Петровск Саратовский. Петровск из воспоминаний С.А.Щеглова (часть 3).
Странное, а порой даже какое-то непреодолимое желание возникает при виде старой полуразрушенной городской арки. Так и веет от неё стариной и историей… так и кажется, что если пройти через неё во двор, то окажешься где-нибудь в прошлом веке…
В своих воспоминаниях С.А.Щеглов постоянно возвращается к Петровской соборной церкви, где его отец работал диаконом.
Читаешь его воспоминания и просто диву даёшься… Вроде бы совсем небольшой отрывок, ненароком возникший из его памяти, и первоначально казалось даже ничего не значащий, вдруг становится по настоящему близким и родным… И вот уже перед глазами возникает Петропавловский собор и церковная сторожка, Ардымская сторона современной Загорщины, и калейдоскоп лиц и образов жителей Петровска и Петровского уезда.
… В колокольне соборной церкви лестницы, ведущие наверх к колоколам, вились винтом вокруг длиннейшего футляра из досок – от колоколов и почти до свода паперти. Этот футляр предназначался для часовых гирь. Эти часы – затея одного из церковных старост – Лысковцева – закончены не были за смертью его; футляр же остался пустым…
Иван звонарь с бельмами на обоих глазах, из обывателей г.Петровска, из «Ардымской» пригородной слободки; лет 30-ти (в мое время); лицо с крупными чертами, не представляющее ничего особенного; одевался плохо и небрежно. Жил на полатях в церковной сторожке и для разнообразия, иногда в холода, перекочевывал на печь. Звонил он прекрасно, с увлечением; и во время трезвона правое его ухо всегда поворачивалось к колокольцам, а лицо умилялось. Он был холост, любил выпить; иногда пропадал куда-то по целым неделям. Нюхал или курил из трубки «горлодерский» табачище…
(И в чиновном быту имелись любители нюхательного табаку. Было три сорта: в известных случаях – в гостях – употреблялся ароматный табак, называемый «порторико», дома же сходил с рук «носдерико» и «пе..дунец»).
Приватное занятие его было стоять в свободное от звона время на церковной паперти вместе с нищими и протягивать руку за подаянием. Кроме того он был известен по всему городу как знахарь, умеющий заговаривать зубы. Бывало, к нему в церковную сторожку набегало много страждущих, и он отпускал их, давая по одному листочку от березового веника, советуя класть его на зуб. А веник то может быть побывал по воле хозяйки, и не знай в каких местах, но на это не обращалось никакого внимания. Прежде, нежели дать листочек, Иван становился перед образами и, молясь, что-то шептал. Если не помогало сразу, то Иван приказывал приходить к нему ещё два раза, говоря, что эта упорная боль требует усиленной троекратной молитвы. Рассказывают, что всем кто к нему не обращался – помогало.
Помню, как-то в лютую зиму, этот Иван обморозил себя, звоня на колокольне, нос, щеки и пальцы на руках и ногах. Сапоги пришлось разрезать, чтобы снять с ног. Долго он болел, но службы не оставлял. Его тогда снабдили вволю гусиным салом для смазывания обмороженных мест. По какой-то причине этот Иван уволился, и место его занял совершенный слепец Самсон. После увольнения ч встретил Ивана уже зрячим: ему местный доктор В.А.Попов снял бельма и вооружил его громадными очками.
Самсон из Инсара, Пензенской губернии, лет 32-х, совершенно слеп, с постоянно закрытыми веками, так как глазные яблоки у него вытекли ещё в детстве, вследствие какой-то болезни. Лицом очень благородный, русый, с небольшою рыжею бородкой и такими же усами. Одевался просто: в бекешу серого казинета и кожаные сапоги, но очень чисто и, пожалуй, даже «форсисто». Жил тоже на полатях и на печи. Нужно сказать, что печь в сторожке была огромная, так как служила двум семьям: дьякону и псаломщику. Летом Самсон любил устраиваться на колокольне, где-нибудь в углу под крышей. Питался больше всухомятку теми кусками, которые ему попадали, когда он стоял на паперти храма в ряду нищих. Иногда только он поест горячего вволю – если попадет на поминки. Нередко пил свой чай, Часто становился на клирос и подтягивал псаломщикам тенором, ибо церковную службу знал твердо, как святцы. Курил трубку. Любил очень выпить. Случалось, что гуляли дня по два, по три, неизвестно где. Льнул к женскому полу и имел успех. Мечтою его было скопить деньжонок, чтобы каждый день обедать и выпить стакан водки…
Настя. Старая девка, глупенькая, занимавшаяся собиранием милостыни. Она постоянно ныла, что умер её жених, купец Лысковцев, бывший в соборной церкви ктитором в начале 70-х годов. Конечно, это басня, но все знавшие Настю, старались сочувствовать её горю, и не обходилось дело без насмешек, особенно со стороны калачников на базаре. Настя была высокого роста, сутулая со слезящимися глазами, вообще невзрачной, если даже не отталкивающей, наружности. Между тем она каждый год рожала.
