Я обещал показать ситуацию с проходом авианосцев через пролив Босфор. Выполняю обещание. В одной из статей прочел смешную фразу: "Согласно конвенции, авианосцы не имеют права проходить через проливы и таким образом не могут находиться в Черном море". Правда, чо ль? Вот уж не знал...
На самом деле могут (есть "фишки", обходные пути, и все здесь зависит... от Турции)
По приложению к конвенции:
1. Линейными кораблями являются надводные военные корабли, относящиеся к одному из следующих подклассов:
a) надводные военные корабли, иные чем авианосцы, вспомогательные корабли или линейные корабли подкласса b), стандартное водоизмещение которых выше 10000 тонн (10160 метрических тонн) или которые имеют орудия калибра выше 203 миллиметров (8 дюймов);
b) надводные военные корабли, иные чем авианосцы, стандартное водоизмещение которых не выше 8000 тонн (8128 метрических тонн) и которые имеют орудия калибра выше 203 миллиметров (8 дюймов).
2. Авианосцами являются надводные военные корабли, которые, каково ни будь их водоизмещение, предназначены или устроены преимущественно для перевозки и ввода в действие на море воздушных судов. Если военный корабль не был предназначен или устроен преимущественно для перевозки и ввода в действие на море воздушных судов, то устройство на этом корабле палубы для спуска или взлета не будет иметь последствием включение его (корабля) в класс авианосцев.
Класс авианосцев подразделяется на два подкласса, а именно:
a) корабли, имеющие палубу, дающую воздушным судам возможность взлетать с нее или спускаться на нее;
b) корабли, не имеющие палубы, описанной выше в пункте а).
Самые жёсткие нормы были установлены для военных кораблей нечерноморских держав. Им также необходимо получать разрешение на проход у Анкары, но, помимо этого, конвенция ограничивает время их нахождения в Чёрном море и общий тоннаж. На выполнение всех задач «гостям» даётся 21 день, при этом суммарное водоизмещение не должно превышать 30 тысяч тонн, или в случае увеличения военно-морских сил черноморских стран – 45 тысяч тонн.
Кроме того, есть статья 15. "Военные корабли, проходящие Проливы транзитом, не могут, ни в каком случае, использовать воздушные суда, которые могли бы на них находиться". Но это об "использовать" А перевозить? А использовать, но потом? А пройти без самолетов, а сядут они на палубу потом?
Есть статья 23 о гражданских воздушных судах, но это о воздушных (про военные там не сказано ничего). Лазеек масса, и конвенция становится "Филькиной грамотой".
Цитирую одну из статей конвенции Монтрё: "В мирное время торговые суда будут пользоваться правом полной свободы прохода и плавания в Проливах, днем и ночью, независимо от флага и груза, без каких-либо формальностей, под условием соблюдения постановлений следующей ниже статьи 3. Никакие сборы или платы, иные чем те, взимание которых предусмотрено приложением 1 к настоящей Конвенции, не будут взыскиваться турецкими властями с этих судов при проходе их транзитом без остановки в одном из портов Проливов.
А, что у нас в приложении 1 (цены даны в золотых франках, коих ныне уже нет)?
а) Санитарный контроль 0,075
b) Маяки, ocвещаемые буи, буи, ограждающие фарватер, или иные:До 800 тонн 0,42 Выше 800 тонн 0,21
с) Спасательная служба, включая спасательные шлюпки, посты по оказанию помощи с берега, сирены, дающие туманные сигналы, радиомаяки, а также освещаемые буи, не охватываемые п.b), или иные установки того же рода 0,10
2. Сборы и платы, определенные в таблице, приложенной к пункту 1 настоящего приложения, будут применяться к двойному прохождению через Проливы (то есть к проходу из Эгейского моря в Черное море и к обратному рейсу в Эгейское море или к прохождению через Проливы из Черного моря в Эгейское море за которым следует обратный рейс в Черное море); однако, если торговое судно вновь следует через Проливы для возвращения в Эгейское море или в Черное море, в зависимости от случая, более чем через шесть месяцев после дня входа в Проливы в первоначальном направлении, то судно, без различия флага, может быть приглашено уплатить эти сборы и платы второй раз.
