше жить, а не забиваться в щель, как только заканчивается рабочий день, и становится пора домой. Этим и занялась сегодня прямо с утра: тщательно накрасилась, прогулялась, вкусно поела, а перед этим всем посетила один медицинский центр... впрочем, это скорее всего, было лишнее, не найдут там ничего: я просто уже старею, стресс опять же, только и всего.
А теперь вот приехала в автосервис, в тот самый, с той лишь разницей, что никто меня в нём теперь не встретит и по звонку ко мне не выйдет. Я должна сейчас сама всех найти, описать проблему... ну, и всё остальное, как полагается. Я теперь от и до — сама за себя.
Всё оказалось весьма несложно – я просто не знала ничего этого раньше. Раньше Максим просто забирал у меня ключи и, в зависимости от сложности ремонта, говорил, стоит ли ждать или лучше ехать по своим делам, а потом... Потом, когда всё было готово, говорил идти за ним, вёл меня через бокс, в котором ремонтируют машины на стоянку за зданием автосервиса, заводил мою машину, и пока она прогревалась, мы с ним курили в специально отведённом для этого месте, он мне объяснял что-то, чего я не понимала и понять бы никогда не смогла, потом сам выгонял автомобиль на общую парковку и прощался со мной до вечера. Только сейчас я поняла, как важны и приятны были эти моменты и как горько, что их больше не будет.
Сейчас пришлось самой обо всём договариваться, потом идти в кафе на втором этаже, усаживаться за свободный столик, заказывать кофе и ждать.
Как хорошо, что меня никто здесь не узнал и не узнает! Исхудавшая и подурневшая после почти двух месяцев еженощных рыданий, я мало напоминала себя прежнюю, ту, которую Максим приводил на корпоратив. В клиентской базе меня тоже нет: он всегда всё оформлял на себя, чтобы сработала положенная ему скидка, так что и этот путь тоже закрыт. Ну, и прекрасно, пусть так! Сяду за угловой столик, выпью капуччино из кофейного аппарата и подожду, пока позвонят о готовности. И постараюсь ни на кого из здешних сотрудников не смотреть, чтоб никто мне его ненароком не напомнил, — такое было бы выше моих сил.
Ждать пришлось часа два, и именно в тот момент, когда мне пригнали отремонтированную машину, пришло уведомление из медицинского центра. Я совершенно автоматически заглянула в телефон и чуть не упала, там, где стояла, а потом и слёзы хлынули из глаз: смешанная с болью радость нашла таким образом выход.
— Что с вами? Случилось что-то? – участливо поинтересовался мужчина лет тридцати пяти, вставая из-за руля и отдавая мне ключи.
Я покачала головой – нет. Не признаваться же каждому... А случилось то, что на тебе такая же форменная куртка, какую накидывал поверх белой рубашки Максим, когда выходил проводить меня на улицу. И ещё кое-что случилось, но это вообще мало кому надо знать. Мне одной и надо... Ну, может, ещё одному человеку понадобится каким-то образом это знание: сейчас позвоню ему и буду в курсе.
Отъехав на одно из крайних, незанятых парковочных мест, я снова открыла приложение медицинского центра, которое скачала сегодня утром, я зашла через него на сайт и ещё долго, вдоль и поперёк, изучала вынесенный лабораторией вердикт: результат теста – положительный.
Боги!.. Со мной не случалось этого с тех пор, как двадцать четыре года назад родился Никита! Я думала, что потеряла эту способность ещё в молодости. Не знаю, что делала бы сейчас, как сообщила бы такую новость Максиму, обрадовало бы его это или огорчило, но... в данный момент времени мне оказалось некому сообщать, вернее, не было больше того, кто имел бы право решать этот вопрос наравне со мной. А сообщить мне очень даже было кому...
Не Валерке – от него я ушла сразу после похорон, оставив всё. Как я слышала от общих знакомых, новую хозяйку он привёл в дом сразу же, чуть ли ни в тот же день. Что ж, пусть радуется пока, дом давно по дарственной оформлен на детей, радоваться не так долго, хотя... не желаю я ему ничего плохого, вот не желаю и всё, пусть он будет счастлив.
Детям и родителям тоже сообщать преждевременно: подожду пару месяцев, потом им скажу. Представляю, как у них у всех откроются рты! Что ж, будем с Динкой помогать друг другу, на то мы мать и дочь, вместе мы точно справимся, да и мать моя уж чем-нибудь, да поможет.
