Уже много лет, страстно увлекаясь изучением истории Великой Отечественной войны, я собираю материалы о боевых действиях авиации, а также о наших и вражеских летчиках, действовавших на Восточном фронте. Я проштудировал множество различной литературы на эту тему, изданной у нас в стране. Много интересного почерпнул я также из переписки с нашими ветеранами и личных бесед с ними. Но, с некоторых пор, подобное однобокое изучение истории войны показалось мне явно не недостаточным. Для более полной и достоверной картины прошлого не хватало информации, которую могли сообщить только наши бывшие противники. К тому же, мне очень хотелось воочию увидеть тех самых «фрицев», которые когда-то были нашими смертельными врагами и просто, по-человечески побеседовать с ними. Постепенно мне удалось установить контакты с некоторыми обществами ветеранов войны в Германии. А вскоре мне просто невероятно повезло: искренне желая помочь мне, общество бывших летчиков 100-й бомбардировочной эскадры «Викинг» пригласило меня в июне 1996 года на одну из своих ежегодных встреч и даже оплатило (!) мои дорожные расходы. Мне сообщили также, что в Ганновере меня встретит один из ветеранов по имени Карл Бенке.
Фамилия показалась мне знакомой. Немного подумав, я вспомнил одного летчика с такой фамилией из эскадры «Викинг». Желая проверить свою догадку, я написал этому Бенке:
- Не тот ли вы унтер-офицер Бенке, который был радистом в экипаже лейтенанта Карла-Фридриха Тина, чей бомбардировщик был таранен 28 сентября 1941 года советским истребителем над железнодорожной станцией Скуратово недалеко от Тулы?
Эффект от моего предположения был, наверняка, потрясающий, так как ответное письмо Бенке было сплошь в восклицательных знаках:
- Да, я тот самый!!! Откуда вам известно обо мне?!!
Далее в своем письме Бенке в таких – же восторженных выражениях выразил горячее желание познакомиться со мной лично и сообщил, что с нетерпением ожидает моего приезда.
Получив столь эмоциональный ответ, я с удовлетворением отметил про себя, что память и на этот раз не подвела меня. Итак, я попал в самое яблочко! Что ж, отлично! Разумеется, я и сам горел нетерпением узнать от Бенке подробности того воздушного тарана, о котором слышал уже давно.
И вот, наконец, мой поезд прибывает на вокзал Ганновера. Выйдя с чемоданом на перрон и оглядевшись по сторонам, я сразу же «вычислил» герра Бенке. Небольшого роста, слегка согнутый жизнью сухонький старичок в очках, белых шортах и тенниске, нетерпеливо вертел головой, всматриваясь в лица проходящих людей.
- Герр Бенке? - приветливо спросил я, остановившись перед ним.
- Я, я! – радостно залопотал немец и энергично протянул мне руку.
Он оказался чрезвычайно импульсивным и подвижным как юла. Бенке был уроженцем Берлина и говорил на своеобразном берлинском диалекте. Так, например, местоимение «я» он произносил как «ик», вместо мягкого «ихь», за что и получил от друзей шутливое прозвище «Ике». Временами он говорил гораздо быстрей, чем я успевал его понять. Оживленно разговаривая, мы прошли на автостоянку, сели в «Мерседес» Бенке и поехали к нему домой. Между прочим, несмотря на свои семьдесят восемь лет, «Ике» вел машину довольно лихо. Вскоре мы были в Лаатцене, пригороде Ганновера.
Небольшая двухкомнатная квартира Бенке поражала своей скромностью и неприхотливостью. Чувствовалось, что её хозяина мало беспокоит внешний вид квартиры, о чем свидетельствовал некоторый беспорядок (жена Бенке недавно умерла). Обращало на себя обилие всевозможных радиотехнических приборов и проводов: Бенке по профессии был радиотехником. На журнальном столике лежала видеокамера, а на полках и стеллажах многочисленные видеокассеты, фотоальбомы и другие фотопринадлежности: «Ике» был ещё и страстным фотолюбителем. В углу гостиной, у самого окна находился, так называемый, живой уголок из причудливо выложенных камешек, цветов и водорослей, среди которых умиротворяюще журчала вода. Под тихое журчание и плеск воды мы и повели беседу.