3. Если при первоначальном прохождении торговое судно заявит, что оно не предполагает возвращаться, оно будет обязано платить лишь половину тарифа сборов и плат, указанных в абзацах b) и с) пункта 1 настоящего приложения.
4. Сборы и платы, которые определены в таблице, приложенной к пункту 1 настоящего приложения, и которые не будут превышать того, что необходимо для покрытия расходов, вызванных оказанием подлежащих услуг и для сохранения резервного фонда или разумного оборотного фонда, будут увеличиваться или пополняться лишь в порядке применения статьи 29 настоящей Конвенции. Они будут оплачиваться в золотых франках или в турецкой валюте, по курсу размена, практикуемому в день платежа.
5. Торговые суда могут быть обязаны оплачивать сборы и платы за необязательные услуги, как-то лоцманскую проводку и плату за пользование буксирами, если такая услуга была должным образом оказана турецкими властями по требованию агента или капитана данного судна. Турецкое Правительство будет публиковать от времени до времени тариф сборов и плат, подлежащих взиманию за эти необязательные услуги.
"Никогда не было, и вот опять..."
Цитирую: "Власти Турции с 1 июля увеличат пошлины за проходы через Босфор и Дарданеллы на 8,3%. Анкара рассчитывает заработать на этом дополнительные $900 млн до конца года". Какие?
На самом деле Турция построила систему управления движения движением судов, пользование которой является обязательным и... платным. Но вопрос не только этом.
Турция с 1 июля увеличивает плату за проходы cудов через черноморские проливы Босфор и Дарданеллы более чем на 8%, до $4,42 за тонну, что должно принести казне дополнительные $900 млн, пишет Aydinlik со ссылкой на решение Главного управления по морским делам при Министерстве транспорта и инфраструктуры.
Как отмечает газета, сумма пошлин рассчитывается на основе золотого франка со времени подписания в 1936 году Конвенции Монтрё, которая регулирует судоходство в зоне проливов. В октябре прошлого года турецкие власти уже увеличили стоимость сборов за проход торговых судов через проливы в пять раз — с $0,8 до $4,08.
Главное управление по морским делам при Министерстве транспорта и инфраструктуры объявило о новом положении в коэффициентах налогов и сборов, уплачиваемых за беспосадочный проход через турецкие проливы. В соответствии с Конвенцией Монтрё базовая стоимость золотых франков в коэффициентах налогов и сборов (маяк, снос и санитарная инспекция), применяемых к судам, проходящим через турецкие проливы без захода, определена в размере $4,42 (увеличение на 8,3% за чистый тоннаж торгового судна) начиная с 1 июля 2023 года.
«Таким образом, доход в размере примерно $160–170 млн, полученный от пересечения проливов, не считая лоцманских и буксирных услуг в предыдущие годы, как ожидается, достигнет в этом году $900 млн. <...> Кроме того, было принято решение, что золотой франк отныне не будет фиксированным и будет обновляться Министерством транспорта и инфраструктуры в конце июня каждого года по состоянию на 1 июля», — пишет газета.
Для Турции Босфор -это кормушка, предмет для торга, инструмент политики. Строительство Стамбульского канала служит той же цели. Что это такое?
Стамбýльский канáл это искусственный судоходный канал, строящийся в Турции с июня 2021 года, который соединит Чёрное море с Мраморным к 2027 году.
Канал пересечёт европейскую часть Стамбула и таким образом сформирует остров между Азией и Европой (остров будет иметь береговую линию с Чёрным морем, Мраморным морем, новым каналом и проливом Босфор). По предварительным планам, проект должен был быть закончен к 100-летнему юбилею со дня основания Турецкой Республики в 2023 году, однако позже сроки выполнения отложили до 2027 года. Он "выпадает" из конвенции Монтрё, которая стремительно устаревает. Это тоже инструмент политики. Так было всегда.
Статус проливов и трактовка соглашений всегда были (и остаются) предметом торга.
Привожу (ради интереса) один документ связанный с возможностью прохода русских боевых кораблей через Босфор и Дарданеллы во время русско-японской войны (1904-1905 годов). Думаю будет интересно.
