Копирование текста и его озвучка без разрешения автора запрещены.
«Торола и Имеда встали напротив друг друга на пригорке, держа в руках мечи, словно стражи, готовые противостоять всему миру. В глазах Торолы читались ярость и обида, взгляд Имеды выражал решимость и преданность.
В первый миг Торола нанёс резкий удар своим мечом, но Имеда блокировал его с лёгкостью и ответил мощным контрударом. Отскакивая от клинка, Торола понял, что Имеда не намерен сдаваться и будет сражаться до конца.
Торола резко двинулся вперёд, а его клинок легко скользнул по клинку Имеды. Имеда отразил его атаку и ответил мощным ударом. Он был более опытным воином и быстро анализировал ход боя. Клинки их гремели и сверкали на солнце, создавая великолепное и опасное зрелище.
Дух Торолы не терял мужества, но силы его медленно начинали иссякать. Он бился в неравном сражении, несмотря на усталость, и продолжал бороться за свою честь и любовь. Но страсть ослабляла его бдительность, и Имеда со свирепым криком пронзил его плечо.
Торола покачнулся, но ему потребовалась лишь секунда, чтобы нанести ответный сокрушительный удар. Его клинок оставил рассечину на лице Имеды, и по щеке того полилась кровь.
Оба продолжали яростно атаковать друг друга с безумным упорством, кружа, словно два хищника в завораживающем танце смерти. Мечи их сверкали в руках, оставляя в воздухе огненные полосы. Торола и Имеда были похожи на отчаянных духов, опустошающих поле битвы – и вдруг, совсем рядом, послышался женский крик…
* * *
Сестра Торолы, известная в Шатили и немного даже за его пределами своим мастерством в шитье и вязании, и причёски умела создавать себе такие, которые приводили в восхищение всех соседей и в неизменную зависть - её подруг. Она тонко плела множество мелких косичек и аккуратно укладывала их в сложные узлы над ушами. Чтобы придать ещё большую изысканность причёске, Минани перекрещивала часть косичек на лбу, создавая красивые узоры из волос. Косы обрамляли её лицо, огибая щёки и уши, а затем соединялись на затылке, образуя изящную дугу… Причёски эти были не только утончёнными произведениями искусства, но и отражали гордость девушки и её уверенность в себе.
Минани покрасовалась перед медным кувшином, удовлетворённо любуясь отражением, и, поставив кувшин на плечо, отправилась выполнять поручение матери.
Весь день тот словно с самого утра сулил беду. Воздух был жарким, на небе не было ни облачка, а солнце пекло так сильно, просто кипело, будто хотело сжечь всё на своем пути - сверху так и лилось расплавленное золото... Мецкина затеялась со стряпнёй и уборкой по случаю долгожданного возвращения сына и отправила дочь на реку - наносить побольше воды. Минани, идя по пыльной дороге, тяжко вздыхала и мечтала о тени, где можно было бы укрыться от палящего зноя…
Издали донёсся странный шум, крики и лязг клинков... Минани почувствовала, что там случилось что-то жуткое. Решив проверить, что происходит, она быстро побежала вперёд, туда, откуда доносились эти зловещие звуки - и невзначай оказалась на поле битвы! Девушка увидела, что сражаются два близких ей человека, а невдалеке от них, за схваткой наблюдает смущённая и испуганная Цисия.
Дыхание Минани замерло, сердце заколотилось в её груди… Видя, что Тариэл вызвал их родственника Имеду на бой, она поняла, что кровавая расправа неизбежна. Воспоминания о совместных играх в детстве переполнили её душу, она не могла допустить, чтобы их отношения разрушились вот так, не могла просто стоять в стороне, наблюдая, как её брат и его давний друг собираются решить свои разногласия мечами!
Девушке стало страшно, она не знала, как тут помочь делу... Но она была хевсуркой, с твёрдым характером и непоколебимой верой в добро, и в её сердце горел огонь, который был сильнее любой вражды и ненависти. Не рассуждая долго, она сама кинулась между ними, чтобы не допустить кровопролития, и остановила схватку в последний миг:
- Нет! Тарика, остановись! Прошу, не поднимай оружия против своего друга!