Прежде всего, Бенке поинтересовался, откуда мне известно о нём. Я ответил, что имею большую библиотеку нашей и зарубежной литературы о войне, располагаю многими документами и информацией о тысячах наших и немецких летчиков, большинство из которых известны мне уже давно. Объяснил также, что путем сравнения документальных данных обеих сторон, мне часто удается устанавливать имена летчиков, участвовавших в том или ином бою.
Готовясь к разговору с Бенке, я ещё дома собрал воедино все материалы о воздушном таране под Тулой 28 сентября 1941 года, которые я переписал из наших фронтовых газет и других источников. Теперь всё это я разложил на журнальном столике и стал рассказывать, что писала советская пресса о том таране. Начал я с того, что сообщил Бенке некоторые биографические данные советского летчика, который таранил его бомбардировщик. Сказал, что летчика звали Георгий Старцев, что родился он в Иркутске в 1918 году…
- О, так мы, оказывается, были с ним ровесниками! - почему-то с грустью тихо произнёс «Ике» и как-то странно смутился.
Я взглянул на Бенке, но, не поняв причину его смущения, продолжал:
- Младший лейтенант Старцев был пилотом и командиром звена 171-го истребительного авиационного полка, защищавшего важные военные и промышленные объекты в районе Тулы.
28 сентября, он был на дежурстве и, сидя в кабине своего истребителя, ожидал команды на вылет. В полдень в полк поступило сообщение, что с юго-запада к Туле направляется немецкий самолет «Юнкерс-88». К сожалению, у напарника Старцева забарахлил мотор и, на задание ему пришлось вылететь одному.
Набирая высоту Старцев шел вдоль железной дороги Тула – Мценск, в направление Горбачево. Спустя некоторое время, он увидел «Юнкерс» и стал его преследовать. Но бомбардировщик развернулся на обратный курс и скрылся в облаках. Ещё некоторое время Старцев патрулировал в этом районе. Затем, когда время патрулирования подошло к концу, летчик решил вернуться на аэродром. Но в это время показался ещё один бомбардировщик. Быстро зайдя в хвост немецкому самолету, с дистанции двести метров Старцев выпустил по нему длинную очередь из пулеметов, но промахнулся. Это был первый бой Старцева и он волновался…
- Для нашего экипажа этот бой тоже был первым, - вставил Бенке.
- Ах, так? - понимающе кивнул я и продолжал дальше, - Бомбардировщик, на высоте тысяча двести метров уже стал нацеливаться на воинский эшелон, стоящий на станции Скуратово. Вторая атака Старцева также закончилась неудачей, к тому – же у него закончились патроны. Вот тогда – то, желая спасти людей на станции, советский летчик решил тараном уничтожить вражеский самолет.
Внимательно слушавший меня Бенке ещё несколько раз порывался что – то сказать, но я продолжал дальше:
- Подойдя на десять – пятнадцать метров к хвосту «Юнкерса», Старцев направил свою машину на хвост бомбардировщика. Но сразу удар нанести не удалось, так как струей от правого двигателя «Юнкерса» его истребитель отбросило влево. Тогда Старцев резко двинул ручку управления вправо и до отказа надавил правую педаль. В результате этого маневра истребитель ударил снизу своим правым крылом по левому крылу вражеского самолета. От удара истребитель перевернулся, вошел в перевернутый штопор и потерял управление. К счастью, летчик успел выброситься с парашютом и благополучно приземлился. Вскоре его наградили орденом Красного Знамени…
- О, майн готт! - вскричал, не сдержавшись, Бенке. – Так он, оказывается, остался жив?! Невероятно! А я ведь думал, что он погиб…- чрезвычайно возбужденный, он вскочил с кресла и забегал по комнате.