Вопрос о проходе военных судов через проливы Босфор и Дарданеллы, неоднократно обсуждавшийся в течение 1904 г. как на столбцах русских органов печати, так и в компетентных государственных учреждениях в связи с предположениями о желательности послать нашу Черноморскую эскадру на усиление флота на Дальнем Востоке, за самое последнее время вновь привлекает к себе внимание правительственных сфер благодаря сознаваемой необходимости озаботиться дальнейшим увеличением русского флота при возможно широком и полном использовании с этой целью наших черноморских верфей.
При таких условиях вполне естественно, что сложный вопрос о турецких проливах подвергается ныне общему критическому пересмотру. И если можно сказать, что вся практическая сторона вопроса, с точки зрения политического положения данной минуты, превосходно разобрана в составленной в прошлом 1904 году в Министерстве иностранных дел «Записке по поводу отправления на Дальний Восток судов русского Черноморского флота», то с тем большим вниманием критики защищаемого Министерством иностранных дел традиционного начала закрытия проливов анализируют самую принципиальную сторону дела, независимо от политических обстоятельств минуты, приходя к заключению о несоответствии вообще этого принципа с действительными интересами России.
Выразителями такой принципиальной критики закрытия проливов выступили за последнее время в своих записках Д.Т.С. Сабуров и флигель-адъютант граф Гейден. Соответственно с их доводами в нижеследующем будет сделана попытка совершенно объективно разобрать весь вопрос о турецких проливах сначала с юридической, а затем и с политической точки зрения. Полученные таким образом выводы дадут нам затем возможность выяснить чисто практические цели, которые Императорское правительство, казалось бы, должно преследовать в настоящем вопросе.
I.
С юридической точки зрения на неудовлетворительное в настоящее время положение вопроса о Босфоре и Дарданеллах указывает записка Д.Т.С. Сабурова. Ее главная цель – указать на необходимость пересмотра этого вопроса в ближайшем будущем в бóльшем соответствии с интересами России.
При этом главнейшим пунктом в аргументации Д.Т.С. Сабурова является соображение о неравенстве в данном случае юридического положения России и Англии, ибо Императорское правительство считает себя связанным существующими договорами о закрытии проливов по отношению ко всем державам, тогда как Англия, согласно заявлению ее уполномоченных на Берлинском конгрессе 1878 г., признает себя связанной лишь по отношению к Турции и, следовательно, «имеет возможность открыть себе проливы, заручившись одним согласием султана».
Для правильного суждения о юридическом значении означенной английской оговорки, сделанной в 1878 г. и вызвавшей контрдекларацию русских уполномоченных, необходимо вкратце рассмотреть постановления всех предшествующих договоров о закрытии турецких проливов, т.е. Лондонской конвенции 1(13) июля 1841 г., Парижской 18(30) марта 1856 г. и Лондонского договора 1(13) марта 1871 года.
Первый из названных актов – лондонская «Convention des Détroits» 1841 г. – явился, как известно, своего рода компромиссом между интересами западных государств и интересами России, добившейся от Турции по трактату в Ункиар-Искелесси (1833 г.) закрытия Дарданелл для военных судов иностранных держав всякий раз, когда Россия ведет войну.
Этот компромисс выражен в статье I лондонской конвенции 1841 г. следующими словами:
«Его Величество Султан, с одной стороны, объявляет, что он имеет твердое намерение на будущее время соблюдать начало, непреложно установленное как древнее правило его империи, и в силу коего всегда было воспрещено военным судам иностранных держав входить в проливы Дарданелл и Босфора, и пока Порта находится в мире, Его Султанское Величество не допустит ни одного военного иностранного судна в сказанные проливы.
И Их Величества Император Всероссийский, Император Австрийский, Король Венгерский и Богемский, Король Французов, Королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии и Король Прусский, с другой стороны, обещают уважать сие решение Султана и сообразоваться с вышеизложенным началом».
Это постановление, повторенное в ст. 1 особой конвенции о проливах, заключенной в Париже 18(30) марта 1856 г. между теми же державами с присоединением Сардинии, сохраняет силу и до настоящего времени, как то специально оговорено в ст. 2 Лондонского договора 1(13) марта 1871 г. и ст. 63 Берлинского трактата 1(13) июля 1878 г. При этом, согласно ст. 2 Лондонского договора 1871 г., допущено то существенное изъятие из принципа закрытия проливов*), что султану предоставлено право «открывать сказанные проливы в мирное время для военных судов дружественных и союзных держав в случае, если Высокая Порта будет считать это нужным, дабы обеспечить исполнение постановлений Парижского трактата 30 марта 1856 года».