- Уйди прочь, сестра! – крикнул разъярённый Тариэл. - Я не позволю тебе вмешиваться в мои дела!
- Твои дела - и мои дела тоже, коль речь идёт о крови наших сородичей! – возразила неустрашимая Минани.
- Что ты вообще здесь делаешь?! – рявкнул полный гнева Имеда. – Иди домой, здесь не место женщинам!
- Я пришла, чтобы помешать вам убить друг друга! – решительно ответила она.
Сорвав с головы тавчиту [1], девушка бросила её на землю между противниками. Упал платок, словно молчаливый судья, и сражение прекратилось.
Минани помчалась домой, чтобы немедленно сообщить матери о том, что произошло. На крик её к месту схватки сбегались жители Шатили. Всё село знало о прежней дружбе Торолы и Имеды... Весть о дуэли разносилась быстро. Туда уже спешили старейшины и мудрый Хвтисо, местный хевисбери, также не заставил себя ждать…
* * *
- Несчастье на нашу голову! – ворвавшись в дом, с порога закричала простоволосая и заплаканная Минани. Она вернулась без воды. За ней бежали, галдя и размахивая руками, любопытные соседи.
Мецкина, сидевшая за прялкой, на мгновение застыла, у неё дух перехватило от переживаний. Затем с воплем рванулась навстречу дочери, желая знать всю правду... Она была потрясена известием, но Минани успокоила мать и рассказала ей, что прервала бой и уже всё утихло. И вдруг на пороге, отстранив столпившуюся у порога толпу зевак, возник, сверкая глазами, Торола, с алым пятном на плече, расползающимся по рукаву…
Поединок прекратился, но Торола ещё был вне себя, сердце его было охвачено гневом.
Мецкина, не решаясь подойти к нему сразу, принялась смолистой сосновой лучиной разводить огонь в очаге.
Древний очаг, вытесанный из камней, сложенный с особой заботой, являлся неотъемлемой частью пховского жилища, его сердцем и душой. Он не только обеспечивал теплом весь дом, но и дарил место для отдыха, разговоров и важных семейных советов. Рядом с очагом была устроена и каменная печь, где выпекали хлеб. К ней прилегали низкие деревянные или каменные скамьи, на которых гости могли отдохнуть, пока хозяйка усердно занималась приготовлением угощений. Места же около огня имели особое назначение: правая сторона оставлялась для мужчин, а левая - для женщин.
На печи хозяйка размещала свои сокровища - разнообразную утварь для готовки и хранения продуктов, глиняные горшки, кувшины, блюда, а также различных форм и величин деревянные чашки, ковшики и кадушки из цельного дерева.
Около печи стояли деревянные шкафы, называемые кидобани [2]. Дверцы их были украшены вырезанными на них наивными примитивными рисунками и геометрическими фигурами, что придавало этим шкафчикам особое очарование. В кидобани хранились припасы, - зерно, мука, соленья и всякие вкусности ожидали здесь своего часа, чтобы присоединиться к праздничному столу. По стенам висели дрожжи в кругах, плетённых из соломы, - пховские хозяйки обычно клали такие в свежее пиво для ускорения его брожения. В углу были навалены большие кучи сушёной валерианы, с помощью которой тканое на станке сукно окрашивалось в красный цвет.
Всё помещение вокруг очага было покрыто блестящим густым слоем сажи. Балки потолка были черны от копоти очага, которая оседала на них годами, и потолок оттого казался покрытым чёрным лаком. Над очагом, на заострённом крюке толстой цепи, спускавшейся с потолка, висел весь закопчённый котёл...
- Чтоб у них цепь надочажная порвалась!!!
Торола медленно приблизился к очагу и стоял перед ним, рассматривая крюк…
Бросив тревожный взгляд на брата, Минани одним порывом метнулась к нему и положила руку на его локоть. Тот словно очнулся, удивлённо уставившись на сестру.