- Да, ему повезло тогда, и он спасся, - улыбнулся я, поняв причину смущения Бенке в начале моего рассказа.
- Что ж, я очень рад, что он не погиб, - с чувством произнес «Ике», а затем, успокоившись, уже твердо добавил:
- Однако не всё было так, как вы сейчас рассказали.
- А как же? - удивился я.
- Ну, во-первых, мы летели не на «Юнкерсе-88», а на «Хейнкеле-111». Во-вторых, мы не собирались бомбить эшелон на станции, так как были уже без бомб. В-третьих, нас атаковал не один истребитель, а несколько. Да и вообще… - начал было Бенке.
- В таком случае, расскажите мне, пожалуйста, всё с самого начала и поподробнее, - попросил я.
Порывшись в книжном шкафу, «Ике» достал из него какие-то папки с документами, среди которых были его лётная книжка и копия рапорта о том вылете. Протянув всё это мне, и снова усевшись в кресло, он начал свой рассказ, для наглядности оживленно жестикулируя при этом руками:
- Итак, мы вылетели с аэродрома Бобруйска в 10 часов 41 минуту. Это был наш двадцать пятый боевой вылет. Нашей задачей была, так называемая, вооруженная разведка и нарушение железнодорожного сообщения на линии Орел - Горбачево. Отбомбившись по двум паровозам и выполнив задание, мы сделали круг над целью и повернули на обратный курс. Летели мы на высоте тысяча метров. Внезапно мы были атакованы сзади четырьмя истребителями. Три истребителя «МиГ-3» стали подбираться к нам снизу, а один «И-16» набросился на нас сверху. С дистанции приблизительно триста метров я дал по нему пару прицельных очередей из своего пулемета. Но русского летчика это не остановило, и он продолжал свою атаку. Отбиваясь, я расстрелял по истребителю остаток патронной ленты, и мне удалось попасть в него! Истребитель загорелся, из него повалил сильный дым. Дымящийся истребитель пролетел под хвостом нашего самолета с левой стороны, затем повернул вправо и, в 12 часов 45 минут ударил нас винтом по левому крылу, пробив дыру диаметром примерно два с половиной метра. После удара истребитель перевернулся и стал падать. Парашюта в воздухе я не видел…
Несмотря на огромную рваную дыру в крыле, наш самолет продолжал держаться в воздухе. Мы как раз достигли границы облаков. Наш пилот, лейтенант Тин попытался сначала идти над облаками. Но самолет сильно обледенел, и нам пришлось опуститься под облака. Тем временем, я установил по радио связь с нашим штабом в Смоленске, передал наши координаты и сообщил о повреждении самолета. Мы продолжали полет, но постепенно теряли высоту. Пролетая над линией фронта на высоте всего четыреста метров, мы были обстреляны зенитками и получили ещё прямое попадание зенитного снаряда в хвост. Были перебиты тяги управления, и самолет стал, практически, неуправляемым. Он стал зарываться носом и заваливаться в левую сторону. Пилот не мог больше удерживать тяжелый самолет в воздухе и, поэтому, попытался совершить вынужденную посадку. Ему помогал при этом штурман фельдфебель Айкельмайер. Всё же при посадке плохо управляемый самолет задел левым крылом за крестьянский дом. Самолет резко развернуло влево, и он кабиной и левым мотором пробил дом. Произошло это в 14 часов 14 минут, то есть после тарана самолет продержался в воздухе ещё целых полтора часа.