Ивановна. Петровская мещанка, за 50 лет. Имела свой домишко на «Ардымской». Она была в силе и могла бы работать, но собирание милостыни гораздо легче работы и она избрала этот род жизни. Накануне каждого праздник, после всенощной, Ивановна приходила в церковную сторожку для ночлега. Чистенькими кусочками из своей сумки она угощала детей дьякона, жившего тоже в сторожке. И я лакомился такими кусочками, если это можно назвать лакомством. Как-то раз я нарисовал водяными дешевенькими красками на дощечке Евангелиста Луку и изображение покрыл лаком. Получилась иконка, выглядевшая гораздо лучше работ владимировских богомазов. Эту иконку я подарил Ивановне и если последняя жива, то вероятно и теперь молится на сделанное мною изображение.
Степан. Слепец, житель хутора Хардина, близ с.Синеньких, в 7 верстах от Петровска. Великим постом и на большие праздники, а иногда и Петровский пост приезжал он к нам в церковную сторожку, чтобы поговеть и помолиться в соборном храме. Он близко к книгам знал житие множества святых. Знал пропасть сказок и разных прибауток. Приезд Степана был для меня сущим праздником. Надоем бывало я ему, упрашивая ещё и ещё рассказать житие, сказку или быль. Рассказывать был он великий мастер; я прямо наслаждался и всячески ему поощрял; хвалил его и удивлялся ему. Он (о, лесть), видя, т.е.чувствуя во мне такого внимательного слушателя и сам настраивался и на него находила ударь, ну и пойдет вещать. Тут и святые, и Ерусланы, и жар птица, и все… а я слушаю и слушаю.
Степан дома занимался плетением корзин, коробов, лукошек, кувшинов т т.п. из ивовых прутьев. Его работа могла служить в хозяйстве до 10 лет. Он мог так искусно плести кувшины, что в них держалась вода. Ему было лет 35-ть. Смуглый с черными волосами на голове и бороде.
Феклушка. Под этим именем я помню девицу в возрасте 18-20 лет, которая с детства лежала в постели без движения. Как то раз к Феклушке пришла дальняя родственница. Побыв у неё некоторое время, эта гостья, при прощании жаловалась Феклушке на своё плохое житье и просила её помолиться; после того, спустя немного, эта же родственница пришла к Феклушке уже не сокрушенной, а радостной. Она рассказала, что ей теперь живется совсем хорошо, ей всё удается и должно быть по молитве Феклушки, это бог посылает.С того времени Феклушку стали считать блаженной, прозорливой, святой. К ней стали стекаться целые толпы страждущих и обремененных и Феклушка успокаивала их. Однажды посетил её и я. Феклушка выглядела довольно полной женщиной с красивым лицом, только каким-то прозрачным. Она лежала потому, что у неё не владели ноги, руками же она могла действовать почти свободно, а даром слова обладала и очень даже не дюженным. Говорила она тихо, неспеша, отчетливо произнося каждое слово и как-то умела взором своим проникать в душу. В неё верили как в святую. Одевалась она просто, но очень чисто. В домике у неё всегда пахло так называемым «рыгальным» маслом. А домик её находился в местности, называемой «Пивоваренской», недалеко от озера в ветловом саду. На вётлах было масса грачиных гнезд и тут грачи криком своим постоянно оглашали воздух, как впрочем и везде в Петровских садах, по берегам р.Медведицы.