Стараясь сохранять спокойствие, Мецкина подошла к детям, попыталась заговорить с сыном и понять, что произошло. Она уговаривала его успокоиться и подумать о последствиях своих поступков... Мать была стара, с сердцем, обветренным судьбой, но сильна духом, как горы, окружавшие их село...
В раскалённом воздухе словно потрескивали искры, - наступало затишье перед бурей. Минани, ловко промывавшая и бинтовавшая рану брата, внимательно прислушивалась к их спору.
- Что у вас случилось, Тариа? - начала Мецкина. - Почему вы не смогли найти общий язык с Имедой?
- Это не мелкая ссора, матушка, - проговорил Торола. - Это предательство! Анаторский Крест [3] мне свидетель, я никогда не забуду того, что совершил Имеда!
- Тариэл, остынь, - прошептала Минани, наблюдая за гневом брата.
- Дай Нахарела [4] не чтоб я остыл, а чтоб он потух [5]! – закричал Тариэл, безуспешно пытаясь освободиться из плена её рук.
Минани было непривычно и тяжело слышать от него подобную ругань, но она решила, что должна помочь брату и Имеде восстановить доверие друг к другу:
- Он же Кистаури [6], - сказала она. - Вы же росли вместе, как братья! Не позволяйте, чтобы поступки, сделанные в гневе, разрушили вашу связь! Вы можете найти путь к примирению.
Торола выглядел мрачным, словно грозовая туча, но глаза его выражали совсем другое. Прислушиваясь к словам сестры, частично он осознавал, что слишком далеко зашёл в гневе и что ему придётся снова найти мир с Имедой...
- Тариэл, не проливай братскую кровь! - взмолилась Минани, проникнутая заботой о его чести. - Если ты убьёшь его, это разрушит наш род! Прошу тебя, не совершай опрометчивых поступков, которые потом будут мучить тебя всю жизнь!
В доме воцарилась тишина… Торола начал ходить из угла в угол. Минани неотрывно следила за ним… Спустя мгновение взгляды их пересеклись, и в глазах Торолы мелькнуло понимание. Выражение его лица смягчилось и стало менее враждебным. После долгого молчания, он подошёл к сестре и сжал её в объятиях:
- Ты права, Минани. Не стоит проливать кровь среди своих. Спасибо, что ты остановила меня. Клянусь солнцем, что пальцем не трону никого из Кистаури! Я благодарен судьбе за то, что ты есть в моей жизни...
- И я счастлива, что ты мой брат, - ответила Минани. - Вместе мы переживём этот тяжёлый удар, как и прежде!
Глаза её блестели от горячих слёз, но теперь это были слёзы радости.
- Я потерял способность ясно мыслить от гнева и обиды, - признался Торола, опустив голову.
- Я знаю, брат, - сказала Минани. - Невзгоды уйдут, и ты снова обретёшь мудрость. Ты не можешь потерять себя в этой тьме!
Мецкина заметила перемену в настроении сына и решила, что пришёл подходящий момент и ей вмешаться:
- Цисия, оказывается, нам тоже сродни приходилась, - так что уж тут, негоже с судьбой спорить. Её, судьбу-то, не обойдёшь…
- Да ну, - в недоумении возразил Торола, - какое там ещё родство? Отец её – Звиада Торгва, они вовсе нам не родственники, даже не с нашего сагмрто [7]!
- Как же! - возразила упрямая Мецкина. - Её двоюродный брат Гамихарди крестил моего племянника Тотиа [8]. И не забывай её происхождение её по матери. Мать её Тетруа из боцалигских Арабули [9], - хоть кровь не определяет нашу судьбу, порой она шепчет нам о многом. В Боцалиго, говорят, народ хиреет; на лице и руках у них шелушится кожа, волосы выпадают, тело покрывается нарывами…
- Матушка, почему ты говоришь так? Разве не видела ты, как она была хороша, как сердце моё трепетало при мысли о ней?
- Как не видеть, - видела, дорогой мой, всё видела. - Мецкина заговорила загадочно, а в глазах её заблестело лукавство. – Но на жителей Боцалиго гневается хати, а это, знать, неспроста…
Торола поморщился, ему было не по сердцу слышать эти намёки.
