Это история настоящей, долгой и страстной любви, произошедшей в конце XIX столетия не в самом Париже – столице Франции, а в умах и сердцах двух гениальных художников. Берта Моризо (годы жизни 1841-1895) и Эдуард Мане (годы жизни 1832-1883) вместе быть не могли, так как были связаны определёнными обязательствами, моральными принципами и личными убеждениями.
В конце концов, они создали своё собственное художественное измерение, в котором обрели полную свободу и возможность проводить часы, признаваясь в любви и тихо нашёптывая милые слова друг другу на ушко. Это была их собственная параллельная вселенная.
Тайна холма Трокадеро.
Биография французского художника Эдуарда Мане содержит в себе столько загадок и недосказанностей, что запутанная история парижского холма Трокадеро – не самая вкусная и далеко не самая яркая из них. Но именно с этой истории и следует начинать, ведь речь сейчас пойдёт о его коллеге – Берте Моризо.
Благодаря биографу Мане по имени Анри Перрюшо (годы жизни 1917-1967), в сети, на страницах журналов о красоте и даже в самых серьёзных изданиях так и продолжает появляться мистическая и романтическая легенда, что Мане увидел картину художницы под названием «Вид Парижа с Трокадеро» ещё до первой встречи с самой Бертой. Мане был настолько впечатлён произведением, что создал свою собственную версию сюжета – с того же самого места – стоя на холме и глядя на Марсово Поле. Кстати, Мане довольно часто обращался к картинам других художников, переосмысливая их идеи и композиции. Но обычно он делал это с уже бесспорными шедеврами и гениями, среди прочих Франсиско Гойя (годы жизни 1746-1828), Рафаэль Санти (годы жизни 1483-1520), Джорджоне (годы жизни 1477-1510) и Тициан (годы жизни 1488-1576). А вот Моризо на тот момент была только начинающей художницей, о которой никто и не слышал!
Легенда прекрасна – она очень точно иллюстрирует близость двух душ и талантов, подтверждая, что ещё до встречи два этих мастера жили в одном измерении и дышали одним и тем же живописным воздухом, предвосхищая и ускоряя переломный момент их первой в жизни встречи. Если бы не одно досадное «но»: картина Мане 1867 года под названием «Всемирная Выставка», была создана на пять лет раньше произведения Моризо, известного как «Вид Парижа с Трокадеро».
Историк искусства Кэтлин Адлер видит в пасторальной (на первый взгляд) картине Берты Моризо настоящую драму: годом ранее, в 1871, в Париже шла война, и город долгое время находился в самой настоящей осаде – происходило сие всего лишь через несколько месяцев после подавления Парижской Коммуны. Тот Париж застрял где-то между прошлым и будущим, но уже через семнадцать лет его и без того прекрасный ландшафт дополнит знаменитая на весь мир Эйфелева Башня. Но женщины за забором были отделены от столицы не только физически, но и эмоционально. Они находились в защищённом мире, изолированном от мира войны и бизнеса, от мира всех людей.
В этом году на Всемирной Выставке в Париже были представлены не только технические, но и художественные достижения стран-участниц. Опальный живописец Эдуард Мане бросил судьям Салона вызов и открыл на выставке свой собственный павильон с полусотней лучших картин, созданных им за прошедшее десятилетие.
И всё оказывается немного сложнее, нежели на первый восторженный взгляд. Пожалуй, в 1872 году Берта Моризо уже не в первый раз приезжала на холм Трокадеро со своим мольбертом, и Мане восхищался совсем другим видом Парижа, написанным ею ранее. А скорее всего, всё вообще было наоборот – Берта могла написать свою картину сразу после того, как Эдуард, переживший вместе с ней осаду и войну в Париже, вернулся к своей семье. Во время работы над картиной Моризо писала своей родной сестре следующие слова:
«Это место напоминает мне Мане. Я осознаю это и сильно раздражаюсь».