Никита. Из синеньских мордвов, старик лет 55-ти, расслабленный и весь трясущийся, с непокрытой головой, с жидкими прямыми волосами, не чесаными, с забившейся в них соломой и назьмом. Когда ходил по городу за милостыню, то на грудь вешал деревянную икону Михаила Архангела письма суздальских богомазов, а через плечо длиннейшую суму. В руках имел длинную с крюком вверху палку «апостольскую». Иногда на голове у него красовался малахай с наушниками. Вид Никиты был потрясающий: неуверенная шатающаяся походка, трясущаяся голова, подергивающееся тело, взгляд мутный, безжизненный и бессмысленный. Говорил Никита - как воз вёз – медленно и едва понятно. При встрече с ним собаки лаяли, а лошади кидались в сторону. Мальчуганы всегда кричали ему вслед: «Никита-волокита купил коня без копыта; сам идёт пешком, погоняет мешком». Он жил часто у нас в сторожке. Говорят, что после он поправился и занимался земледелием. Жизнь в городе было ни дольше, ни меньше как юродство. В милостыне он не нуждался, так как имел хороший достаток.
Василий Иванович Блинник. Заштатный пономарь, старик лет семидесяти, с редчайшими усами и бородой. Волосы у него были собраны в косичку. Одевался в полукафтанье неопределенного цвета, - так оно было ветхо и замасляно. У него не было определенной квартиры. Он то жил в сторожке старой Покровской церкви, то в сторожке у нас. При соборе он находился больше всего. Добровольно принятые им на себя обязанности состояли в возжигании свечей и лампад перед иконами и кадила. Также он прислуживал и в алтаре. Жалованье он ниоткуда не получал. Пробавлялся случайными подаяниями, а главное тем, что сопутствуя духовенству во всяких требах по домам прихожан, он там настоятельно требовал пищи. На Рождество ходил славить один, на Пасху же – с духовенством. Голосом он обладал уже слабым, а потому на клирос не становился.
Он очень не любил, когда его называли блинником: сердился, ругался и даже дрался палкой.
Никто его, бывало, так не сердил, как псаломщик соборной церкви И.Ф.С…н. (фамилия возможно - Славин) Последний всячески издевался над стариком: то вымажет ему клейстером голову, то привяжет его спящего кушаком к полатям, на которых Василий Иванович после сытных поминок благодушествовал. А однажды, С…н, взявши копьё, хранившееся в сторожке от времен Петра 1 вместе со знаменами, алебардами и бердышами, уперся им в ту доску полатей, на которой лежал блинник и прижал её к потолку, Василий Иванович от злости даже плакал.
Как-то Василий Иванович занемог. Вот и залез он на печь в соборной сторожке, чтобы погреть старые кости. Печь только что была истоплена. Разлегся Василий Иванович там и переворачивался с боку на бок, щурясь как кот и кряхтя от удовольствия.
Не знаю: тяжел ли был Василий Иванович, или печь была сложена плохо, только свод печки вдруг провалился и Василий Иванович в самой печи испробовал насколько горячи были там щи и другие снеди. Дня два или три Василий Иванович никуда не показывался, скрывался ото всех в сторожке Покровской церкви. Это считали стыдом.
От привычки, нажитой с малолетства, Василий Мванович когда крестился, то всегда наклоняясь, касался рукою земли. С одной стороны это было похвально и примерно, но с другой – выходило всегда скверно, ибо поклоны эти непременно сопровождались музыкой из под сиденья.
До самой смерти Василий Иванович был на ногах, прислуживая в церкви.
Антон Григорьевич Дубинкин. Юродствовавший в Петровске 20 лет (умер в 1867 году). Дом его был около мужского монастыря, где теперь живёт землемер Иван Васильевич Хребтов. От дома до монастыря на протяжении 120 сажень Антон Григорьевич прорыл подземный ход (на 4 сажен.ниже поверхности земли в глинистом грунте). По городу он ездил в кибитке и, позванивая колокольчиком, кричал: «погораживайся желтопузики!..». Он разбрасывал по городу хлебные зерна для птиц; тех, кто не постился по средам и пятницам бил палкою. Возставал на живущих неправдою – бил окна у местных домовладельцев и в полиции. Неоднократно сидел в тюрьме в Пензе и Петровске и сумасшедшем доме в Саратове. Бывая в соборном храме за службою, не обращал ни на кого внимания, делал что хотел: обметал, например, пыль с потолков щеткою и т.п. Жил он до 70 лет. Носил 2-х пудовые вериги, которые и теперь ещё лежат в колокольне Казанской церкви. Похоронен в мужском монастыре. Над его могилою железный крест. В 1863 году Антон Григорьевич был в Саратове в приезд Цесаревича Николая Александровича. Находясь в толпе он, чтобы обратить на себя внимание, бросал высоко вверх арбузы. Цесаревич заинтересовался этим и затем говорил с Антоном Григорьевичем. Последний поднес ему хлебец и небольшой арбуз и сказал: «ты царенок ещё молодой, дал бы я тебе и большой арбуз, да тебе большим никогда не быть» - пророчество сбылось через 2 года. Н.А. умер в Ницце 12 апреля 1865 года.