- Разве может происхождение затмить чистоту души? - спросил он, но в глубине души начал сомневаться.
- Многие так же заблуждались, сын. Хотя эта девушка и прекрасна на вид, но люди говорили о её кокетстве. Мцолел-мдгомели [10] играла сердцами юношей так же, как ты на праздниках играешь на пандури, - продолжала мать, и каждое слово её было словно стрела, поражающая образ той, кем восхищался Торола. – Не хватало мне ещё, чтобы нам потом соседи дохлую кошку на дверь повесили! [11]
Торола резко встал со скамьи, рука его стиснула край стола так, что, казалось, он может раздробиться:
- Матушка, довольно этих слов! Я должен узнавать правду собственным сердцем, а не слушать чужие сплетни!
- Будь осторожен: сердце обманчиво, и красота - зачастую лишь маска, за которой скрыты иные черты, - сказала Минани. – Мы хотим лишь твоего счастья, Тарика!
- Дети, вы - единое целое, одна плоть и кровь, - снова вступила в разговор Мецкина. - Сохраняйте любовь, которая важнее всего, пусть она преодолеет все обиды. Всегда надо держаться вместе с родными, чтобы поддерживать друг друга. Ведь только семья может выжить в трудные времена!
Минани замерла, напряжённо наблюдая за братом. Торола ничего не говорил, погрузившись в задумчивость...
- А эти Кистаури пусть отдадут выкуп коровами из стада, чтобы вернуть наше расположение, - неожиданно заключила мать, принимаясь хлопотать у печи, - да на том и делу конец, так уж и быть. В жизни всякое случается...
- Да, так выйдет куда лучше! – подтвердила Минани со вздохом облегчения и нескрываемой радостью на лице.
Мать с весёлым видом и явным удовольствием продолжала:
- За увод невесты нам с них причитается никак не меньше шестнадцати коров, а то и все двадцать! Такова цена предательства в нашем краю! Мы можем этого потребовать, ведь никому не позволено оскорбить наш род.
- Коровы?!.. - прервал их изумлённый Торола. - Какие ещё коровы, при чём тут они?! Как будто утерянную любовь и дружбу можно оценить в коровах и заменить ими!.. Я не прикоснусь ни к чему из их добра.
Настроенная на боевой лад Мецкина подбоченилась и не намеревалась отступать:
- Любовь и дружбу Мориге [12] отнимет – Мориге снова и пошлёт. Тебе-то, сынок, может, и не нужны эти коровы; ну, а нам пришлись бы весьма кстати! Тебе ревность глаза затмила, а ведь кому-то замуж выходить пора!
- Ах, замуж?! – взвился возмущённый Торола, подумав, будто мать оправдывает поступок Цисии. – Клятвы, говоришь, - пустое дело, зато замуж невтерпёж?!
- Между прочим, - невозмутимо гнула свою линию хитрая Мецкина, - я о твоей сестре. Ей уж точно приданое не помешало бы!
- Матушка!.. – раздался протестующий возглас вспыхнувшей как маков цвет Минани.
- Уж я знаю, что говорю! – осадила её мать. - Отца вашего теперь нет, без него трудновато справляться стало; Тариа три года странствовал, без единой весточки в дом, - хозяйство наше за это время пошатнулось; Вепхо ещё мал… Это как же мне теперь собрать для тебя сатавно [13], ну-ка, скажи? Нет уж, что ни говорите, - не нами это заведено, обычай-то древний. На то его и придумали, чтобы простые люди хоть как-то выжить могли!
Торола оглядел свой дом и вдруг почувствовал, что ему не нравится вся эта ситуация. Его душа требовала свободы, а традиции затягивали обратно в оковы чужих правил, придуманных неизвестно кем и непонятно зачем...