Таковы условия, определяющие собой юридическое положение турецких проливов. Спрашивается, какие обязательства вытекают из точного их смысла для Турции и для остальных держав?
Что касается Турции, то вопрос совершенно ясен: султан еще в 1841 г. провозгласил перед лицом всей Европы как «начало непреложно установленное» принцип закрытия проливов в мирное для Турции время для военных судов всех наций, и, следовательно, на Турции безусловно лежит юридическая обязанность по отношению ко всем подписавшим соответствующие трактаты государствам не открывать проливов иностранным военным судам, за исключением предусмотренного ст. 2 Лондонского договора 1871 г. случая открытия их в целях охраны постановлений Парижского трактата, т.е., другими словами, целости и неприкосновенности Турецкой Империи.
Не столь ясен вопрос об обязанностях, принятых на себя через вышеупомянутые договоры великими державами. Совершенно необычная форма, которая была придана соглашению 1841 г. – а именно, с одной стороны, «объявление» султана, а с другой, обещание держав уважать выраженную в этом объявлении волю – заставляют строго юридически признать одинаковую возможность двух разных толкований конвенции 1841 г. Можно утверждать, руководствуясь общим смыслом означенных запрещений, как это и принято обыкновенно, что державы связаны ими не только по отношению к султану, но и друг к другу. С не меньшей основательностью можно, однако, защищать и тот взгляд, что из самого текста статьи 1-й означенной конвенции и последующих актов не вытекает никакого другого обязательства для каждой из держав, кроме обязанности «уважать решение Султана и сообразоваться с вышеизложенным началом», и что, следовательно, при согласии султана на пропуск иностранных военных судов через проливы любая держава может воспользоваться этой льготой без всякого нарушения своих обязанностей по отношению к другим державам: в данном случае будет, конечно, нарушение султаном своего обещания, торжественно данного в 1841 году, но держава, проводящая военные суда через проливы, не совершит этим никакого нарушения своих обязательств, вовсе и не существующих по отношению к другим державам, ибо никакой взаимной гарантии по исполнению означенных соглашений установлено не было.
Фактическую возможность такого двоякого толкования конвенции 1841 г. и последующих актов нельзя, очевидно, устранить одним указанием на юридическую недопустимость такого положения, чтобы обязательство в отношении проливов, которое не существует для Англии, все-таки существовало для России. Несомненно, конечно, что из актов 1841 г., 1856 г. и проч. для России вытекают одинаковые с Англией права и обязанности, и этого никто никогда и не будет оспаривать. Но вопрос именно в том, какие это права и обязанности. А на этот счет возможны, как мы видим, два различных толкования.
И, как известно, вопрос этот имеет не только академический характер. Переговоры о подтверждении принципа закрытия проливов на Берлинском конгрессе именно выяснили полное разноречие в толковании соответствующих договорных условий, причем Англия высказалась за обязательность для себя соблюдения указанного принципа только по отношению к султану и даже только при наличности «самостоятельного» решения Порты закрыть проливы, тогда как Императорское правительство стояло на традиционной точке зрения солидарности и взаимности обязательства держав по отношению к закрытию проливов. Оба толкования – в форме деклараций английских и русских уполномоченных – были занесены в протоколы заседаний конгресса при полном в обоих случаях молчании уполномоченных остальных государств, представленных на конгрессе.
Таким образом, с юридической точки зрения мы имеем: единый текст постановления о закрытии проливов, как он установлен в 1841 г., подтвержден в 1856 г., дополнен в 1871 г. и вновь подтвержден в 1878 году, с двумя его толкованиями, которые, не изменяя самого текста соглашения ни в ту, ни в другую сторону – ибо протоколы конгресса по своему значению не равносильны, конечно, выработанному конгрессом тексту договора – свидетельствуют, тем не менее, о существовании двух диаметрально противоположных воззрений на юридический смысл этого текста.