Алеша Грачевский. Это крестьянин хутора Грачева Камышинской волости, Петровского уезда. Я его знал в 70-х годах. Тогда ему было 50-55 лет от роду. Рост его превышал косую сажень. Лицом безобразен, но не страшен, благодаря кроткому выражению глаз; туловищем широк и вообще сложением несуразен и тяжел. Руки и ноги длинные. Кулаки и ступни ног громадны. Движения неуклюжи. Он представлял собою сказочного «Микулу Селяниновича». По ремеслу был плотник. Когда работал, то в движениях был медлителен; зато уже работал за десятерых. Другому нужно тяпнуть топором 10 раз, а Алеше – раз, или, например, чтобы перевернуть брусья для другого надо употребить 10 минут, а для Алеши – одну минуту и т.д. На какой-нибудь гнев Алеша не был вовсе способен. Да и что бы было, если бы Алеша при такой мощи, да ещё буйствовал: он как слон сокрушил и подавил бы всё. Он тройку лошадей одной рукой останавливал. Для него пустяки разорвать подкову или остановить ветряную мельницу. Он перекидывал двухпудовые гири через двухэтажный дом. Ел он не больше других, а водка на него особенно действовала: с одного стакана пьянел. Помню, однажды Алеша пришел к нам в церковную сторожку выпивши. Дома была одна мать. Ему нужно было справиться по какому-то делу. Сознавая себя пьяным, Алеша вытянулся на полу от порога передней, через всю переднюю и даже ещё через порог следующей комнаты, говоря: «Я рыбкой, рыбкой, мать дьяконица, только прости, сделай милость!».
Я видел однажды, как Алеша тащил на себе вдребезги пьяных четверых своих товарищей плотников зараз и кроме того инструменты свои и тех пьяных. Тащил он их из кабака на квартиру. Эта картина полна комизма и удивления громадной силы Алеши. Я знал отца и мать Алеши: они были обыкновенные люди. Знал и жену Алеши – это была вовсе маленькая бабенка. Сын Алеши в 16 лет напоминал силой отца, но вместе с тем он был писаный красавец. В военной службе он на гимнастике по своей оплошности расшибся и умер.
Фекла Петровна. Отставная просфирня, старуха лет под 60, но крайне живая и бойкая на словах и на деле. Хотя она и считалась отставной, но просфоры печь продолжала по-прежнему, по городским церквям их не носила. Напечет, бывало, просфор и махнет верст за 30-ть от города по селам продавать «городские» просфоры. Её знали прихожане всех городских церквей, даже из хуторов, знала и она всех и каждого. Имела свой домик и держала нахлебников – учеников духовного или уездного училища. Если случалась потребность в ремонте дома, - а денег не зватало, Фекла Петровна нанимала лошадь и объезжала деревни и хутора для сбора хлеба, яиц и шерсти и возвращалась всегда с целым возом всякого добра.
Федор Андреевич Тургенев. Холост, лет 60-ти, жил постоянно одиноко и весьма скромно, хотя обладал изрядными денежными средствами. В его доме на Московской улице помещалась аптека Коха. Всех своих родных Федор Андреевич не оставлял ни советами, ни средствами, и они его очень уважали. Его стараниями возведена большая каменная церковь Казанской божьей матери вместо маленькой деревянной. Все городские церкви до конца 50-х годов в большинстве холодные, стараниями же Ф.А. перестроены в теплые. Устроена обширная богадельня при кладбищенской церкви (на средства Энина) при участии Тургенева, как душеприказчика Энина. Федор Андреевич, начиная с конца 70-х годов, был до самой смерти городским головой. В его управление городом воздвигнуты каменные здания для начального и городского 4-х классного училища. Вымощены базар и те улицы, которые были непроездными. Одевался Тургенев в долгополый сюртук и плисовые сапоги без каблуков. Он отличался религиозностью: за всякую праздничную службою его можно было видеть усердно молящимся на одном из свободных клиросов соборной церкви. Когда он делал земные поклоны, то не знаю почему, одну ногу вытягивал, а не сгибал как другую. При эго же участии перестроен и Петровский собор, в котором теперь все три престола находятся в один ряд. Умер благословляемый всем городом.
