В просторном кабинете раздался уверенный стук в дверь, но несмотря на громкое: «Входите!», стучавший как будто застеснялся своего стука и крайне нерешительно вошел в дверь.
За большим деревянным столом восседал директор Завода хлебобулочных изделий имени В.А. Батонова Юрий Михайлович Иезуитов. Юрий Михайлович извел не один десяток своих подчиненных, заставляя их искать известную личность с «хлебной» фамилией для наименования завода. Он никому не объяснял, почему это было нужно, а если кто-то решался спрашивать, он гремел: «Так надо!». Сотрудники, которым удалось пережить этот рык, объяснили коллегам, что больше задавать этот вопрос не стоит, особенно людям со слабой сердечно-сосудистой системой. Батонов был никому не известный пекарь, которого стажер Петька откопал в архиве, да так по этому поводу разволновался, что даже не стал обедать.
Вошедший в кабинет при виде фигуры Юрия Михайловича, вжал голову в плечи, но его маленькие глаза продолжали бегать и хитро поблескивать. Иезуитов поднял глаза на посетителя:
– А, Товарищ Шляпников! Нужно разместить на проходной объявление. Садитесь. Пишите.
– Простите, Юрий Михайлович, что вы сказали? – Шляпников, прищурившись, посмотрел на Иезуитова.
– Записывайте, говорю, диктовать буду. Что непонятного? – Юрий Михайлович начал заметно раздражаться. Шляпников сощурился еще сильнее:
– Вы бы повежливее. Я все-таки Заместитель Генерального директора по производству, и стенографировать не входит в мои прямые обязанности. А ваше прошлое может всегда отразиться в докладе … Я слышал, что когда вы работали в...
Иезуитов совершенно не растерялся и широко улыбнулся:
– Удивительный вы человек, товарищ Шляпников! Когда вам диктуешь, вы не слышите, а как сплетни, так вы и в первых рядах! Нехорошо!
Шляпников хмыкнул и стал писать. Уверенно поставив точку, он затараторил:
– Записал. «С 1 июня всем работникам сокращается заработная плата, потому что на соседнем предприятии «Калининское молоко» зафиксирована сложная ситуация. Руководством нашего завода принято решение поддержать «Калининское молоко» путем выравнивания доходов сотрудников на наших предприятиях. Товарищ Иезуитов». Ваша подпись, пожалуйста.
Юрий Михайлович размашисто расписался, снова широко улыбнулся, отметил достоинства Шляпникова и добавил:
– Приходите на следующей неделе, обсудим вашу премию. И пригласите, пожалуйста, бригадира цеха ржаных изделий, товарища Куропаткина.
Куропаткин, узнав о вызове к Иезуитову, выпучил глаза и не шевелился не менее минуты. Технолог, который был послан к нему с этой пугающей новостью, успел обдумать не менее десяти сценариев того, чем для него лично может закончиться сегодняшний день, если бригадир в ближайшее время не окажется в кабинете директора.
Куропаткин, на радость технолога, все-таки очнулся, тяжело вздохнул и вышел из цеха.
Юрий Михайлович так обезоруживающе улыбнулся увидев бригадира, что тот даже немного расслабился и смог членораздельно произнести приветствие.
– Здравствуйте-здравствуйте! – улыбка быстро сошла с лица Иезуитова, он, не отрываясь, смотрел Куропаткина. – Мне доложили, что вы противитесь предложенной специалистом с целлюлозно-бумажного комбината, товарищем Пустобреховым, схеме производства буханок хлеба. Кроме того! – Юрий Михайлович повысил голос и поднял вверх указательный палец. – Мне доложили, что вы категорически не согласны убавить количество муки и добавить воды в тесто. Так или не так?
Куропаткин знал, что дела его плохи, опустил глаза и молчал, так как никогда не мог понять, зачем приговоренному дают возможность сказать последнее слово перед казнью.
– Я вам вопрос задаю, товарищ Куропаткин. – Иезуитов слегка приподнялся в своем директорском кресле. – Что с вами? Вы вопрос не поняли? Или вы заболели?
Несчастный бригадир был в этот момент занят: ярко представлял, как летит в пропасть. Он прохрипел:
– Я… пеку… хлеб.
Иезуитов почуял страх подчиненного, и его уже было не оставить:
– Товарищ Куропаткин, вы как будто лишись возможности понимать, что вам говорят! Как вы при этом хлеб печь умудряетесь? Я вас спрашиваю: противитесь убавить муку или нет? Отвечайте сейчас же! Пока я вас отсюда, как собаку паршивую, не выкинул!
Куропаткин пытался себя убедить, что угрозы для жизни нет, что вечером жена накормит его котлетами и пожалеет. Картина домашнего уюта подбодрила его, и он честно ответил:
– Я не хотел хлеб портить.