- Послушай, Минани! – притворно всполошилась мать, - кувшин-то наш где, я его не вижу, - ты его, поди, там же и забыла, где и платок? Всё только бы красотой своей напоказ хвалиться… Иди-ка снова за водой, дочка, - что зря стоять без дела, как дедабодзи [14], мне бы помогла лучше. Народ небось уже посудачил да и разошёлся, а у нас с тобою по дому дел непроворот! Брат твой наконец домой приехал… - она бросила быстрый взгляд через плечо на сидевшего в задумчивости сына.
Торола обречённо махнул рукой и молча ушёл к себе наверх. Хлопоты матери о увеличении числа коров, которых можно было бы прибрать к рукам, ему казались пустыми и даже низменными. Коровы!.. Что за кощунство?! У него свет в глазах померк, жизнь на последнем волоске зависла над обрывом, а тут - речь о каких-то там коровах!
Когда Минани выскользнула за дверь, мать догнала её и, опасливо косясь на поднимающегося по лестнице Торолу, приблизила губы к её уху и зашептала:
- Мне ведь сегодня ещё надо к Бубикай Кистаури заглянуть… она Имеде тёткой приходится... родственники мы ведь, как-никак... договориться об этом деле нужно… зайди к ней, слышишь, Минани, по дороге, скажи, чтоб она меня ждала, как стемнеет! Честь важна, но мы не должны терять друг друга из-за гордости.
* * *
В вечерних сумерках, когда золотое лето ласкало своими лучами мирную Хевсуретию, в душе Минани мелькали воспоминания о детстве Тариэла, о том, каким он был раньше. Она с любовью помогала своей матери растить его, заботилась о нём, как о собственном сокровище. Она вспоминала, как они с братом играли на поляне под зелёными деревьями и вместе радовались жизни, - сами словно две ветви одного дерева…
Ветер, пронизывающий волосы Минани, приносил запах сосен и свежего воздуха с высоких гор. Она сидела на каменной скамейке возле дома, устремив взгляд куда-то вдаль, и, окутанная воспоминаниями, воскрешала перед собой картинки из прошлого.
Вспоминая своего брата в детстве, молодая хевсурка не могла не улыбнуться про себя. Маленький Тарика был милым, живым ребёнком, полным радости, энергии и непосредственности. Он был смелым мальчиком, всегда готовым к новым приключениям.
Тариэл и его друг, соседский мальчик Имеда всегда были неразлучны и всё делили пополам - радости и печали, игры и секреты. Ребята беспечно носились по узким улочкам Шатили, весело крича и смеясь. Их голоса разносились по Шатили, будто звон колокола, когда они играли вместе. Они бегали по узким улочкам села и по окрестным полям, ловили бабочек и листья, уносимые ветром, пугали птиц и гоняли кошек. Они строили песчаные крепости на берегу реки Шатилис-цхали, делали себе мечи из палок, представляя себя бесстрашными воинами, и сражались с воображаемыми драконами. Они исследовали окружающие горы, соревновались в скалолазании, кто первым достигнет вершины, и радовались каждому новому открытию. Они проводили часы на улице, погружённые в мир своих фантазий и приключений, их душевный свет наполнял весь воздух вокруг… Минани смотрела на них из окна, радуясь их дружбе и невинности.
Но время неумолимо, и в жизни Тариэла настали перемены. Прежде Имеда был его лучшим другом, они были неразделимы. Минани вспоминала всё это с нежностью и грустью в сердце… Но как же всё изменилось! Судьба решила иначе, теперь она свела его с Имедой не на игровом поле, а на поле сражения. Дуэль, которая была неизбежной, стала испытанием для обоих. Сегодня у неё на глазах Тариэл и Имеда стояли друг против друга, готовые сразиться на поединке. Их семьи, когда-то родственные, вот-вот должны будут стать врагами...
