Ричард очнулся и подумал, что лежит в склепе. Причем под водой. Было непроглядно темно и очень холодно. Лицо закрывало забрало… нет... мягкая маска. И трубки во рту и носу. Руки не связаны... Можно поднести их к глазам, коснуться пальцами лба, провести по щекам.
Он жив, вне всякого сомнения… И даже может дышать. Под водой? Абсурд…
Ричард стянул маску и освободил нос и губы. Дышать сразу же стало трудно. Он поднял руки, ладони уперлись в поверхность, слишком гладкую для камня. Стекло… Его положили в стеклянный гроб, но зачем? Кто мог похоронить его живым? Память услужливо подсказала чужие, но почему-то известные ему слова "криокамера”, “искусственное охлаждение"... Откуда он их знает? В голове пульсировала мучительная боль.
Как в последние дни… Да, конечно, теперь он вспомнил! Замок Шалю, арбалетная рана… О, Святой Фома, что с ним происходит? Тело Ричарда дрожало от холода, но голова пылала внутренним жаром, словно раскаленный кузнечный горн. Она казалась огромной, как большой зал Вестминстера, и в ней звонили все колокола Кентерберийского аббатства. Обрывки видений из его жизни возникали настолько отчетливо, что казались реальностью.
Битва при Акре. Гуща сражения, дикие крики раненых и грохот лат…
Лицо мертвого отца, похоронная процессия, мольбы нищих на мосту…
Лицо матушки… огонь…
Беатрис! Её прохладная ладонь прикасается ко лбу и Ричард слышит голос возлюбленной: "Ричард, любовь моя…”
Он пытается удержать видение, позвать Беатрис, но не может говорить. Не может сам сделать вдох…
И снова хоровод демонов, ослепительно белая равнина, рыцарь в сияющих доспехах. Ричард должен принести ему оммаж, но остается безгласен…
Господь всемогущий и карающий, неужели это чистилище? Все представления о загробной жизни даже отдаленно не соответствовали тому, что он ощущал.
Страх перед необъяснимым. Ричард ужаснулся странной пустоте и вместе с тем наполненности сознания. Что произошло? Он стал другим? Потерял истинную сущность? Чужой мир вытеснял знакомый и привычный? Ричард понял, что помнит гораздо больше, чем собственную жизнь. Его сознание металось между прошлым и настоящим, перескакивая через сто веков. Порождение дьявола… Компьютер — вот причина страданий!
— Что он сделал с моей головой? — Ричард со стоном уперся в полимерное стекло своей темницы. Замки с одной стороны сорвались, крышка съехала набок и с грохотом упала на пол. Это и вызвало панику Луизы. И отборную брань средневекового короля, волей провидения и искусственного разума перенесенного во времени на одиннадцать столетий вперед. Ричард мешал слова и фразы старофранцузского и современного английского, и понять его было невозможно. — Где мой меч? Клянусь всеми пятью ранами Спасителя, тот, кто решил шутить со мной подобным образом, поплатится за это! Проклятый компьютер… я уничтожу его… Где мой меч?!
Комнату залил мягкий голубоватый свет, но после абсолютной темноты и он ослепил глаза короля.
***
Ронсар приблизился к камере. Если бы Мишель мог, то умолял бы Господа о прощении и помощи! Безумный эксперимент грозил завершиться провалом. Пострадают все, кто в этом замешан. В первую очередь сам Ронсар. И что будет с его созданием, сумеет ли Ричард найти себя в новом мире или погибнет, как дерево, вырванное с корнями из родной почвы и лишенное влаги?
Мишель склонился над открытой камерой, остальные задержались в приемной перед монитором. Профессор снова и снова в изумлении просматривал показания приборов на экране.
— Невероятно, просто невероятно, все показатели в норме, как будто он просто спал!
Глаза Ричарда немного привыкли к свету, и король увидел, что над ним склонился юноша. Знакомое лицо... Или только показалось знакомым? Приятные, несколько женственные черты: высокий лоб, тонкий аристократический нос, мягко очерченный подбородок, пухлые, как у девушки, губы, светлые волосы, ясный открытый взгляд серых глаз, золотистые брови, они почти сходятся на переносице, когда юноша хмурится… Откуда Ричарду это известно? Где он мог встречаться с этим рыцарем? В Нормандии? В Святой Земле?
