Не пора ли составить более детальную картину избирателей-популистов, которые сыграли решающую роль в изменении политики на Западе?
22 ноября Нидерланды оказались в центре внимания мировой прессы, поскольку в их парламенте произошло политическое землетрясение. Партия свободы, возглавляемая популистским праворадикальным политиком Гертом Вилдерсом (которого многие карикатурно называют «голландским Трампом»), получила 37 мест из 150 мест во Второй палате. Сотни избирателей левого толка немедленно крепко сжали в кулаках транспаранты и вышли на улицы Утрехта и Амстердама в знак протеста против его драматической победы.
Как лицо партии, которую он помог основать в 2006 году, Вилдерс постепенно утвердился на голландской политической сцене. В течение двух десятилетий он соблазнял электорат своей зажигательной риторикой, отчаянно стремясь обуздать иммиграцию (в основном марокканцев-мусульман), покинуть Европейский союз и «поставить голландцев на первое место». Вс ё это кажется слишком знакомым. В результате этой победы на выборах, как и во многих других моментах, которые отмечали европейскую политическую историю за последнее десятилетие, доля голосов популистских праворадикалов и воздержавшихся достигла исторических максимумов. Это имеет глубокие последствия для политического баланса на предстоящих европейских выборах в июне 2024 года.
Недавние выборы в Нидерландах демонстрируют раздвоение, которое становится всё более значительным во всех либеральных демократиях. Выберут ли избиратели человека из народа, такого как Вилдерс, который обещает «поставить голландцев на первое место», или элитного космополита, такого как Франс Тиммерманс, который часто бывает в бельгийской столице? Вилдерс однажды сказал сыну дипломата: «Ты говоришь на семи языках, но не на языке народа». Но кто такие «народ»? Основные средства массовой информации поощряют нас обвинять белых стариков из глубинки в успехах на выборах коллег Вилдерса — Дональда Трампа, Джорджии Мелони, Виктора Орбана и Марин Ле Пен. Не пора ли нам составить более детальную социологическую картину избирателей-популистов, которые сыграли решающую роль в изменении партийной политики на Западе?
Почему популизм становится всё более привлекательным?
В течение последнего десятилетия политическое недовольство росло в ответ на растущие экономические проблемы. Доверие к демократическому процессу начало ослабевать, и либеральные демократии продемонстрировали хрупкость своего политического ландшафта изменениями в морфологии своего партийного пространства, особенно ростом праворадикальных популистских партий, которые часто рассматриваются как протестное голосование против мейнстрима. Эти партии возникли после волн радикализации, которые мобилизовали оппозицию политическому истеблишменту и широкому центристскому консенсусу. Было бы трудно точно определить регион в мире, где популизм не был заметной темой политического дискурса в течение последнего десятилетия.
Популизм широко обсуждался как концепция в академической литературе, но определение голландского политолога Каса Мадде помогает прояснить важнейшее, но сложное значение этого явления. Это — «идеология, которая рассматривает общество как в конечном сч ё те раздел ё нное на две однородные и антагонистические группы: "чистых людей" против "коррумпированной элиты", и в которой утверждается, что политика должна быть выражением volonté générale (всеобщей воли)». Обычно это включает в себя несколько факторов, включая манихейскую моральную космологию, согласно которой существует абсолютная, морально нагруж е нная классификация между однородным добром и однородным злом. Народ провозглашается однородным и добродетельным, в то время как элита изображается коррумпированной и своекорыстной. Однако чаще всего популизм называют «тонкой идеологией», поскольку речь ид ё т об изображении народа, а не о поддержке последовательной идеологии, которая ч ё тко определяет, за что выступают е ё приверженцы.
По обе стороны Атлантики популизм объединяет вертикальное и горизонтальное измерения, рисуя карикатуры на элиту, которая нечувствительна к экономической борьбе масс, а также лишена культурного наследия. Две теории особенно способствуют нашему пониманию коренных причин популизма:
- модель экономического шока, сосредоточенная на экономических проблемах и глобализации, и
- модель культурного шока.
Хотя может показаться простым предположить, как должен выглядеть избиратель-популист после ознакомления с этими моделями, понимание голландских выборов усложняет широко распростран ё нную социологическую карикатуру на избирателя-популиста.
Модель экономического шока неполна
Тезис о глобализации или экономической незащищ ё нности занимает видное место в дискуссиях о популизме. Его центральное утверждение заключается в том, что по мере того, как экономики становятся вс ё более взаимосвязанными, на рынке труда происходят экзогенные изменения, такие как глобализация, миграция и автоматизация. За последнее десятилетие экономика многих развитых стран пережила спад, и рабочий класс особенно сильно пострадал от экономических последствий. Поскольку представители высших эшелонов общества приняли глобализацию за е ё многочисленные преимущества, многие другие почувствовали себя обдел ё нными. Именно здесь на сцену выходят праворадикальные популистские движения. Многие политические комментаторы и уч ё ные подробно обсудили, как партии правых популистов наиболее успешно апеллируют к страхам «проигравших» от глобализации и превращают их безудержные тревоги в оружие.
Однако модель экономического шока не следует рассматривать изолированно. Многие упустили из виду постоянное взаимодействие экономических и культурных проблем. Однако с 2017 года множество уч ё ных вмешиваются в эту дискуссию и приписывают рост популизма культурным факторам.
Примечательно, что Пипа Норрис и Рональд Инглхарт занимают центральное место в исследовании праворадикального популизма с помощью своей «Теории культурной обратной реакции». Они утверждают, что реакция против стремительного перехода к прогрессивным культурным ценностям также должна приниматься во внимание, чтобы объяснить растущую популярность популистских праворадикальных сил на фоне экономической нестабильности.