Английское правительство говорит: “les obligations de Sa Majesté Britannique concernant la clôture des Détroits se bornent à un engagement envers le Sultan de respecter à cet égard les déterminations indépendantes de Sa Majesté conformes à l’esprit des traités existants”.
Напротив, контрдекларация русского правительства гласит: “...le principe de la clôture des Détroits est un principe européen et les stipulations conclues à cet egard... sont obligatoires de la part de toutes les Puissances conformément à l’esprit et à la lettre des traités existants non seulement vis-à-vis du Sultan, mais encore vis-à-vis de toutes les Puissances signataires de ces transactions”*).
Воззрения остальных держав на правильность того или другого из этих толкований официально не известны, и лишь на основании особых секретных соглашений Германия и Австрия до конца 80-х годов прошлого столетия соглашались признавать правильность русского толкования.
Таким образом, с юридической точки зрения кажется несомненным, что настоящее положение вопроса о проливах не может быть признано ни теоретически ясным, ни практически удовлетворительным в смысле интересов России, а потому во всяком случае подлежало бы всестороннему пересмотру и разъяснению международно-дипломатическим путем.
II.
Подобный пересмотр и перерешение вопроса о проливах в смысле лучшей, чем в настоящее время, юридической его формулировки необходимо предполагает, однако, предварительное перерешение Императорским правительством политического вопроса о выгодности или невыгодности для России закрытия проливов. Ибо изменившиеся в течение последних пятидесяти лет, истекших со времени Парижского конгресса, политические условия не могли не изменить коренным образом интересов России и в рассматриваемом вопросе: достаточно в этом отношении указать на то обстоятельство, что если в 1856 году, рядом с принципом нейтрализации Черного моря и при отказе России от содержания на нем военного флота, закрытие проливов было, конечно, началом исключительно благоприятным нам и Турции, то после 1871 года и возрождения Черноморского флота то же самое начало может стать, как и в настоящую войну, серьезной помехой осуществлению военно-политических предположений Императорского правительства.
Таким образом, мы приходим к коренному политическому вопросу: выгоден ли еще или уже не выгоден для России принцип закрытия проливов? И затем – в первом случае, выгоднее ли для России русское или английское толкование этого принципа, а во втором – возможно ли, ввиду особых интересов России в Черном море, допустить простое и абсолютное признание свободы прохода по турецким проливам, или же такое признание должно быть обставлено какими-нибудь дополнительными условиями?
Не решаясь, само собой разумеется, браться за принципиальное разрешение этого сложнейшего политического вопроса, требующего совместного соображения государственных людей, поставленных во главе целого ряда ведомств, мы можем здесь наметить только главные доводы за и против того или другого решения.
Против поддерживаемого нами до сих пор начала закрытия проливов – и, следовательно, за принцип свободы прохода военных судов всех наций через Босфор и Дарданеллы – говорят, прежде всего, как указано выше, существенно изменившиеся с 1856 г. политические условия. В период 1856–1871 г., не имея юридической возможности держать военный флот на Черном море, Россия, естественно, была заинтересована в закрытии проливов для военных судов других государств; напротив, после Лондонского договора 1871 г., отменившего унизительные для нас условия Парижского трактата 1856, а в особенности со времени фактического создания нашего Черноморского флота, у России, несомненно, появляется существенный интерес в приобретении права на постоянный свободный проход ее военных судов через турецкие проливы. Интерес этот особенно дает себя чувствовать в двух направлениях: с одной стороны, Россия должна иметь возможность в каждый данный момент по мере надобности свободно перебрасывать свои черноморские морские силы в другие моря и обратно – начиная с Средиземного моря и кончая Тихим океаном (в чем и являлась, по распространенному в прошлом году мнению, настоятельная необходимость в настоящую войну с Японией); с другой же стороны, Императорское правительство существенно заинтересовано в возможности неограниченного пользования своими черноморскими верфями в целях признанного необходимым дальнейшего увеличения флота, каковое пользование, конечно, парализуется невозможностью вывести из Черного моря военные суда, построенные для общих надобностей империи.
