В финале «Аленького цветочка» Аксакова есть фраза, которая переворачивает смысл всей сказки. Принявший человеческий вид «зверь лесной, чудо морское» пересказывает ошеломленной «купеческой дочери, красавице писанной» историю своей жизни – как его в детстве заколдовали, обезобразили, как отправили в лес с условием, что все расколдуется обратно, если найдется девушка, которая захочет стать его женой. Путь к спасению стал idea fix для несчастного, он пробовал снова и снова. Вот его слова: «И жил я таким страшилищем и пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец заколдованный одиннадцать девиц красных, а ты была двенадцатая. Ты одна полюбила меня...»
До этой фразы это была красивая история о первых робких отношениях. Он и она. Познакомились, понравились друг другу, но встречаться пока боязно. Переписываются сообщениями в виде огненных букв на мраморной стене. Девушка предлагает созвониться. Инициативу вообще всегда проявляет только девушка, а парень робко соглашается. Пробуют – нравится. Начинают перезваниваться каждый день. Девушка предлагает увидеться – страшное дело! Парень долго отказывается, но вот, наконец, встретились, смутились, потом чуть попривыкли друг к другу и все хорошо – встречаются каждый день. А дальше? Следующий шаг девушка никак сама предпринять не готова, а парень робкий. Помог случай. Батюшка ее занемог, она туда-сюда, в больницу, в аптеку, закрутилась, замоталась, на часы не посмотрела – в итоге опоздала на вокзал. Робкий парень обиделся и уехал один. И тут-то девушка окончательно поняла, как он ей дорог и что это на всю жизнь. Ну и стала его женой.
Но Аксаков спускает нас с романтических облаков на грешную землю. У Шарля Перро в его европейском варианте «Красавица и чудовище» ничего подобного нет, там вообще все стерильно. Аксаков же пишет сказку для взрослых. «Робкому юноше» далеко за тридцать, и что именно ему надо от девушки, он отлично понимает. Это у нее первый раз, а у него богатый опыт одиннадцати предыдущих попыток. Поэтому действует он четко, хладнокровно, наверняка. Роль играет безукоризненно. И свою финальную Дону Анну ловит мастерски. Причем, ловит через те же два дешевых приема, что и герой Пушкина – через женское любопытство и угрозу суицида.
В самом деле, Зверь Лесной, Чудо Морское не раскрывает себя перед Купеческой Дочерью просто так и сразу, он прячется и окутывает себя тайной. Желание разгадать эту тайну заставляет неопытную девушку самой искать встречи с ним, самой молить о ней. Так действует и Дон Гуан:
Дона Анна
Нет, нет. Я вас заранее прощаю,
Но знать желаю...
Дон Гуан
Не желайте знать
Ужасную, убийственную тайну.
Дона Анна
Ужасную! вы мучите меня.
Я страх как любопытна
Любопытство работает как приманка на крючке. Когда же рыба приманку заглотила, нужно резко подсекать. И тут чем больше жару, тем надежней.
У Пушкина:
Дона Анна,
Где твой кинжал? вот грудь моя.
Я всем готов удар мой искупить,
У ног твоих жду только приказанья,
Вели — умру; вели — дышать я буду
Лишь для тебя...
У Аксакова:
«Ни ответа, ни привета не было, тишина стояла мёртвая; в зелёных садах птицы не пели песни райские, не били фонтаны воды и не шумели ключи родниковые, не играла музыка во палатах высоких. Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе; обежала она палаты высокие и сады зелёные, звала зычным голосом своего хозяина доброго - нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа. Побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался её любимый цветочек аленький, и видит она, что зверь лесной, чудо морское, лежит на пригорке, обхватив аленький цветочек своими лапами безобразными».
Ну? И как же тут не расплакаться, не поверить в мужскую искренность?
Оба героя по сути совершают одно и то же. Но за Доном Гуаном через пять минут после этих слов уже придет Командор, а Зверя Лесного, напротив, ждет долгожданное освобождение. Странно это…
А, может, это вообще одна и та же сущность? Такой мужской архетип? В самом деле, может, пушкинский красавец Дон Гуан не умирает в финале, а в качестве наказания обрастает шерстью и клыками и помещается отшельником в темный лес? А прощенный аксаковский Зверь Лесной, привыкнув витиевато и грамотно обольщать девушек в своем лесу, так и не смог потом остановиться (к тому же, после выпадения шерсти и клыков делать это стало намного легче) и в итоге превратился в безбожного развратника? Фаза мук циклически сменяет фазу блаженства, и так по кругу. Как Деметра, что полгода жила у дочери-Персефоны в мрачном Аиде, а полгода на солнечных курортах Древней Греции.
Вот так одна фраза меняет смысл всей книги.