Ага, вот помню как сейчас, был я выпивши. И так хорошо выпивши, что истории эту вспоминаю мельком и без деталей.
Поминки или свадьба, сейчас уже никто точно и не скажет, что за праздник тогда был. Но выкушал я до сыта.
Очнулся на стуле, аккурат возле печки сельского клуба. Глянь за окно то, а там темень страшная и только редкие фонарики снежинки освещают.
Ну думаю, не гоже главе поселения шататься в таком виде и людям на глаза показываться.
Решил прятаться. Украдкой, ползком, маскировкой, но точно не прямиком. Кое-как обрисовал картину маршрута возвращения домой, укатался наглухо в шарф фетровый и пошел огородами.
Это хорошо, что всех собак в округе знаю, ага, а то ведь нашли бы с такими сугробами только по весне и только косточки.
Раз пятнадцать в снег головой нырял, кое-как просыпался и опять в путь. Ну как в путь, идти то метров 150, но это по прямой, а если инкогнито, то вся тыща! Но как говорится, для бешеной собаки триста верст не крюк.
Места обхода выбирал самые глухие, чтобы ненароком не подумали, что вор какой в огород забрался. Должность моя такая, все про всех знать. Кто в город поехал, кто на заработки, а кто просто на лето приезжает. Вот по такими тропами и шел.
Так умаялся в снегу в этом, что решил остановиться и передохнуть. А на небе звездочки такие яркие и луна всю округу освещает, снег значит кончился.
Я умом то своим понимаю, что хоть бы еще посыпал, следы то «преступления» чуток замел, а то точно баста, запеленгуют и дело с концом.
И так аккуратно к торцу домика прислонился и задумался, а луна всю округу освещает, красота. Домик то этот наша гордость, церковь Преображения. Сами строили всем миром. Правда я ни разу туда так и не зашел, ну не верую я, хоть убей. Батюшка хороший, добрый и отзывчивый, но меня не переделать. Не крещен.
Стою я значит, любуюсь красотами, и голову на окно поворачиваю, а там батюшка стоит и пальцем мне манит. Заходи мол, что там встал в сугробе то. Я в снег так и сел, прямо по самые плечи. Ага, ногами и руками машу как таракан, снежную массу перемешиваю, а встать никак не могу. Батюшка смотрит на меня и чуть ли не смехом заливается, а я карабкаюсь, не сдаюсь сколько силы есть.
Не выдержал отец Василий и стал тащить меня из сугроба, ну часа за полтора точно вытащил. В свою комнату повел, чаем поить, да отогревать.
А мне такая тоска напала, что меня рассекретили, что слезы в три ручья потекли. Реву как младенец месячный и остановиться не могу. А сам думаю, ну надо же как-то объясниться, что я посреди ночи в сугробе то искал. И хоть была одна трезвая извилина, вот ей и думал, наверно, от матери осталась, та то вообще ни водки ни вина ни разу в жизни в рот не брала.
Батюшка смотрит на мои причитания в недоумении и не знает что сделать.
- Все, говорю, хочу Причиститься Христовых Тайн. Нет сил никаких терпеть такую жизнь безбожную. Столько лет хожу возле Бога, а так ни разу и не заговорил.
Батюшка улыбается.
- Да ты, я смотрю, уже где-то напричищался так, что хоть закусывай. Ну, милый мой, для начала нужно креститься, потом пост держать, потом исповедоваться, а потом уже можно и Христовых Тайн.
Ага, думаю, ну раз такой большой алгоритм, то не в этот раз и можно будет просто уйти. Не срослось, не получилось, ничего страшного.
- Эхх, досадно! А я думал «раз и все!» Ну я пошел. Батюшка, не говори о нашей встрече никому, хорошо? А то совестно мне.
Шапку свою взял и махнул рукой, отчаянно так, для пущей наглядности.
- Погоди, завтра то давай креститься, у меня как раз все готово. Купель ребята вырубили. Сейчас самое время! Ну раз хочешь.
Ага, думаю, что отказываться совсем нельзя. Ну в другое любое время можно было бы пойти на попятную, но тут дело совести чести.
- А давай батюшка! Завтра так завтра!
Побрел я домой, озираясь, но уже прямиком, чтобы дополнительно подозрение не создать для настоятеля.
Утром проснулся, а голова свежая как будто и не было праздника никакого. Наверно заморозил нутро свое так, что водка сама по себе выветрилась. Женка моя в настроении хорошем, только чуть-чуть возмущалась, что поздно пришел, но похвалила, что не шумел. Видно в режиме шпиона так и уснул.
И за блинами и чаем я ей рассказал историю вчерашнюю, только сам то думал, что сон это, а не явь. Ну не буду же я как дурак по дворам в снегу побираться как партизан к своим. И про батюшку рассказал и про крещение. И только смеяться закончили как стук в дверь. И голос:
- Николай, отец Василий к тебе. Все готово. Надевай белую рубаху и к реке идти, десять минут на сборы.
Мы с женкой переглянулись молча и замерли.
Ага, а на улице мороз такой, что не только собаки, а и черти все по домам сидят. Самое то для окунания в святую воду, да особенно с похмела. Святое время.
В тот день не помню ничего. Ни как сопротивлялся и убегал по озеру, ни как руки расставлял и в прорубь не давался, как шапку окунул в чан, а очнулся уже когда меня как маленького в санях везли, всего укутанного в шубы и платок, да дома чаем с вареньем и пряниками поили как в детстве на именины. Это получается родился заново что ли? Или как это еще можно назвать? Вот уж истинно у каждого свой путь.