Глобальные схемы метаописания уже не претендуют на свою легитимность. От Платоновского идеализма, до критицизма Канта и панлогизма Гегеля - система метаописания шла вровень с историей познания и историей функционирования того, что обычно называют мировоззрением или "научной кариной" мира. Сегодня мы отказываем в праве на существования этой замысловатой интеллектуальной игре. Мистическое сознание прорывает рациональные плотины и пуританскую спячку стихии чувствований. Разрывы и болезненные характеры наполняют дискретную реальность и несоразмерность того, что называют бытием.
Вариативность социальных моделей, вариативность коммуникативных связей, религиозных парадигм и прагматичных правил Игры - становится Проблемой. Пожалуй, наиболее настораживает трансформация "научной картины", в которой разнообразие атомарных концептов уже не дает стройности и гармонии. "Вопрос о легитимации социальной связи, о справедливом обществе, о том достижимо ли оно по парадоксу, аналогичному парадоксу научной деятельности, остается открытым" (Жан-Франсуа Лиотар. "Состояние постмодерна").
Всеобъемлющая и завершенная наука о природе, т. е. некая гармоничная совокупность научных теорий, которые никогда уже не будут нуждаться в пересмотре, - это, пожалуй, только идеал. Как в жизни отдельной личности, так и в жизни общества и биологического вида каждая ступень взросления решает прежние проблемы, лишь создавая новые. (Р. Рорти).
Сам статус того, что мы называем знанием, сегодня подвергается "странной" трансформации. Исторический опыт человеческих злодеяний, которые принципиально возможны только при наличии этих знаний, лишают легитимности эту странную парадигму. Результат превзошёл все мыслимые и немыслимые... черный ожидания. Нет смысла говорить о том, что все и так хорошо знают. Сегодня только мы представляем в глобальном отношение - колоссальную Угрозу для планеты и, судя по всему, это ситуация может быть разрешена только в одном случае, а именно, в случае исчезновения человека. Из Будущего веет холодный ветер раскаленного до бела Инферно. Знание - объект жесточайшей конкуренции и политической борьбы за абсолютную власть ("знание-сила"), может быть похоронено только под обломками собственной тяжести. Экономический рост и развитие социо-политической мощи, дающееся только при условии знаний, непреодолимый соблазн и на первый взгляд, безальтернативная стратегия.
Однако, в этой картинке скрыто очевидное противоречие. Научное знание, при все своей совокупной мощи, только один из видов знания вообще. Конкуренция и трагическое противостояние с другими типами знаний (вспомним процессы над ученными в христианской Европе), сделало этот тип знания достаточно агрессивной моделью в покорение природы и рационализации межличностных коммуникаций.
Хитрость в том, что борьба против авторитарности и догматизма в иных альтернативных системах, сделало первый тип не менее догматичным и тоталитарным. Отсюда проистекает демонизация её разрушительных плодов, стратегическая слепота и нравственное бесчувствие - исследовательских парадигм (знание ради знания). Боюсь, что даже в постиндустриальном возможном будущем ход протекающих"вещей" не изменится. "В этой перспективе право решать "что верно, а что нет", не может не зависеть от права решать "что справедливо", даже если высказывания, подчиненные соответственно той и другой власти, имеют различную природу". (Жан-Франсуа Лиотар).
Сегодня становится вполне очевидным, что знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать? При этом, ценность науки для политиков состоит в том, что "ученые-естественники дают хороший пример социальной кооперации - пример экспертного сообщества, в котором процветает свободное обсуждение. Тем самым ученые предлагают модель для политических дебатов - модель честности, терпимости и доверия" (Ричард Рорти).
В эпоху информационного бума, вопрос о знании более чем когда-либо становится вопросом о формах и стиле управления. Хитрость в том, что рациональными инструментами обосновываются не рациональные химеры. Научное знание спрятано в убежище политической воли и власти. Но предположим, что эта ситуация поменяется. Что тогда?
Модель - 2050 год - мир Ислама.
Легитимность религиозных парадигм очевидна, а вот что ждет альтернативные формы знания остается открытым. Дело не в исламе как таковом, дело в альтернативной парадигме. Харизматичность наделённого политической властью и волей референта - вот залог будущей легитимности. Важно не то, что утверждается. Важным становится... кто утверждает. В той мере в какой религия требует слепой веры, эта вера, как сказал Локк, основана на доверии к тому, кто данное утверждение утверждает, а не на убедительности доказательных рассуждений. Это не столь невероятно, как может показаться на первый взгляд (вспомним науку 3 рейха. Не его технические достижения, а ее "научную картину").
Сегодняшние утопии - это завтрашние безальтернативные модели надежды или светлого будущего (коммунизм). Мы уже прошли долгий путь: от высокого гуманизма XIVв. до сатанинского карнавала ХХ в. Очевидное различие этих картинок бытия не нуждается в комментариях. На очереди то, что по-конфуциански можно назвать "исправлением имен".
Мистическое сознание представляя более глобальную угрозу. Разрушению подвергается внутренний стоический дух трагического человека - трагического века.
Заупокойная панихида не столь пафосна как торжественный марш.