— Вы не узнаете меня, сэр Ричард? — произнес Ронсар тихо, но отчетливо.
— Да… Нет… Мы, должно быть, встречались, — голос повиновался плохо, — не могу вспомнить ваше имя… Как я сюда попал? — Этот вопрос тревожил Ричарда гораздо больше, он приподнялся, подался вперед, но поморщился от невыносимой боли в висках и шума в ушах. Юноша склонился ниже и жестом остановил его.
— Случилась авария в компьютерной сети… при депортации… перемещении. —
Мишель говорил спокойно, хотя понимал всю безнадежность положения.
— Перемещении... А, понятно...
Ричард опустился на подушки. Голос юноши раздавался как будто издалека, его словно перекрывал непрестанный гул морского прибоя, а в напряженном взгляде широко открытых серебристо-серых глаз Ричард прочел гораздо больше, нежели можно было выразить словами. Немая мольба о помощи… Почему? Разве он в состоянии сейчас кому-то помочь? А что еще? Сожаление, отчаяние, просьба. И такие знакомые глаза… Если бы голова не болела так сильно… Очень, очень знакомые... По губам короля скользнула едва заметная тень улыбки.
— Напомните мне ваше имя. — Голос Ричарда прозвучал так тихо, что даже Луиза, которая стояла рядом, едва ли смогла расслышать вопрос.
— Ронсар… Мишель Ронсар…
— Мишель? — Ричард устало опустил веки, свет беспокоил его, и от этого голова болела еще сильнее. — Да, конечно… Мишель.
Ронсар облегченно вздохнул и обернулся к Луизе.
— Он узнал меня… Позовите доктора, мисс.
— Профессор, доктор Стивен, больной пришел в себя, он узнал… своего родственника. Явной потери памяти и других нарушений в организме не зафиксировано.
От волнения голос Луизы срывался.
Дак с неудовольствием отметил, что Луиза слишком уж обеспокоена состоянием больного. Гораздо больше, чем этого требует профессиональный врачебный долг. Вермандуа еще раз критически оглядел пострадавшего.
Справедливости ради следовало признать, что этот мужчина представлял собой совершенный образец красоты и мужественности. Открытое волевое лицо, прямой длинный нос с едва уловимой горбинкой и безупречно вылепленными нервными ноздрями, высокий лоб, обрамленный волнистыми светло русыми прядями, смелый разлет золотистых бровей, чувственный изгиб нежных губ, твердый подбородок, разделенный ямочкой — все это выдавало натуру страстную и решительную, возможно, и порывистую, и рассудительную в равной степени. Скульптурная шея и могучий торс, едва прикрытый белой простыней, напоминали об античных изваяниях жителей Олимпа, плечи и предплечья даже в спокойном состоянии бугрились мускулами, а жилистые запястья, широкие ладони и длинные пальцы наводили на мысли о недюжинной силе его кулаков. Эти благородные черты и безупречное тело атлета могли заставить учащенно биться и более искушенное, чем у Луизы, женское сердце.
Быстрый, как удар кинжала, предостерегающий взгляд проницательных голубых глаз прервал весьма предвзятое и беззастенчивое наблюдения Дака и заставил молодого доктора смущенно потупиться. Больной мало походил на только что очнувшегося после комы. Ход мыслей Дака начинал принимать смутные очертания сомнений.
Профессор Кинстли тем временем высказал некоторые из них вслух.
— Поразительно, — в недоумении качал он головой, снова и снова просматривая данные приборов, — никаких отклонений, все показатели в норме … Ну что ж, отключайте ИВЛ, Мориссон, и все остальное, кроме кардиографа, введите снотворное и отправляйтесь отдыхать. Все, что сейчас необходимо больному, это здоровый, крепкий сон.
С возвращением, Ваше Величество!
Авторы Лео Любавин, Иван Вересов
Подписывайтесь на мой канал, чтобы не пропустить новые статьи!
Спасибо за лайки и комментарии!