На окраине деревни моего детства (а деревня большая: несколько тысяч жителей и статус агрогородка) располагался непонятный и таинственный для нас, детей, производственный объект, скрытый от посторонних глаз где-то стенами разбросанных по его периметру зданий, а где-то — густым кустарником и деревьями, поросшими вдоль высокой, в человеческий рост, ограды из железных прутьев. Сегодня на его территории находится вроде как частная лесопилка, а тогда… Все в деревне назвали этот объект блохарней, и точно мне известно только то, что он был подведомствен совхозу.
Мы часто проходили мимо него, направляясь к какому-то старому, покрывшемуся древесно-кустарниковой растительностью котловану за деревней, где вдали от глаз взрослых жгли костры и по-всякому шалили, а то и откровенно безобразничали, в том числе курили, иногда употребляли алкоголь. На территорию блохарни проникнуть не могли: у входа (рядом с воротами для транспорта и калиткой для людей) сидели сторож в дежурке и собака на цепи в будке, а перелезть ограду не хватало смелости.
Кто-то говорил, что там хранятся совхозные агрохимикаты. Возможно, были и какие-то средства от паразитов животных, поэтому и «блохарня».
Мы точно знали бы, что это за объект, если бы там работал кто-нибудь из наших родителей, но все папы и мамы моих друзей каждое утро спешили кто на трактороремонтный завод, кто в детский сад, кто вообще ездил на работу в райцентр, а на блохарне или хотя бы в каком-нибудь другом структурном подразделении совхоза своего человека у нас не было.
Персонал блохарни, скорее всего, был немногочисленный: сторожа, еще, наверное, кладовщики какие-нибудь, и только ездили туда-сюда через проходную совхозные машины и тракторы (однако это был точно не мехдвор, поскольку хранились машины с тракторами в другом месте, в центре деревни).
Но однажды я все же там побывал. И атмосфера, в которой состоялся мой визит туда, оказалась не лишенной таинственности и мистицизма.
Недалеко от блохарни гражданам, жившим не в индивидуальных домах с приусадебными участками, а по-городскому — в пятиэтажках, наре́зали огороды, шнуры по две сотки. Решили взять там полоску земли и мои родители. Огородный массив граничил с совхозной коровьей фермой, и за водой для полива мы ходили в ближайший коровник. А однажды там испортился водопровод и огородников пустили на блохарню: открыли нараспашку и подперли кирпичом калитку, коротко привязали собаку.
Мы с отцом (он тоже раньше не бывал там и не знал, что это), помахивая пустыми ведрами, вошли в калитку и остановились, не зная, куда направляться: перед нами открылась небольшая заасфальтированная площадь, а вокруг нее виднелись всякие здания, старые деревья и тоже старый декоративный, но давно нестриженый и поэтому имеющий дикий вид, буйно разросшийся вширь и ввысь кустарник.
Стояли недолго. Откуда-то из глубины двора, из-за кустов, нас окликнул низкий и хриплый, прокуренный мужской голос, обладатель которого нас видел, а мы его — нет. Мы пошли на окрик и оказались около какого-то длинного одноэтажного белокирпичного здания без окон, из стены которого ближе к земле торчала железная водопроводная труба с краном. Рядом на траве лежал мужик с длинными свисавшими вокруг лысины русыми волосами, с такого же цвета бородой, в босоножках на босую ногу, в синих спортивных штанах с тремя узкими, как лычки на сержантских погонах, белыми лампасами, в расстегнутой на груди пестрой рубашке с коротким рукавом. Он лежал на боку, подперев голову под висок ладонью согнутой в локте руки, а перед ним — раскрытая толстая, страниц на шестьсот, пожелтевшая и потертая книга без обложки.
— Вам повезло, что Дик занят, так что не бойтесь, ходите, сколько нужно, ему сегодня дела до ночи хватит, — кивнул он куда-то в сторону, и мы, взглянув в том направлении, увидели, что под своего рода шатром, образовавшимся в результате нависания плакучей ивы над акацией, стоит еще одна собачья будка, а возле нее лежит огромная медведеобразная собака с длинной и густой шерстью примерно такого цвета, как волосы мужика, и грызет, зажав между передних лап, какую-то большую, громоздкую, мудрено разветвленную и закрученную (как только что обращенное к нам высказывание насчет нашей безопасности) кость (наверное, так мог выглядеть, к примеру, тазобедренный сустав коровы с прилегающими к нему элементами и таза, и бедра).
Наш собеседник оказался любителем пообщаться, а точнее — поговорить и чтобы его послушали, излить душу. Делал он это в той же манере, что и предупреждал насчет собаки: витиевато, кручено, изощренно, иносказательно, начиная вести к главной мысли издалека и в конце концов чуть-чуть так и не доводя до нее, оставляя слушателю догадаться самому.
Возможно, психоаналитик сказал бы, что этот человек носит в глубине души какую-то личную трагедию и хочет поделиться ею, но не решается и сублимирует свои страдания в многословие, в плетение речевых кружев, заменяет качество количеством, т.е. замещает желаемое для него конкретное содержание высказывания (жалоба на причину страданий) витийствованием на отвлеченные темы. А еще этот человек мог бы показаться кем-то вроде богемной личности или инфантильного интеллигента, который не устроился в жизни или не выдержал какого-то удара судьбы (расставание с женщиной т.п.) и стал деградировать — обиделся на весь мир, утратил карьерные амбиции, впал в алкогольную зависимость и т.д.
О своем образовании, опыте работы или творческих достижениях он ничего нам не рассказал, а вот разочарованность жизнью, упадок духа и склонность к деградации продемонстрировал, кивнув на книгу:
— А я умирать собрался, книжку читаю. Это такая книжка, что кто ее прочитает, тот умрет. Мне один человек дал, а того, кто ему дал, уже нет, потому что прочитал. И другие, которые раньше читали, тоже уже на том свете. Здесь так и написано в начале, что если намереваешься всю прочитать, то готовься к окончанию земного пути. Читать интересно, здесь обо всем: о возникновении мира, о происхождении человека, о смысле его жизни. Правда, насчет смысла для меня уже неактуально, в своей жизни я его не вижу, поэтому и читаю. Скорее бы до конца дойти, жаль, что толстая, читать-то, чтобы сработало, нужно внимательно и осмысленно.
Ошеломленные такими признаниями, мы не стали выспрашивать название и автора книги или просить зачитать что-нибудь из нее, желание у нас было одно — скорее распрощаться с этим собеседником.
Когда же мы, вылив свои ведра на грядки, пришли за водой вторым рейсом, его уже не было, а Дик по-прежнему отрешенно и самозабвенно грыз кость, не обращая внимания ни на что и ни на кого вокруг.
О книге-эвтаназии я больше никогда не слышал, осталась она для меня загадкой детства.
© Сергей Абрамович, 2024