Для Иезуитова подобные высказывания всегда становились пропуском в мир бескрайнего гнева, куда он тут же с удовольствием отправился:
– Это неслыханно! Ему умные люди! Умнейшие люди, говорят, как лучше делать, а он не хотел портить хлеб! Вон из моего кабинета!!! В-о-о-н! Теперь вы будете работать у печи в цехе по производству сухарей из испорченного хлеба! И чтоб я вас больше никогда в жизни не видел! В-о-о-н!
Куропаткин был реалистом. Именно такой конец он и ожидал, именно к нему готовился, пока брел из цеха в кабинет директора, но совладать с эмоциями не смог. Он снова выпучил глаза и замер. Секретарь Светлана, имевшая привычку контролировать происходящее, впорхнула в кабинет и увела страдальца.
Оставшись в одиночестве, Юрий Михайлович походил по кабинету и начал рассуждать вслух:
– Набрали каких-то бездельников. Огромный город, этих выгоним, новых найдем! Лучше и дешевле! Чтоб вас всех разорвало!
Помолчав, он добавил:
– Я очень разнервничался.
Он помотал головой, выразив неудовольствие собой. Затем крикнул Светлане, чтобы никого не пускала (он пренебрегал телефоном, наслаждаясь звуком своего голоса), открыл сейф, искусно скрытый за картинойи достал бронзовый шлем. Шлем достался Иезуитову в наследство от матери, в нем ощущение власти над хлебобулочным комбинатом становилось абсолютным. Хотя обычно ношение шлема успокаивало его обладателя, в этот раз он задумался, как бы отнеслась его матушка к сцене с Куропаткиным. Он услышал ее голос, который, когда он был маленьким, часто повторял: «Какой же ты у меня добрый мальчик!»
Иезуитов резко сорвал шлем, но аккуратно вернул его в сейф, захлопнул дверцу и крикнул:
– Светлана, принесите коньяку!
Юрий Михайлович как раз успел взять себя в руки, используя доставленный преданным секретарем напиток, когда в точно назначенное время в кабинете появился товарищ Твердов, Заместитель директора, отвечавший за реализацию товара.
– Чем порадуете? – доброжелательно уточнил Иезуитов.
– По вашему поручению в прошлом квартале было запущено пять новых продуктов для решения проблемы снижения продаж в сегменте булок.
Твердов не был честен с окружающими, но был честен с собой, поэтому тут же подумал:
– Пять новых никому не нужных продуктов с непонятными целями в сегменте уже давно совершенно не сладких булок. – Он продолжал уже вслух:
– Таким образом, план по запуску новых продуктов перевыполнен в три раза. Ожидается увеличение доходов предприятия в пять раз.
– Постойте-постойте. – Иезуитов болел за дело и всегда внимательно относился к докладам. – Если запущено пять продуктов, а план перевыполнен в три раза… Сколько же продуктов планировалось запустить?
Твердов почесал в ухе и, не раздумывая, ответил:
– Простите, Юрий Михайлович. Шесть. Шесть новых продуктов запустили. Шесть. По плану два. Да-да, два.
Опытный заместитель осознал, что здорово оплошал, но тут же сообразил, как можно изготовляемые сухари незаметно разделить на два сорта. «Все равно леший их разберет, эти сухари», – приободрился он про себя.
– Другое дело. – отозвался Иезуитов, который доверял Твердову, так как, чтобы не сойти с ума, человеку необходимо хоть кому-нибудь доверять.
Докладом Юрий Михайлович остался полностью доволен, отпустил Твердова, правда, похвалив его только тогда, когда дверь за ним уже захлопнулась. До обеда у него оставалось еще одно важное дело: прочесть новый журнал. Иностранный журнал про управление хлебобулочными предприятиями достала Иезуитову жена, находчивостью которой он очень гордился, хотя и планировал в будущем году развод.
Содержание журнала никоим образом не удовлетворило потребность директора в знаниях, и он с силой швырнул журнал об стену, выкрикнул что-то не совсем цензурное. В кабинете тут же появилась чуткая Светлана, и провинившаяся литература моментально исчезла из поля зрения Юрия Михайловича. Секретарь была уверена, что перед собранием, намеченным на вторую половину дня, руководителя лучше не злить.
Мало кто из приглашенных на собрание в этот день обедал с аппетитом. Большой зал еще за полчаса до начала совещания наполнился людьми, которые до прихода Иезуитова позволяли себе не только дышать, но и достаточно громко разговаривать. Приближалось назначенное время, а Юрий Михайлович не появлялся. Он считал, что появиться вовремя – значит продемонстрировать подчиненным слабость и отсутствие дел, поэтому с удовольствием кормил из окна воробушков взятой в столовой на права директора дополнительной горбушкой хлеба.