К этим двум главным пунктам и сводятся весьма, конечно, важные практические соображения нашей военно-морской политики в пользу открытия проливов, подробно развитые в записке флигель-адъютанта графа Гейдена. Нам знакомы, далее, и чисто политические соображения в пользу открытия проливов, довольно давно уже известные в русской литературе международного права*); наконец, та же точка зрения может вызвать лишь живейшее сочувствие и со стороны всех представителей абстрактной теории международного права ввиду принципиальной желательности применения к Босфору и Дарданеллам общего начала свободы плавания по проливам, соединяющим открытые моря или их части.
Однако все эти доводы уравновешиваются – а, может быть, и перевешиваются – не менее вескими доводами в пользу сохранения в качестве основного начала принципа закрытия проливов. Эти последние соображения могут быть сведены также в две группы. Защитники закрытия проливов могут справедливо указать на то, во-первых, что путем признания полной свободы прохода военных судов через турецкие проливы мы сами отказываемся от своего исключительного, доминирующего положения в Черном море, а следовательно, теряем один из способов настоящего воздействия на Турцию в смысле достижения наших политических целей на Ближнем Востоке; а, во-вторых, сверх того допускаем несуществующую в настоящее время возможность появления в каждую данную минуту враждебных нам эскадр в Черном море и тем самым создаем в международной политике новый фактор, чрезвычайно для нас опасный в смысле постоянной угрозы нашей южной черноморской окраине и всеми обширным связанным с ней политическим и экономическим интересам России.
Компетентно взвесить эти «pro» и «contra» в разбираемом вопросе могут, повторяю, только государственные люди, руководящие направлением всей нашей государственной жизни, а окончательно решить вопрос – лишь державная воля Государя Императора.
Поэтому в нижеследующем будет сделана лишь попытка указать на некоторые соображения в пользу чрезвычайной осторожности, необходимой в критике существующего положения вещей, и, в частности, указать на необходимые условия, без предварительного исполнения коих открытие проливов было бы для русской внешней политики уже прямо, так сказать, актом самоубийства. Сделать такие указания удобнее всего в связи с доводами о полной будто бы безопасности для России признания открытия проливов.
Казалось бы, не подлежит прежде всего никакому сомнению, что с момента международного признания начала открытия проливов Россия должна считаться с возможностью немедленного появления приказа о сформировании «британской черноморской эскадры», а может быть, и других таких же эскадр заинтересованных на Ближнем Востоке государств (германской, североамериканской, не говоря уже о менее серьезной, но все-таки возможной опасности со стороны Румынии и Болгарии). При этом некоторым из названных государств, вероятно, не представит особенных затруднений получить от Турции на столь употребительном в наше время в международном обороте «арендном» праве нужные им порты на анатолийском берегу для устройства постоянных военно-морских станций в Черном море...
Эта перспектива совершенно очевидной, громадной опасности для насущнейших русских интересов на юге империи и для всей ее восточной политики не внушает опасений защитникам открытия проливов по следующим контрсоображениям. Никакие агрессивные действия против нашего черноморского побережья нам не страшны, говорят одни (как, например, г. Кладо, см. «Новое Время» от 25 ноября 1904 г.), и никакой беззащитности Черного моря при входе в него английской или американской эскадр не существует, «стоит создать или, вернее, окончить создание крепости Севастополя и выстроить подводный флот». Другие (как, например, граф Гейден), совершенно справедливо принимая во внимание и нашу торговлю в Черном море, говорят о необходимости «иметь сильную боевую эскадру, могущую господствовать в Черном море», при каковом условии появление неприятельского флота в случае войны в Черном море будет будто бы даже «выгодно для нашего флота». Наконец, из дальнейшего развития этих мыслей мы усматриваем сверх того, что для полного торжества этой новой политической программы необходим флот не только могущий господствовать на Черном море, «но и действовать наступательно против врага в Средиземном море или Архипелаге». А для достижения сей последней цели нам, кроме приобретения простого свободного плавания в проливах, оказывается, необходимы еще: 1) нейтрализация этих проливов (со срытием их укреплений) и 2) «неукрепленная» (какое тогда она имеет значение?) угольная станция в Греческом Архипелаге!