Минани не могла поверить, что два человека, которых она любила, могут быть вовлечены в смертельную схватку. Она стояла перед сложным выбором - поддержать своего брата или сохранить дружбу с Имедой. Тариэл был её маленьким солнышком, и Минани никогда не допустила бы, чтобы свет его погас; но она также не могла видеть кровь Имеды на руках своего брата. Сейчас судьба Тариэла висела на волоске. Думая об этом, Минани чувствовала горечь и тоску. Она хотела вернуться в те времена, когда мир был ещё цел и непорочен…
* * *
Итак, Минани с Мецкиной смогли утишить гнев Торолы и спасти жизни своих родных. Хотя и их затронула горечь предательства, и сердца их терзали боль и обида, но любовь сестры и матери победила жажду мести, верность родству оказалась сильнее и восторжествовала над раздорами. Кровь родичей не была пролита, и семьи остались вместе, сохранив свои древние узы.
Торола же днём почти не выходил из дома, отказываясь общаться с односельчанами и даже с семьёй, а с закатом забирался в труднодоступные места в горах и сидел там в кратере горы в одиночестве ночами напролёт… либо пластом распластывался по земле. Как жить дальше, и главное, что толку теперь от жизни, когда смысл её потерян? Всё кончилось и потонуло во мгле… Тело отца он так и не нашёл; как называть теперь Имеду другом, и куда бы исчезнуть, чтобы в глаза не видеть больше вероломную Цисию, даже издали?!.
Минани заметила, что яркое сияние глаз Торолы постепенно переходит в угрюмый туман. Она пыталась достучаться до брата, но он словно всё дальше и дальше ускользал от неё, - как вода, текущая сквозь пальцы... Торола потерялся в глубинах своего сердца.
Он вспоминал те недолгие дни, когда был счастлив с Цисией, когда их сердца были едины; понимал, что Цисию он уже потерял, что они больше не могут быть вместе, что судьбы их разделены... Однако его чувства к ней так и не угасли. Со временем боль утихала, сменяясь тихой грустью о прошлом, о том, чего он лишился. В этот момент Торола думал, что важна только семья и близкие люди, которые рядом с ним… Но, на его счастье, судьба его изменилась в считанные дни.
В один их этих хмурых дней на пороге дома Торолы возникли прибывшие в Шатили глашатаи грузинской царицы Русудан. Грузия готовилась дать отпор врагам. Вербовщики настойчиво призывали молодых мужчин отправиться на войну с монголами, угрожавшими порабощением вольным жителям Кавказа. Их задачей было собрать отважных, неустрашимых пховских мужей для укрепления грузинской армии в битвах против монгольских захватчиков.
Торола, как и многие его сверстники-односельчане, записался добровольцем. Ведь нельзя было подвести страну, которая находилась под постоянной угрозой нападения! Он знал, что его ждёт трудное будущее, но сердце его было полно решимости, и он был готов идти и ценой своей жизни восстанавливать справедливость, защищая свою землю и своих близких. Впереди таились опасности и испытания, но он знал, что сможет преодолеть их, ведь он был сыном пховской земли!
На миг он подумал о своей семье, которую снова должен был оставить - и ощутил, что сердце его снова опалено огнём горя... Но как продолжать спокойно жить дальше, если надежды на мирные и спокойные дни были связаны с его отцом, который теперь уже никогда не вернётся?! И совсем недавно его милая изменила ему, - именно тогда, когда он нуждался в её поддержке больше всего...
В душе Торолы было темно и безысходно, там не оставалось больше ни тепла, ни радости, но, как в жерле вулкана, бурлили гнев и душевная боль, - поэтому он тут же решил расстаться с родными краями и отправиться на войну. Раздумья о дуэли, которая так и не состоялась, преследовали его день и ночь. Сердце его, словно конь, не знающий узды, билось теперь в предвкушении страсти боя.
Торола был готов выполнять любые приказы царицы Русудан и завоёвывать славу в нелёгких битвах. Настала та пора его жизни, где на первый план выступала необходимость воинской мощи и стойкости. Он пообещал себе, что будет делать всё возможное, чтобы защищать свою землю и быть верным рыцарским идеалам. С этого момента судьба его изменилась. Теперь он решил не смотреть на прошлое, но идти вперёд.
Отчаянно желая изменить свою судьбу и оставив свои мечты о любви позади, молодой пховец снова уходил в незнакомый мир. В глубине своей души Торола осознавал, что над ним творится нечто непостижимое, и его истинное призвание ждёт его где-то далеко, на другом краю земли...