Ладно. Никите скажу прямо сегодня, но не сейчас, к вечеру: у парня сессия, он наверняка по горло занят, и вот, кто точно поддержит меня, даже если и будет в некотором шоке.
Но я знаю, кому позвоню прямо сейчас. Да, я знаю! И как бы он ни отреагировал, ему это точно полагается знать.
Виктор ответил только с третьего раза, кисло и неохотно, опустив приветствие.
— Зачем ты мне звонишь? – прозвучало в трубке устало, и у меня зашлось сердце. Как я раньше могла думать, что эти два человека, Виктор и Максим, не похожи? Ну почти тот же голос я услышала, негромкий, глуховатый, схожего тембра. Только кажется постарел этот голос с тех пор, как я слышала его в последний раз...
— Вить... не клади пожалуйста трубку, мне надо тебе кое-что сказать! — зачастила я.
— Чего теперь ты можешь мне сказать? – со вздохом спросил Виктор. — Чего такого, что я захотел бы услышать?.. Ну, говори, раз позвонила, – разрешил он.
Я вдохнула поглубже и, скрестив пальцы, произнесла это:
— Я только что узнала, что у меня будет ребёнок от твоего сына.
В трубке надолго повисла тишина. Я даже на экран телефона посмотрела пару раз, чтоб убедиться, что вызов продолжается. Вызов продолжался, но Виктор молчал. "А вдруг как с той Алькой много лет назад? — мелькнула предательская мысль. — Хоть и нет к нему у меня никакой претензии и быть не может, но вдруг тоже подумает, что хочу повесить на него некий хомут? Да и пусть подумает! Я сама за себя, а его хотела просто поставить в известность!"
— Ты где? — наконец глухо произнёс Виктор. — Я приеду.
Я не стала говорить, где я, — это было бы слишком, не стоило ему сюда ездить. Лучше назначить встречу в ближайшем ТЦ и пообщаться там. Главное, что я не ошиблась, и нам, кажется, таки есть, о чём пообщаться.
– Можно я своей бывшей... матери Максима... тоже расскажу? — спросил Виктор, перед тем, как повесить трубку.
— Можно, — разрешила я. — Только пока никому больше, хорошо?
Пусть бедная женщина тоже хоть немного, хоть весьма слабо и относительно, но порадуется, подумала я. Позже познакомлюсь и с ней, и много чего ещё сделаю, но позже. Сейчас главное, чтоб у самой сердце от неожиданной радости не разорвалось. И Виктора ещё увидеть хочу, увидеть и обнять: я два месяца чувствовала себя перед ним виноватой, так пусть это пройдёт, боги, пожалуйста, пусть пройдёт! Не могу с этим жить. Я смогла горевать одна, но радоваться хочу вместе с тем, для кого моя радость — тоже радость.
И доносить. И родить. Обязательно и непременно, несмотря на то, что мне к этому времени будет уже почти сорок три.
Я посмотрела на подаренные Максимом часы — классная, нужная штука, привыкла к ним так, словно носила всю жизнь! Была половина четвёртого. А солнечный, почти весенний день понемногу перетекал в зимний вечер: подмораживало, стихал ветер, краснело солнце. Темнело небо, пока незначительно, но уже ощутимо.
Ничего, Величайший, скоро весна. А потом лето. А в середине осени, надеюсь, что как раз в моём любимом октябре, он и родится. Именно он, мальчик, — я уверена, потому что на пол ребёнка влияет вовсе не что-то, доказанное учёными, а только одно: то, кого мать любила больше: себя или отца будущего малыша. Я любила тебя больше всех и всего на свете, и потому у меня может быть только сын. Надеюсь, у него будут такие же чёрные глаза, как у тебя – о большем я богов и не прошу.
Не догадываешься, Величайший, как его будут звать?.. Да, именно. Другого имени для него я не представляю.
...Уже улыбаясь, я завела машину: надо ехать на встречу с Виктором. Надо снова брать себя в руки и налаживать жизнь, и я уверена, что теперь у меня всё получится.
А Величайший отдохнул в тени Финиковой Пальмы и отправился дальше, потому что никому из Величайших сидеть на месте не полагается: надо двигаться вперёд, в новые, иногда даже в лучшие миры. А Пальма осталась в пустыне, под палящим солнцем, среди барханов песка и ветров, – это её место, на то она и Пальма. Только вот теперь она больше не будет одна: в тени её вырастет роза, одна-единственная, украденная ею у Величайшего. Вырастет и расцветёт в память о том, у кого её украли.
Я думала, их десять, а их было одиннадцать: десять о смерти, и одна – о жизни.
________________