И действительно, если быть последовательным, нужно и в самом деле признать, что все эти дополнительные к открытию проливов условия для нас точно так же совершенно необходимы, ибо без них никакое торжественное дипломатическое признание «открытия» проливов, очевидно, не помешает Турции или Англии в каждый данный момент фактически запереть наш флот в Черном море и таким образом помешать осуществлению именно той единственной цели свободного входа и выхода из Черного моря нашего флота, ради которой и возбуждается весь вопрос об отмене закрытия проливов: ясно, действительно, что без их нейтрализации, т.е. без срытия укреплений, Турция может фактически помешать нам выйти в Средиземное море; Англия же точно так же может всегда помешать войти в него, если только, не имея военного порта и сильного флота в Архипелаге, мы не в состоянии будем помешать британскому или какому угодно другому флоту блокировать Дарданеллы.
Удивительно, что о постоянной возможности такого чисто фактического закрытия проливов, несмотря на полную юридическую свободу плавания по ним, совершенно забывают сторонники «открытия» проливов! Между тем в данном случае именно очевидно, что поперек весьма существенным интересам России стоит, к сожалению, не дипломатический акт, сам по себе имеющий, конечно, мало значения, а географическая конфигурация интересующего нас морского побережья. И в этом отношении нам нужно, очевидно, сказать себе раз и навсегда, что вполне благоприятное для России разрешение черноморского вопроса возможно лишь при занятии нами Босфора и Дарданелл.
Из предыдущего пока достаточно, таким образом, обнаруживается, что по крайней мере о безусловном признании нами начала открытия проливов – ввиду кажущихся выгод такого открытия по обстоятельствам настоящего времени – не может быть и речи, и это, казалось бы, даже и с чисто военно-морской точки зрения. Указываемые же Министерством иностранных дел чисто политические соображения о необходимости поддержания нашего влияния на Турцию в целях русской политики на Ближнем Востоке только усугубляют значение такого вывода. И по этому специальному вопросу можно, конечно, только вполне присоединиться к высокоавторитетному мнению адмирала Фурнье, который считает настоящее наше положение в Черном море исключительно для нас выгодным в смысле полного теперь господства в нем в военно-морском отношении, что позволяет нам постоянно оказывать нужное давление на Турцию и в случае надобности откроет нам возможность завладеть верхним Босфором. Если, в противоположность такому мнению адмирала Фурнье, граф Гейден находит, будто именно открытие проливов позволило бы нам еще лучше влиять на султана в силу тогда уже беспрепятственной возможности подводить когда угодно свой флот к самым, так сказать, стенам султанского дворца, то здесь, по-видимому, мы имеем дело с некоторым недоразумением. Действительно, возможность такого пользования проливами предполагает уже не простое их открытие и даже не нейтрализацию их, предлагаемую графом Гейденом, при которой никакие военные демонстрации в проливах, само собой, недопустимы, а какое-то неосуществимое условие срытия турецких укреплений без нейтрализации проливов!
Таким образом, резюмируя все сказанное по вопросу об открытии проливов, мы должны констатировать, что такое открытие могло бы быть признано выгодным для русских интересов только при предварительном соблюдении следующих условий, указываемых самими защитниками этого принципа:
1) Предварительное создание достаточной береговой обороны нашего Черноморского побережья (т.е. сильное укрепление Севастополя, Николаева, Одессы и др. портов, подводный береговой флот и пр.)
2) Создание сильной черноморской эскадры, способной фактически удержать за Россией господство в Черном море.
3) Приобретение угольной станции в Архипелаге.
Для полной же гарантии наших интересов на Ближнем Востоке и практической возможности осуществить намеченные военно-морские цели к этому minimum’у условий для признания Россией принципа открытия проливов необходимо должны быть присоединены еще следующие условия:
4) Возложение на Турцию обязательства не отчуждать в пользу иностранных государств ни под каким юридическим титулом никакого пункта ее побережья Черного, Мраморного моря и Архипелага.
и 5) Обязательство Турции срыть укрепления Босфора и Дарданелл и признать нейтрализацию проливов.
Едва ли возможно сомневаться, что исполнение этого последнего, 5-го, условия немыслимо, пока существует Турция как самостоятельное государство, и что осуществление первых четырех пунктов – вне которых, повторяем, открытие проливов было бы для России совершенно непростительной политической ошибкой – создает такую обширную, многомиллиардную по затратам и рассчитанную на многие годы военно-политическую программу, предварительное исполнение которой отлагает весь вопрос об открытии проливов ad calendas graecas.