В результате катастрофы были тяжело травмированы пилот и штурман. У меня тоже была сильно повреждена правая нога. Вместе со стрелком ефрейтором Мюллером, мы вынули из обломков обоих тяжелораненых и положили их на крыло самолета. Как смогли, мы оказали им первую медицинскую помощь и зафиксировали сломанные конечности. Выстрелами сигнальных ракет мы вызвали помощь и, спустя три часа раненых отправили на железнодорожной дрезине в госпиталь…
…Фельдфебель Айкельмайер от полученных ранений умер. Бедный парень: ему совсем недавно исполнилось двадцать лет. Лейтенант Тин с тринадцатью переломами и множественными ушибами ещё долгое время провалялся в госпиталях и после частичного выздоровления был списан с военной службы. Я после госпиталя снова участвовал в боевых вылетах, но уже с другим экипажем. А за тот памятный полет мы все были награждены Железными крестами 1-й степени…
Слушая рассказ Бенке, я размышлял о явных противоречиях в описании боя. Было очевидно, что каждая из сторон иначе излагала события. Но для меня это не было неожиданностью: я уже давно понял, что подобное типично для большинства случаев, происходящих на войне. Так получается, что каждый участник событий прав, но только со своей стороны! И каждый, в соответствии со своим поступком, награжден по-своему: кто орденом Красного Знамени, кто - Железным крестом.
Мне было интересно знать мнение Бенке и я спросил его:
- А как вы объясните некоторые противоречия в описании боя Старцевым и вами?
- Трудно сказать, - задумавшись, пожал плечами Бенке. – Думаю, что из-за нервного напряжения, человек, участвующий в бою, часто неверно оценивает происходящее. Мог ошибиться я, мог ошибиться и ваш летчик. Кто знает? Человеку свойственно ошибаться… - философски подытожил «Ике».
В раздумье я листал летную книжку бывшего радиста и читал записи о его боевом пути: Москва, Тула, Сталинград (ещё один сбитый советский истребитель!), Горький, Саратов, Астрахань, Курск… награждение Германским золотым крестом после трехсотого боевого вылета… Ничего себе!
Мои размышления прервал вопрос Бенке:
- Ну, а как же сложилась дальнейшая судьба русского летчика, с кем мне невольно пришлось сойтись в смертельном бою?
Я ответил, что после своего тарана Старцев продолжал воевать под Тулой. Затем его полк участвовал в боях под Воронежем, Брянском, Орлом, Курском, сражался в небе Прибалтики, Польши и Германии. Сказал, что Старцев сначала командовал звеном, затем стал командиром эскадрильи и закончил войну в звании майора, имея на своем счету 225 боевых вылетов и девять воздушных побед. Перечислил боевые награды нашего летчика: два ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны 1-й степени и Александра Невского, упомянул также о его трех ранениях. Сказал, что живет бывший русский ас в Тюмени, но адреса его я, к сожалению, не знаю…
- Жаль, очень жаль, - вздохнул Бенке. – Я бы с удовольствием встретился с ним и с уважением крепко пожал ему руку. Думаю, что мы бы подружились. Во всяком случае, я искренне рад, что он благополучно пережил эту ужасную войну.
- Да, чуть было не забыл, - спохватился я. - Ведь у меня есть для вас небольшой подарок! Открыв свой чемодан, я достал из него рисунок в рамке под стеклом. На рисунке, выполненном мною акварельными красками и цветными карандашами, был изображен краснозвездный истребитель, нацелившийся на таран камуфлированного бомбардировщика со свастикой. Надпись на обороте рисунка гласила: «Герру Карлу Бенке на память о воздушном бое 28 сентября 1941 года над станцией Скуратово».
В ответ, расчувствовавшийся Бенке, порывистым движением снял с полки великолепный фотоаппарат «Минолта» и красноречивым жестом протянул его мне…
… Год спустя не стало непоседы «Ике». А его фотоаппарат ещё долго, вплоть до появления более совершенных цифровых фотоаппаратов, исправно служил мне. Сейчас я уже не пользуюсь им, но он заслужено занимает почетное место на моей полке со многими заграничными сувенирами над моим рабочим столом и всегда напоминает мне о старине «Ике», - немецком летчике, чудом выжившего после сокрушительного русского тарана.