На странице франкоязычной Википедии, посвящённой Берте Моризо, даже утверждается, что в 1872 году Мане, желая познакомить торговца произведениями искусства Поля Дюран-Рюэля (годы жизни 1831-1922) с творчеством Берты, показал ему именно работу «Вид на Париж с Трокадеро». Дюран-Рюэль был сражён творением и тут же продал картину коллекционеру по имени Эрнест Ошеде (годы жизни 1837-1891).
Балкон.
Как бы то ни было с предчувствиями и знаками свыше, первая встреча Эдуарда и Берты произошла в стенах Музея Лувр в 1868 году. Художник Анри Фантен-Лотур (годы жизни 1836-1904) познакомил сестёр Моризо – Эдму (годы жизни 1839-1921) и Берту – с кумиром всех молодых живописцев – этим одновременно скандальным и блестящим Мане, о котором сразу же после написания таких шедевров, как «Завтрак на Траве» и «Олимпия», стал говорить буквально весь Париж. Берте уже было 27 лет, и она не хотела соглашаться на семейную жизнь, а её вольнодумство и отказ от многочисленных поклонников серьёзно беспокоили родную мать художницы. Мане же уже давно был женат и воспитывал ребёнка, который был то ли его собственным сыном, то ли сыном родного брата.
Увидев Берту в Лувре, Мане тут же понял, кто станет моделью для его новой картины. Совсем недавно он задумал написать групповой портрет по мотивам произведения «Маха на Балконе» кисти Гойи, но главную героиню композиции ему найти так и не удавалось. Творец без промедления попросил Берту позировать ему.
Моризо просто не могла отказать лучшему художнику своего времени – она могла проводить сеансы хоть каждый божий день: девушка приходила к нему в мастерскую, видела все его неоконченные эскизы и, наконец, поняла, в чём же секрет его удивительной живописи. Конечно же, она приходила туда с матерью, которая сидела в сторонке, вязала и изредка поглядывала на Мане.
Однажды мадам Моризо шутливо сказала:
«Он похож на сумасшедшего».
А Мане и действительно был не совсем самим собой: он наотрез отказывался от выгодных заказов, чтобы не пропускать встречи с девушкой, которые зачастую даже заставляли его трястись от волнения. А если же Берта полуоборачивалась к нему или же показательно устало сидела в кресле, он тут же жадно хватался за кисти и начинал творить. Он не мог не нарисовать её.
Когда в Парижском Салоне 1869 года появилась картина «Балкон», слухи о «роковой женщине» достаточно быстро распространились по его залам, а знакомые Берты намекали ей, что художник нарисовал её весьма некрасиво. Сама же Берта писала Эдме следующее:
«Я скорее странная, чем уродливая».
Фиалки.
Хорошо образованная и очень умная, зачастую молчаливая и сдержанная, слишком независимая и весьма талантливая, Берта знала цену собственному стилю и индивидуальности. Оказать непосредственное влияние на её живопись уже было довольно сложно, и Мане просто освободил девушку от сомнений и направил художницу в поиски самой себя. Но сам он без неё обойтись никак не мог.
В 1870 году в творческой мастерской художника появилась юная ученица, ею стала 20-летняя Ева Гонсалес (годы жизни 1849-1883), она дала Мане прекрасную возможность насолить Берте и доказать самому себе, что он с лёгкостью может заменить её любой другой моделью или же музой. Но не тут-то было – портрет Евы явно не получился и даже после сорока сеансов всё равно выглядел каким-то искусственным, лишённым всякой жизни и естественности. Мане пришёл в ярость и решил отомстить, причём не кому-нибудь, а именно Берте. Стараясь изо всех сил восхвалять трудолюбивую Еву, он так и швырял в лицо Моризо факты о её становлении.
В одном из писем сестре Эдме Берта говорила следующее:
«Кажется, то, что я делаю, решительно лучше трудов Евы Гонсалес. Мане слишком уж откровенен, и в этом не может быть никакой ошибки. Я уверена, что ему очень нравились все эти вещи; однако я также прекрасно помню, что говорил Фантен-Лотур, а именно, что Мане всегда одобряет живопись людей, которые ему нравятся».
Похвала и любовь Мане придали Моризо сил и уверенности: однажды художник восхитился её умением вписать фигуру в пейзаж, после чего Берта моментально подарила ему эту картину.
