Здесь и сейчас мы становимся свидетелями того, как проблема исторической дивергенции науки и искусства исчезает – художники вновь пробуют себя в рационалистических концепциях, а учёные, сделавшие открытия в областях квантовой механики и математики, стараются научиться плыть свободно по волнам сознания и постичь дзен, потому что бинарная логика мешает им осознать и описать свои же собственные открытия. Чем же будет занят в наш век архитектор?
Александр Раппапорт пишет, что «…чувство бессодержательности архитектурной мысли и теории исторически растёт по мере отказа от традиционных стилей и форм, которые, самим своим присутствием восполняли эту болтовню до осмысленности» [1]. Многие философы так или иначе пытаются сказать нам о кризисе, но сложность их мышления зачастую мешает уловить, что они имеют ввиду под своими словесными конструкциями. Если верить восточной философии, то единственный способ обрести подлинный смысл – это перестать пытаться объяснять его.
Поскольку феноменология претендует на обращение к сущностям и явлениям, в ней возникают огромные сложности именно с описательным аппаратом – те самые сложности, с которыми недавно столкнулись физики, а в древние времена – восточные философы. А в архитектуре феноменология существовала всегда, просто проявляться стала она в последнее время не латентно, а в открыто-интуитивном подходе.
Трудно сейчас вести речь о феноменологии, потому что наука эта претендует на переосмысление всего сущего, но при этом и наукой-то её называть не очень хочется, и несложно объяснить почему. Было бы замечательно, если наукой феноменологию назовут физик, математик или инженер. Но не архитектор. Для истинно рационалистического сознания феноменология – важный, а возможно и единственный путь, ведущий к чувственному восприятию и к дальнейшему развитию, для архитектора же попытка рационализировать интуитивное не несет важной смысловой нагрузки. Нам пора признаться себе, что архитектор, при всей сложности организации его деятельности, тип абсолютно интуитивный, поэтому то, что феноменология приносит в точные науки, в архитектуре было сделано еще в момент ее зарождения, благодаря двойственности этой профессии. Какие бы рациональные обоснования мы не подбирали для других, не расписывали каноны, ордера и пропорции, не привлекали науку в качестве инструмента или щита, без некоего интуитивного начала архитектуры никогда не существовало.
Для всех думающих, а уж тем более «чувствующих» людей, совершенно очевидно, что мир изменится в ближайшее время, буквально на глазах. Так что же это будет означать для нас? В чем заключается творческий поиск архитекторов в наши дни, и при чем тут неизбежность? Неизбежность – слово, постоянно вертевшееся у меня в голове во время путешествия по Русскому Северу. Здесь всё неизбежно. Александр Ермолаев в одном своем интервью делился воспоминаниями о студенческих путешествиях по аналогичному маршруту: «…на меня произвела впечатление деревня Подъельники на острове Кижи. Там стоит маленькая церковь под ёлками. У неё двускатная кровля, которая тут же повторяется в форме ели – всё словно сходится, подтверждает друг друга» [2].
Но традиционная архитектура – не единственное, что в таком контексте стало вызывать интерес. Архитекторы, в поисках неизбежности отправились искать вдохновения у анонимной архитектуры. Немного прогулявшись по всемирной паутине, несложно получить представление, о чем идет речь. К примеру, интернет-ресурс с характерным названием Cabin Porn™ уже в течение нескольких лет занимается сбором сделанных по всему миру фотографий разнообразных анонимных объектов – от охотничьих стоянок, землянок до домов на деревьях и плавучих дач. Объединяет все эти объекты, вне зависимости от происхождения, их абсолютная оправданность, «неизбежность», истинная функциональность. Живущие на Западе люди, уставшие от «упорядоченности собственной жизни», заинтересованы в поисках «спонтанности» и естественности.