В случае Вилдерса интересно отметить, что в начале октября его партия набирала 12% голосов. Однако после начала войны между Израилем и ХАМАСом и пропалестинских протестов, охвативших страну, поддержка его партии резко возросла. Ничто так не возвещает о культурных переменах, как море палестинских флагов над космополитической столицей. Такое событие является ярким напоминанием о том, что внешние геополитические конфликты могут иметь приоритет над местными проблемами. В течение нескольких недель десятки тысяч людей толпились на улицах, чтобы продемонстрировать свою поддержку Палестине и ХАМАСу, и некоторые были готовы прибегнуть к насилию. Справедливо предположить, что эти крайне напряж ённые события побудили многих голландских избирателей сплотиться вокруг реб ёнка с плаката в поддержку антиисламских правых, поскольку они увидели, как гнилые плоды быстрых культурных изменений бродят у них под самым носом.
Разрушающие старый образ «синего воротничка» — белого мужчины и сельского избирателя Норрис и Инглхарт утверждают, что эта новая культурная трещина пролегает между популистами (необразованными, провинциальными, пожилыми, в основном белыми мужчинами) и хорошо образованной, либеральной, космополитической элитой. Многие уч ё ные также подтверждают это наблюдение, утверждая, что реакционные правые популисты по большому сч е ту являются необразованными белыми мужчинами. Это разделение также очевидно в обыденном языке. Из академической башни из слоновой кости мы слышим, как студенты университетов снисходительно описывают избирателей-популистов как бедных и невежественных стариков.
Однако политолог Армин Шефер недавно выявил недостатки в этом распростран ённом наблюдении. Он иллюстрирует, что молодые люди с большей вероятностью проголосуют за лидеров-популистов, чем пожилые. Несмотря на то, что миллениалы изображаются как прогрессивные, у них самая высокая вероятность проголосовать за лидеров-популистов.
Поэтому необходимо срочно пересмотреть теорию негативной культурной реакции. Негативная реакция действительно может иметь место, но демографические характеристики такого явления могут быть более разнообразными, чем ожидалось. Протестное голосование и склонность к экстремизму, как правило, более распространены среди молодого поколения. Искушение впасть в крайности — в ответ на негодование и недоверие к институциональной политике — находится на высоком уровне и заво ё вывает различные слои молод ё жи. Более 41% европейцев в возрасте от 18 до 35 лет на самом деле постепенно склоняются к правым и ультраправым радикалам, в то время как только 26% движутся влево. Только 40% европейцев в возрасте от 16 до 29 лет доверяют политическим деятелям, а молодые люди меньше верят в традиционное разделение на левых и правых, чем старшие поколения.
Политическое поведение молод ё жи позволяет нам понять политические сдвиги и представить контуры будущего демократического ландшафта. Тем не менее, широко распростран ё нное предположение о том, что молодые люди склоняются к прогрессивным левым, затрудняет признание электоральной поддержки популистских радикально-правых среди молодых избирателей. Это сводится к невидимости: многие молодые сторонники праворадикальных популистов не имеют права голоса в дебатах, потому что они бросили уч ё бу или живут в сельской местности.
Чтобы ещ ё больше бросить вызов предполагаемой демографической теории культурной обратной реакции, во Франции популистская радикально-правая партия Эрика Земмура «Реконкиста» была создана молодыми, высокообразованными городскими активистами, известными как «Поколение Z». Ле Пен также завоевала авторитет именно среди молодого поколения. 42% людей в возрасте от 18 до 24 лет считают, что Национальное объединение способно участвовать в управлении государством (38% всех французов). В Польше около пятой части избирателей в возрасте до 30 лет (по сравнению с 1% среди тех, кому за 60) выбрали праворадикальных и поддержали лидера Конфедерации Януша Корвин-Микке. По данным итальянского института социологических исследований Ixè, партия «Фрателли д'Италия» Джорджии Мелони была самой популярной среди молод ё жи в возрасте от 18 до 34 лет на выборах 2022 года, за не ё проголосовали почти 20% молодых людей.
Наконец — и, возможно, что ещ ё более поразительно — согласно последним данным Ipsos, партия Вилдерса смогла привлечь наибольшее число молодых избирателей по сравнению с другими партиями: 17% избирателей в возрасте от 18 до 34 лет поддержали PVV, тогда как на предыдущих выборах этот показатель составлял всего 7%. 10% лиц с высшим образованием высказались за PVV, показав, что в целом более образованные избиратели поддержали PVV, чем демократов (66). Вилдерс получил поддержку не только в сельской местности, но и во многих городских районах. Что касается пола, то соотношение мужчин и женщин составило 53:47. PVV также становится всё более привлекательной для избирателей иммигрантского происхождения: она получила наибольшую поддержку из всех партий среди голландцев с карибскими корнями.
Политическое землетрясение, потрясшее страну тюльпанов, также разрушило образ, запечатлевшийся в воображении голландцев. Портрет сердитого, обиженного, малообразованного, старого, белого мужчины-популиста был замен ё н новым составом из 2,4 миллионов избирателей, более разнообразным, чем представлялось до сих пор. Если победа голландцев вызвала шоковые волны за пределами их границ, это также должно напомнить нам о том, что у европейских популистских праворадикальных сил, похоже, есть ветер в парусах и что их избиратели бросают вызов неуклюжим карикатурам, созданным для них основными средствами массовой информации.
