Как-то приобрел отпечаток одного из известнейших фотографических портретов российского и советского ученого-самоучки ,теоретика космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского , с авторским штампом.
Немного смущал маленький размер отпечатка , где-то 11 на 8 см ,да и автор мне был неизвестен. В процессе атрибуции снимка ,выяснилось ,автором был калужский фотограф-любитель ,актер Калужского рабочего театра , Михаил Николаевич Лавров. Именно его монограмма была на отпечатке , а цифра обозначала год съемки. Ниже представлен текст статьи самого М.Н.Лаврова, описывающей знакомство фотографа с Циолковским и история съемок. Статья опубликована в журнале "Советское фото" номер 9 за 1957-й год.
Текст статьи
В 1934 году я служил в Калужском драматическом театре. В тот год наш переход на летнюю площадку в городском саду задержался, и мы продолжали играть и репетировать в зимнем театре. У нас вошло в привычку каждую свободную минуту проводить в театральном скверике Так и в тот памятный солнечный и теплый день, часов около двенадцати, несколько актеров вышло из театра в сквер. У меня был с собой «Фотокор», и товарищи попросили снять их.
Когда мы, болтая и смеясь, готовились к съемке, мимо нас по аллее медленно проехал велосипедист. Это был необычный велосипедист: облаченный в длиннополый темно-серый пиджак и такие же брюки, в старомодном котелке, из-под которого ниспадали на воротник седые волосы, он без напряжения, как-то свободно, по-домашнему, сидел в низко опущенном седле, методически, не торопясь, работал педалями и двигался так медленно, что обогнать его широким шагом, право, не представляло большого труда...
— Товарищи, да ведь это Циолковский! — воскликнул молодой актер Коля Закиев.— Кто с ним знаком? Попросите его сфотографироваться с нами!
Все дружно поддержали это предложение. Но... знакомых Циолковского среди нас не нашлось. Соблазн сделать редкий снимок пересилил во мне чувство неловкости. Я догнал Циолковского, который успел уже сойти с велосипеда и направлялся по аллее к выходу.
— Константин Эдуардович!—окликнул я его. Циолковский остановился, обернулся и, слегка ссутулившись, стал поджидать меня, опираясь на новенький велосипед.
— А вы сами кто? — глуховатым голосом, но чрезвычайно четко выговаривая слова, спросил Циолковский в ответ на мою довольно связно изложенную просьбу. Я назвался. Минута, в течение которой он внимательным взглядом прищуренных глаз детально изучал мою физиономию, показалась мне вечностью.
— Мне пора домой,— вымолвил он наконец, и у меня упало сердце. — Но... я могу еще пятнадцать минут побыть с вами...
Пока я готовил свой «Фотокор», мои коллеги успели познакомиться с Циолковским, осмотреть его велосипед, а Константин Эдуардович — рассказать, что получил его в подарок, что он очень любит кататься, но — увы!—ездить быстро и подолгу, как хотелось бы, не позволяет сердце...
Я снял Циолковского в группе, запечатлел его во время велосипедной прогулки, а потом проводил до выхода из сквера.
Прощаясь, он недоверчиво спросил:
— А вы мне фотографии напечатаете? — И добавил: — Видите ли, меня снимали без конца и калужане, и москвичи, но большинство снимков я так и не увидел. Может быть, у фотографов ничего не получилось, или они решили, что эти фотографии мне не нужны!.. Я вас прошу: когда с делаете снимки, приходите с ними ко мне. Это недалеко. Вон мой дом, на углу... Рукой подать. Только, когда вам откроют, скажите, что принесли мне фотографии и что я жду вас. А то домашние могут сказать, что меня нет дома. Ко мне, знаете, столько людей ходит, что, принимай я всех, мне некогда будет и работать.
Через несколько дней я позвонил у двери дома Циолковского. Мне открыла пожилая женщина.
Странное чувство испытал я, переступив порог этого дома. Его можно сравнить, пожалуй, с ощущением, которое охватывает вас при входе в какой-нибудь заповедник или старинный храм...
Поднявшись по ступенькам небольшой лестницы, я очутился в просторных «парадных» сенях с застекленной левой стороной, выходящей на юг, во двор. Сени залиты солнцем. Пахнет нагретым деревом и масляной краской. От входной двери, по обе стороны лестницы и дальше, вдоль стен, на полу высятся стопы книг: большие, маленькие, толстые и совсем тонкие. Каждая стопа — название. Невольно вспомнилось классическое: «Склад издания — у автора».