III.
Существенные интересы России требуют, таким образом, на наш взгляд, сохранения и поддержания традиционного начала закрытия проливов, выгода которого для России – конечно, не абсолютная, – всегда будет, вообще говоря, обратно пропорциональна нашему военно-морскому могуществу в Черном море. При таких условиях интересы России и в настоящее время продолжают требовать закрытия проливов еще на долгие годы.
Такое воззрение, как мы видели, не устраняет еще, однако, желательности пересмотра вопроса о наших трактатных обязательствах по отношению к турецким проливам в его настоящей юридической формулировке. Перед нами возникает, одним словом, следующая (последняя) дилемма в этом сложном политическом вопросе: если принцип закрытия проливов нам все еще выгоден, то выгоднее ли для России русская или английская его интерпретация?
Изменившиеся с 1878 года условия заставляют нас признать, что английское толкование международных обязательств, созданных договорами 1841, 1856, 1871 и 1878 годов, является для нас в настоящую минуту более выгодным, чем наше собственное толкование 1878 г. Нам кажется, что со времени возрождения нашего Черноморского флота и появления возможности широкого использования черноморских верфей для признаваемого необходимым дальнейшего увеличения нашего флота, именно английское, а не наше, толкование наиболее соответствует желательной, с русской точки зрения, постановке вопроса, а именно:
«добиться сохранения неприкосновенным общего начала закрытия проливов для военных судов всех наций, с предоставлением, однако, для России, тем или другим образом, возможности выводить свои суда из Черного моря».
Такая именно возможность и достигается, очевидно, при английском толковании обязательств держав по отношению к проливам, т.е. при существовании обязательства только по отношению к султану, с согласия которого мы и имели бы право выводить свои суда, построенные на черноморских верфях сверх надобности специально Черноморского флота.
Нам могут возразить, что при официальном признании нами английского толкования сама Англия получает уже никем не оспариваемое право вводить когда ей угодно свои суда в Черное море, заручившись одним лишь согласием султана. Оспаривать правильность этого возражения невозможно, но значение его, нам кажется, падает по следующим двум соображениям:
1) и в настоящее время, по смыслу ст. 2 Лондонского договора 1871 года, султан имеет полное право даже в мирное время разрешить проход через проливы военным судам дружественного ему государства, если это требуют интересы безопасности Турции;
2) вне таких интересов Турции – совершенно очевидно, что пропуск Турцией иностранных военных судов в Черное море может означать, по своим географическим условиям, только заведомо враждебный с ее стороны акт по отношению к России, который всегда должен быть принят нами за «casus belli» совершенно независимо от того или другого толкования договора о проливах; возможное и теперь при английском толковании одностороннее согласие султана на пропуск английской эскадры в Черное море есть, во всяком случае, непременно начало войны России и с Турцией, во время которой Порта, само собой разумеется, и без того не связана никакими обязательствами по отношению к проливам.
_________
Все вышеизложенное может быть резюмировано в следующих основных положениях:
1) Юридический анализ дипломатических актов, устанавливающих «закрытие» турецких проливов, обнаруживает, в согласии с мнением Д.Т.С. Сабурова, неудовлетворительное положение этого вопроса с точки зрения русских интересов.
2) Политическое рассмотрение вопроса о проливах заставляет признать, что «открытие» их могло бы быть действительно выгодно для России лишь при условии предварительного осуществления целого ряда сложных военно-политических задач, разрешение коих немыслимо в ближайшем будущем.
3) Вытекающая отсюда необходимость продолжать придерживаться традиционной политики русского правительства в вопросе о проливах не исключает необходимости озаботиться, буде возможно, об официальном международном признании правильности английского толкования соответствующих дипломатических актов, как открывающего для России возможность выводить из Черного моря свои военные суда с согласия султана, не нарушая общего, все еще нам выгодного, принципа закрытия турецких проливов.
ТИТУЛ:
Проф. бар. М.А. Таубе.
Название
Печатается по распоряжению г. министра иностранных дел, на правах рукописи.
С.-Петербург.
Типография В. Киршбаума, Дворц. площ., д. М-ва финансов.
1905