Наконец Иезуитов быстро зашел в зал и сел на свое место во главе длинного стола.
– Итак. Начнем. Какая у нас повестка? – начал было Юрий Михайлович, но вдруг протяжно заскрипела дверь и появилась взлохмаченная голова бухгалтера Иванова.
Иезуитов обернулся и, повышая голос с каждой новой буквой, уточнил:
– Это что это такое?!
Иванов откашлялся и кратко, как только мог, изложил историю своего застревания в лифте.
– По какому праву вы не воспользовались доступной для всех сотрудников лестницей?! – начал терять самообладание Юрий Михайлович. Слишком громко для воцарившейся тишины вздохнула Светлана: ей было жаль Иванова.
Бухгалтер попытался объяснить, что торопился и никак не мог знать, что лифт сломан, но его аргументация не убедила Иезуитова, и несчастный был выгнан быстро и почти безболезненно для его чувства собственного достоинства.
– Да он сам себя закопал. – Прошептал кадровик своему молодому и, казалось, неискушенному в заводских делах инженеру Успехову. Инженер начал подробно излагать кадровику свой взгляд на ситуацию, когда Юрий Михалойвич отвлекся от повестки, усердно озвучиваемой лишь смутно знакомым ему сотрудником, и направил грозный взгляд на инженера:
– Товарищ Успехов, если я не ошибаюсь?
– Я… – поторопился ответить Успехов, но был резко прерван директором:
– Вас, как я вижу, наше совещание не интересует? Вы отказываетесь вовлекаться в дела предприятия и хотите, чтобы мы тащились в хвосте по показателям где-то между производством цветных карандашей и гамаков?
После этого пассажа у кадровика сложилось впечатление, что так легко, как Иванов, Успехов уже не отделается. Вины своей он не чувствовал: каждый сам за себя.
Успехов тем не менее уверенно вступил в диалог:
– Я приношу свои глубочайшие извинения, Юрий Михайлович. Я уронил ручку, и был вынужден просить уважаемого коллегу одолжить мне запасную. Я уверен, что сегодня вы сообщите множество важных мыслей и дадите, как всегда, массу ценнейших комментариев, я не могу не фиксировать их, ведь это негативно скажется на выполнении ваших поручений, Юрий Михайлович.
Иезуитов выслушал Успехова, не сводя с него глаз, слегка улыбнулся на слове «ценнейших» и попросил Светлану передать инженеру ручку.
Доклад Твердова, призванный пролить свет на объемы продаж батонов, был прерван неожиданным стуком и донесшимся откуда-то из-под стола звуками «ой-ой». Происшествие все присутствующие безошибочно связали с исчезновением одного из заместителей Иезуитова товарища Болотова, чья голова почти сразу появилась над столом.
– Приношу свои извинения! Рублик закатился. Вот был только что в кармане, а теперь нет. Если найдете, будьте любезны, передайте. – виновато залепетал Болотов, добродушно улыбаясь.
Иезуитов шумно набрал воздух, но ничего не сказал. Болотов, не обращая внимание на начальника, продолжил:
– Удивительно! Куда же он подевался? Был, а теперь и нет. В кармане ведь лежал… Если найдется, не сочтите за труд, передайте? Был ведь. И нет.
Юрий Михайлович сдерживал в себе гнев, как мог, так как Болотов был преданным подчиненным, да и в целом уважаемым на предприятии сотрудником.
– Светлана! Передайте товарищу Болотову рубль. – процедил он сквозь зубы и наконец-то смог полностью погрузиться в доклады.
Прошел час, прошел и второй. Иезуитов стал чувствовать усталость и задумался о выставке археологических находок, которая была организована в местном музее. С музеем у Юрия Михайловича были связаны только теплые воспоминания: в детстве мама часто водила его туда. Она всегда восхищалась искусством и говорила: – Юрочка! Какая красота, правда?
Вдруг он услышал чей-то голос: – Юрочка!
– Да? – непроизвольно ответил Иезуитов. Воцарилась тишина. Шляпников, молчавший все собрание, расширил глаза, улыбнулся в кулак и внес ясность:
– Юрочка. Сергей Сергеевич. Инженер, благодаря которому удалось поднять производительность в цехе сухарей на 2%...
– Уволить!!! – не дослушав заорал Иезуитов. – Уволить немедленно!!!
– Как уволить? За что? – попытался уточнить кадровик.
– Не сметь спорить с начальством! Сборище бездарей! Никто ни на что не способен! – ревел он, поднявшись с кресла. – Я сказал: уволить!!!
Он ударил кулаком по столу и выбежал из зала.
– Совещание окончено, товарищи. – тихо сказала Светлана и поспешила за директором.
KK