Россия, ко всему прочему, постоянно бродит в каких-то «поисках идентичности». Еще один «непарадоксальный парадокс», которого, в общем-то и нет. В действительности, идентичности мы никогда и не теряли – она и в московских небоскрёбах на фоне захолустных трущоб, и в обшарпанных домах хрущёвской постройки с покрашенными по первому этажу фасадами – только там, где достали, и в разбитых дорогах, которые так легко починить. Россия вся зависла между интуитивизмом и рационализмом, и быть архитектором в здесь, пожалуй, – самое противоречивое занятие из всех существующих, а потому и самое естественное. Если спросить, к примеру, у Александра Бродского, какое место занимает феноменология в его творчестве – он едва ли нам ответит, так как феноменология, сущности, сути, субстанции – это слова критиков, слова теории. Для архитектора вообще гораздо естественнее свой образ мысли иллюстрировать образами, рисунками, схемами, создаваемым пространством. И пусть потом архитектурная критика и увлеченные феноменологией философы изучают эту новую архитектуру как свой феномен. Находясь внутри, мы не можем говорить о таких вещах, так как наша задача - осознать – здесь и сейчас, основной смысл неизбежности в выражении собственного «я», отыскав истоки подлинного интуитивизма, и функционализма, но не рационального, а природного, оправданного самой жизнью и временем. И другое имя этой неизбежности – естественность, дающая возможность нам всем принять и полюбить себя. Есть еще и другое слово, помимо воли слетающее с языка, слово, отвергнутое архитектурной теорией за свою противоречивость – слово это «анонимное». Что может быть анонимного в архитектуре? Непонятные руинированные хижины и сараи, деревянные покосившиеся дома, городской вернакуляр – ещё несколько десятков лет назад ни у кого язык не повернулся бы назвать это архитектурой, но сегодня нам это разрешает сделать феноменология, которая оправдывает нас перед критикой. Вот в чем ее основная задача – сделать для науки очевидным то, что для искусства не нуждается в объяснениях. Архитекторы заинтересовались анонимными объектами, мечтая познать естественность, таким образом в их поле зрения попали новые эстетические качества. Александр Бродский рассказывал в интервью журналу TATLIN историю о впечатлениях своего детства, по-видимому, во многом определивших его творческий путь. Речь идёт о самопроизвольно возникшем дачном посёлке, построенном жителями деревень, которых насильно переселили в панельные дома. «Это ощущение чего-то безыскусного, рукотворного, понятного, подлинно простого. Я проектировал разные, в том числе довольно актуальные вещи, но милее мне всегда вот это – сколоченное…».
Невозможно не отметить, сколь глубокие корни имеет связь этой своеобразной эстетики руин, всего заброшенного и ржавого, подлинно простого и неизбежно временного с иррационально-интуитивным подходом, который «исповедует» феноменология. Исторически сложилось, что на западе значительно больше внимания уделяют рационалистическим сторонам бытия. Так Андреа Палладио, в своем трактате «Четыре книги об архитектуре» подробно описывает, каким правилам нужно следовать, чтобы создать идеальное здание. Однако, как справедливо отмечает Ален де Боттон, следование этим канонам вовсе не гарантирует создание шедевра, точно так же как и отступление от них не обрекает нас на неудачу. В архитектуре, какими бы «рационалистскими» убеждениями она не прикрывалась, огромная доля вероятности получить достойный результат всегда зависела от способности архитектора интуитивно воспринимать и синтезировать.
Любопытные ассоциации могут возникнуть, если сопоставить известнейшее произведение Палладио – виллу Ротонда, с небольшим одноименным павильоном, выполненным Александром Бродским для фестиваля «АрхСтояние» в 2009 году. Можно прийти к крайне неоднозначным выводам: кому-то в работах Бродского видится нечто апокалиптическое, для кого-то такое сравнение может выглядеть как нечто гротескно-пародийное, но интуиция не позволяет определить в этом павильоне и тени насмешки. Ален де Боттон в своей книге «Архитектура Счастья, как обустроить жизненное пространство», пишет о склонности наших современников гордиться своим интересом к реальности. «Мы ценим те произведения искусства, которые помогают нам избавиться от розовых очков идеализма и честно отражают обстоятельства нашей жизни». Такие работы «открывают нам, кто мы есть на самом деле, а не кем хотели бы быть» [3]. Однако, взгляд на другие работы Бродского не позволяет усмотреть в них что-то разоблачающе-уничижающее, как раз наоборот, мне видится в них акт полного принятия нашей действительности, ибо возникновение этого объекта на русской земле по силе естественности не уступает ни античным храмам, ни виллам Возрождения.
Не берусь судить, во что выльется подобный подход в архитектуре завтрашнего дня. Но пока, на мой взгляд, большинство современных европейских архитекторов, которые, пытаясь постичь тайну естественности, ставя знак равенства между естественностью и спонтанностью, обращаются в своих поисках к «анонимной архитектуре», перенимают внешние ее признаки, акцентируя внимание на форме и материалах. Правда, в контексте данной темы это естественно хотя бы потому, что тождественно важному в современном мире принципу экологичности. Вопрос в том, поможет ли феноменология проникнуть в архитектуру глубже и избежать ошибок модернистов, которые, в ложной погоне за эстетикой, в итоге утратили подлинную суть рационализма, ведь, по словам Дайсецу Судзуки, «Чтобы обрести спонтанность, человек должен прийти в контакт с источником творчества, основное качество которого состоит в том, что человек является собою, пребывает в своей собственной природе» [4].
Ссылки:
- Раппапорт А.Г. Башня и лабиринт, http://papardes.blogspot.ru
2. TATLIN, «Новое деревянное», издательство Tatlin, 2010, интервью Александра Ермолаева.
3. Боттон А. де. Архитектура Счастья: как обустроить жизненное пространство.
4. Д.Т. Судзуки, Основы дзен-буддизма.