Торола покидал Шатили с подсознательным мрачным стремлением сложить как-нибудь в бою буйную головушку под монгольские стрелы и мечи и больше не возвращаться в родные края. Он хотел бы исчезнуть из этого мира совсем, надеясь хоть в смерти обрести забвение и втайне мечтая о том, чтобы его геройский подвиг и скорая гибель стали для Цисии с Имедой неплохим жизненным уроком...
Судьба же почему-то его хранила. В битве под Красной Горой Торола с честью прошёл свой первый бой. В последующих сражениях он изредка отделывался лёгкими царапинами. За спиной товарищи прозвали его «нацилиани» [15] и были твёрдо уверены, что не иначе как мать с сестрой в ночь перед отъездом тайно вшили оберег в ткань его рубахи...
Внезапно открывшаяся сердцу Торолы свобода смыла горечь прошлого и открыла ему путь к новой жизни. Пусть и не той, какую он себе представлял, зато насыщенной общим делом, сражениями и дружбой - теми дарами, что стоят любых потерь. Исцелённая душа Торолы, наконец, обрела покой, сменив скорбь на радость жизни под солнцем. В войске у него появилось немало товарищей, которые его поддерживали и с которыми он разделял и радости побед, и горечь поражений.
Бойцы любили Торолу за простой и искренний нрав, а больше всего за то, что он помогал им «настроить душу», когда на привалах играл на пандури... Его музыкальный талант скоро получил огласку, и вскоре игра его стала неотъемлемой частью жизни войска. Товарищи ценили его бесценную способность поднять им настроение и отогнать тоску. Торола находил общий язык с другими воинами и умел подбодрить их в трудные минуты. Вместе с ними он переживал тяготы походов, холод ночей под открытым небом и опасности сражений. Всё это сплотило их и сделало настоящими друзьями, а сила дружбы способна излечить даже самые больные сердца.
Здесь-то, в стане войска, и произошло его знакомство с Олхудзуром, в дружбе с которым нашёл он душевное подспорье. Их неожиданный союз стал для обоих одним из наиболее необычных моментов во время войны - как для пховца, так и для кистинского князя.»
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Тавчита (груз. თავჩიტა) – небольшой головной платок
[2] Кидобани (груз. კიდობანი) - «ковчег»
[3] Анаторский Крест - Анаторис джвари, покровитель Шатильской общины, ходатай за молящихся, бог-порученец при Мориге, от которого он получал повеления.
[4] Нахарела гвтисмшоблис джвари – одно из имён мелких хевсурских божеств, покровитель фамильной общины Сачинчарауло.
[5] Одно из грузинских проклятий гласит: "Чтоб ты потух!" ("Шен ки гакри!")
[6] Если хевсурский род был малочислен, то он присоединялся к другому. Это имело важное экономическое значение, ибо малочисленный род не мог вынести той тяготы повинностей, которой он подвергался в критические минуты, а именно, в случае убийства членом рода кого-нибудь другого (что влекло за собою громадные издержки). Таким образом соединились Кистаури и Чинчараули. В память заключения союза, они у святыни поставили памятник (самани, от грузинского слова სამანი, означающего «межа», а также «черта, разделяющая линию горизонта») и зарезали быка..
[7] Сагмрто (груз. საგმრტო) – святилище. Девушка и юноша, происходившие из одного рода, как родственники по крови и прислуживающие одному хати, не могли вступить в брак.
[8] У хевсур запрещение брака между самыми отдалёнными и даже некровными родственниками доведено до абсурда.
[9] Хевсуры своим первым родоначальником признают некоего Гуданели. У него родились два сына - Араба и Чинчари, от которых произошли 320 домов Арабули и 210 Чинчараули. Итак, роды Чинчараули и Арабули считаются рабами (груз. კმა - «кма») одной и той же святыни - Гуданис-джвари, что по хевсурским понятиям приравнивается к близкому родству.