Веер.
Берта Моризо была единственной женщиной в так называемой «банде Мане» – этим термином обозначали молодых художников, бросающих вызов традиционной живописи и Парижскому Салону (уже через несколько лет всех их будут называть «импрессионистами»). По вечерам она не могла собираться вместе с художниками-мужчинами в Кафе Гербуа, где все её подруги спорили о судьбах и целях художественного искусства, но с радостью принимала их в своём родительском доме и присоединялась к ним на пленэрной живописи, рассуждая о примерно тех же вещах, которые активно муссировались и в кафе.
В том же 1870 темы вечерних бесед слегка изменились – началась война, а после и изнурительная осада Парижа. По вечерам Мане и Эдгар Дега (годы жизни 1834-1917) часто забегали в дом Моризо, но в основе своей говорили о способах обороны города и возможностях Национальной Гвардии, где в ту пору оба мужчины служили добровольцами. Родной брат Мане – Эжен (годы жизни 1833-1892) – также стал частым гостем в доме семейства Моризо. В городе царили голод и болезни, люди ели кошек и покупали ослиное мясо втрое дороже прежнего. Ни Моризо, ни Мане в те годы картин не писали.
Последний подарок.
В 1873 году Берте исполнилось 32, и она вдруг поняла: рядом с ней есть мужчина, за которого она с лёгкостью могла бы выйти замуж и остаться верной своему призванию. За последние несколько лет Эжен Мане – младший брат Эдуарда – очень сблизился с ней: с ним было легко и весело, он прекрасно понимал и высоко ценил её живопись. Ко всему прочему, он тоже был из Мане.
Разговоров о свадьбе в семьях Моризо и Мане становилось всё больше. И вся романтическая история страстной и невозможной любви Эдуарда и Берты могла бы запросто показаться мифом, если бы не две красноречивые картины: «Букет Фиалок» и последний портрет Берты, написанный в 1874 году.
Произведение «Букет Фиалок» – это робкое и нервное многоточие, которое Мане умело вставил в их отношения, несколько озадаченный тем, почему же они так рано закончились. Он отправил Берте картину, словно обиженный влюблённый возвратил подарки, напоминающие ему о только что ушедшем счастье. На портрете присутствуют фиалки с первого портрета Берты и веер со второго, художник также написал на листе бумаги слова «Мадемуазель Моризо».
Последний портрет Берты Моризо Мане написал в год её свадьбы с Эженом, где Берта уже носит кольцо на пальце, и вся её поза буквально передаёт собой зависание – внезапное движение назад – такое серьёзное и настойчивое. Это кольцо создало вечную пропасть между ними двумя, положив логический конец таким долгим и отчаянным отношениям. Сразу после свадьбы Берта писала сестре следующее:
«Я нашла честного и превосходного человека, который, как я считаю, совершенно искренне любит меня. Я вступила в положительную жизнь после того, как весьма продолжительное время жила с химерами».
Эжен стал прекрасным мужем, он не только с лёгкостью разрешил Берте рисовать, но, и наряду со своей юридической практикой, стал её главным помощником и менеджером: младший Мане всюду таскал её мольберт; руководил размещением её картин на выставках; писал длинные и очень подробные письма о выставке художникам-импрессионистам, критикам и своим друзьям того времени. Берта же там лично присутствовать попросту не могла, так как уже была беременна. Через четыре года после свадьбы у Берты и Эжена родилась прекрасная дочь Жюли (годы жизни 1878-1966), которая и стала самой лучшей моделью для своей матери. Она помогла художнице открыть новый смысл всех своих картин – сделать мгновение вечным.
Послесловие.
Тем не менее, Берта Моризо всё же вошла в список художников, оказавших сильнейшее влияние на Эдуарда Мане, чьи мотивы он частенько заимствовал для своих работ. В 1872 году Берта нарисовала женщину на балконе у изгороди, а уже в 1873 Мане использовал данную композицию в одном из своих шедевров.
«Как же умело она вписывает фигуру в пейзаж»!