Проходим темную переднюю, две жилые комнаты —и вот я в кабинете Константина Эдуардовича. Он поднимается с кресла мне навстречу, отложив в сторону книгу и сняв пенсне. Здесь он выглядит проще, обыкновеннее в своей длинной белой блузе с невысоким стоячим воротником, серых полосатых брюках и домашних туфлях. Он кажется даже как-то меньше ростом и дряхлее своего возраста. Чувствуется, что в течение 77 лет жизни он не был баловнем судьбы... Мо как привлекает к себе его изборожденное морщинами, покрытое желтоватым загаром характерное лицо с крупным носом, подстриженной белой бородкой, огромным лбом мыслителя! Какая жизнь, какая сила мысли в этих внимательных глазах, полуприкрытых тяжелыми веками!..
— Вот хорошо, что пришли. Покажите-ка, что у вас вышло... Я ведь, по правде говоря, думал, что обманете,— сказал он, растягивая по свойственной ему манере слова. Надев свое старомодное, «чеховское», на черном шнурке пенсне, он стал рассматривать фотографии.
Я окинул взглядом кабинет. Просторная, несколько мрачноватая из-за темных обоев комната. Письменный стол против окна, мягкое кресло с высокой спинкой, кровать, два венских стула и — книги, книги, книги. В углу — большая жестяная труба, похожая на граммофонный рупор: Константин Эдуардович плохо слышал и пользовался ею, как слуховой трубкой.
Заметив любопытство, с которым я присматривался к обстановке, Циолковский отложил снимки и сказал:
— Вот здесь я и работаю.
— Почему же, Константин Эдуардович, у вашего письменного стола такой... ну, пустынный, что ли вид?
— А я за столом и не занимаюсь. Я вам сейчас покажу, как я пишу.— Он взял со стола фанерную дощечку с лежащим на ней листом бумаги, положил ее на колени, уселся поудобнее в кресле, написал несколько строк и добавил: — Мне часто говорят, что так работать негигиенично, что так быстро устанешь. А я привык, мне так удобно. Я и пишу поэтому большей частью карандашом.
Я попросил у Циолковского разрешения еще раз сфотографировать его. Он согласился и тут же спросил, не нужно ли ему переодеться и не интереснее ли будет снимок на вольном воздухе, в саду.
— И как мне сниматься, в пенсне или без него?
Я обрадованно ухватился за эти слова и сказал, что сниму его и в комнате, и в саду, и в пенсне и без пенсне, если у Константина Эдуардовича хватит терпения.
Терпения у Циоолковского хватило. Я сделал с кабинете два снимка крупным планом, а потом, не сумев побороть тщеславия, запечатлев на третьем и себя рядом с этим великим человеком. Затем Константин Эдуардович надел свой котелок, накинул на плечи плащ с бронзовыми застежками и мы вышли в сад. Здесь, на фоне ограды, я сделал последний снимок.
На прощание Константин Эдуардович задержал меня в своем «складе изданий» и подарил дюжины полторы своих книжек.
Следующий мой визит к Циолковскому был очень непродолжителен — Константин Эдуардович был не вполне здоров. Он поблагодарил за фотографии и пригласил заходить, обещав подобрать для меня еще кое-что из своих книг.
Я не думал тогда, что эта наша встреча— последняя... Я бережно храню память о гениальном ученом и изобретателе — подаренные им книги и четыре сделанные мной фотографии,
К.Э. Циолковский. Фотограф: Михаил Лавров. Камера 9X12 см, „Детектив Апланат"; диафрагма 8; пластинки Фотохимтреста 216°ХД: 1 сек.; нюнь; 16 час.; солнечный день, боковой свет от окна.
Еще одно фото М.Н Лаврова из упомянутой серии ,к статье "Человек реальной мечты" Виктора Сытина Журнал "Огонек"38 номер 1957 год
Фотография Лаврова ,оказалась очень востребована ,ее можно увидеть на конвертах ,марках ,как наших так и зарубежных , на открытках и монетах .
И даже на проекте денежных купюр
В сети нашлось и упомянутое в статье М.Н. Лаврова совместное фото с К .Э. Циолковским.
Вот такое воспоминание о фотографе-любителе из Калуги , Михаиле Николаевиче Лаврове ,благодаря которому у нас есть такие фотографии ученого -философа ,ученого-романтика , Константина Эдуардовича Циолковского.