[10] Хевсурская девушка могла иметь одновременно лишь одного равноцветного; мужчине же было дозволено иметь двух. Иметь нескольких равноцветных для девушки казалось постыдным, а если она часто меняла их, её называли мцолел-мдгомели (груз. მსოლელ -მდგომელი, букв. «лежачая-стоящая»). Такая девушка считалась позором для семьи, и вся община осуждала её.
[11] Форма народного общественного порицания, издавна принятая среди хевсур, применяемая против человека, игнорирующего общепринятые традиции.
[12] Мориге Гмерти (груз. მორიგე ღმერთი) - бог-вершитель мирового порядка, являлся главным хевсурским божеством; по представлениям хевсур, он устанавливал ход вещей и управлял ангелами.
[13] Обычаям хевсур известно существование обособленного жениного имущества, так называемого «сатавно» (груз. სატავნო) - своеобразного капитала женщины, куда чаще всего входили: скот, деньги, пчелиные ульи, реже - участок земли. Это было личной собственностью женщины, которой в семье могли пользоваться только с её согласия и которую она забирала с собой при разводе. В древнегрузинском праве зафиксировано, что муж мог распоряжаться сатавно лишь с разрешения жены, если же он употребит хотя бы часть сатавно, то становится её должником. Сатавно, как правило, создавалось женщиной ещё до замужества, в отцовском доме. Нередко девочка с 8-10 лет уже имела своё сатавно. Обычно это был скот, подаренный ей отцом, за которым она ухаживала, продавая приплод, шерсть, молочные продукты. Впоследствии девушка старалась его увеличить как личным трудом, так и различного рода хозяйственными операциями, в частности: отдавала деньги на проценты; продавала изделия своего труда; пасла не только свой, но и чужой скот, за что получала вознаграждение; отдавала своё зерно для посева, получая за это долю из нового урожая, и т. п. Имущество женщины переходило её детям. Если оно было небольшим, то поступало в собственность только дочери; большое - делилось между сыновьями и дочерьми. Если женщина умирала бездетной, то право на её приданое принадлежало её родным, а в случае их отказа - мужу.
[14] Дедабодзи (груз. დედა ბოძი) - опорный столб, поддерживавший деревянный свод в грузинских строениях. Обычно он имел форму дерева с широкой кроной. Это был одновременно и символ богини-матери, охраняющей семью, и древа жизни, - святыня жилища. Столб украшали резьбой, символизировавшей крепость дома и рода. На нём изображалась календарная символика: два солнцеворота - летнее и зимнее солнцестояние (вверху и внизу), а также весеннее и осеннее равноденствие (в центре). Двенадцать квадратов обозначали месяцы. По важности значения несущий столб соотносился с матерью и называли его дедабодзи, т.е. «мать-столб». Термин дедабодзи используется также в значении столпа, основы, краеугольного камня чего-либо (концепции, системы взглядов, учения, веры).
[15] Народный герой в Грузии носил эпитет нацилиани (груз. ნაწილიანი), что значит «удачливый», «счастливчик», «причастный к божеству», «носящий в себе частицу божества» (от слова нацили (груз. ნაწილი - «частица») – т. е. человек, который получил волшебные дары или священные знаки от богов. Эти знаки обычно располагались на правом плече или на лопатках и во время сна светились магическим светом, наделяя силой своих носителей и предохраняя их от несчастного случая. Знаки должны были храниться в тайне, поскольку их носители теряли свою силу, если раскрывали их. По преданиям, хевсурские герои, носители священного знака, рождались также в т. н. «сорочке». По обычаю, полагалось прятать такую «сорочку» под газырями чохи, принадлежащей нацилиани.
ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА:
https://dzen.ru/media/id/5bfd954f9d365500aa5f864c/progulki-po-vremeni-glava-15-nejdannye-otkrytiia-i-poshatnuvshiisia-mir-654bfccece46c81db721f78c
НАЧАЛО ПОВЕСТИ:
https://dzen.ru/a/YvGpJtbzuHm6BuNv
ПРОДОЛЖЕНИЕ:
https://dzen.ru/a/ZkZjFVdWUzUYzsYw