"Дожилась! — выдохнула Лида, выйдя из кабинета комиссии.
— Вот теперь я инвалид , или калека?" — мысленно переспросила сама себя и поковыляла на выход.
***
Лида боялась, она панически боялась делать операцию и поэтому тянула и откладывала ее как можно дольше, пока ее воспалившийся сустав не запретил ей работать совсем.
Лида бодрилась и пыжилась, но... работать через боль она не смогла.
Легла в больницу. Умные врачи щупали, смотрели аппаратами ее разрушающийся сустав, качали головами и вопрошали: "Ну где ж вы были столько времени? Давно пора было заняться собой!"
Лида вздыхала: "Пора, да, давно..."
Но, как только доктор произнес фразу: "Готовим к операции!", у Лиды сделался приступ паники, и она, зайдя утром в ординаторскую, взмолилась: "Доктор, я только на выходные домой съезжу, а с понедельника начнем готовиться и резать!" Слово "резать" вышло у Лиды особенно утвердительно и звонко, отчего повелитель скальпеля просиял и потеплел сердцем, почувствовав в себе хирургический зуд и желание исправить поломку в очередном организме.
Подписал пропуск и, окрылённый оптимизмом пациентки, провалился в бумаги, так донимавшие его необходимостью писанины.
Лида вышла из здания и, прихрамывая, припадая на одну ногу, поковыляла к машине. Проходя мимо большого стеклянного вестибюля, увидела свое отражение
Ещё не старая женщина, но вся перекошенная, еле идущая, подпрыгивая и западая набок, чтобы уменьшить боль при ходьбе.
"Эх... надо как-то решиться…" — пробормотала сама себе и похромала дальше.
Дома было хорошо! Дома не было снующих медсестер и хирурга со скальпелем.
Дома Лида лежала в своей кровати и наслаждалась защищенностью, мама хлопотала: "Лидочка, может, блинков испечь, а? Почаевничаем?"
Лидочка соглашалась: "Давай, мамуль", и от этого согласия ей становилось уютно, и все предстоящее казалось далёким и ненужным, вот же мамуля рядом, хлопочет.
На работу теперь не надо, а на две пенсии они с мамой потихоньку... как-нибудь.
Они с мамой пили чай и макали блинки в варенье.
"Лидочка, я тебе с собой печенек напекла и собрала там в сумку, в больницу".
Лида грустно посмотрела на сумку и неожиданно приняла решение: "Надо к Лерке съездить, а то мало ли чего... Резать — это не шуточки, вдруг и не увидимся больше", — у Лиды навернулись слезы на глаза.
***
Лерка была самой любимой подругой, закадычницей и идейной поддержкой.
Бок о бок прошли они школу, институт и даже поработать успели в одном учреждении, но в разных отделах.
Лерка была на пенсии, у нее оказался льготный стаж, и государство разрешило ей не работать раньше, чем всем, у Лиды этого стажа не было, и ей государство хоть и разрешило не работать, но только по причине ее разрушившегося сустава.
Лерка была оптимистка, хохотушка и толстушка супротив Лиды, высокой и тощей.
Лида скучала без нее.
Лерка в своем далеко уже не молодом возрасте совершила кульбит под названием "жена декабриста", ну, то есть уехала с мужем в какую-то тьмутаракань, в далёкое село на окраине маленького города за много километров от Лиды.
Самое примечательное в этом кульбите было то, что новый муж был не свежим. Не в смысле протух, а в том смысле, что он был не первым у Лерки и далеко не одноразово женатым.
Где она его зацепила, никто так и не понял, но... видимо, купидон был в настроении и прострелил сердце Лерки насквозь этим вот, как сказали дети, увидев нового "папу", огрызком.
Когда она сообщила отцу своих детей о том, что подала на развод, тот, уже представлявший тихую старость в объятьях своей Леруньи, ставшей такой домашней, мягкой и пахнувшей пирожками, вдруг очутился на обочине жизни брошенным котёнком, у него пропал дар речи и чуть не разорвалось сердце от этой новости.
Дети было хотели пригрозить матери психиатром, на что получили жёсткий отпор и напоминание о том, что вся недвижимость числится на ней и именно она решает, кому и что достанется после того, как она уйдет в горизонт.
Бывший теперь уже муж совсем уронил челюсть, осознав, что он во "владениях" не участвует вовсе, ну если только по судам, в которых он не понимал ни грамма. Он давно уже делегировал все бумажные дела жене, ничего не понимал в документообороте и ездил целую вечность по маршруту дом — работа — дом, совершенно не утруждая голову посторонними вопросами.
Его все устраивало, в доме было наготовлено, чисто, постирано дети выращены, внуки подняты, все эти хлопоты прошли мимо него. Его главной обязанностью было принести в дом деньги и положить себя на диван к телевизору после сытного ужина.
Лерка молила о разнообразии в их семейной жизни, о поездках на отдых, о походах в театр или тихих романтических вечерах в ресторанчике под живую музыку, но...
Все эти капризы даже близко не подлетали к дивану, где обычно возлежал муж, его неприступность и нежелание ну хоть как-то разнообразить их с Леркой семейную эпопею топили мольбы жены.
Он даже не заметил, когда Лерка изменилась, стала куда-то уезжать периодически и сделалась весела лицом и бодра телом.
Тело Лерки тоже взбодрилось и, немного освободившись от нарощенных размереностью жизни килограммов, обрело былую манкость.
Эта самая манкость радовала глаз мужа, но... на призыв жены подняться из дивана и составить ей компанию в ее новых увлечениях бассейном, фитнесом и лыжами он никак не хотел, накрыв лицо недочитанной газетой, муж делал вид, что неожиданно уснул, ждал, когда в коридоре хлопнет дверь, а в квартире установится спасительная тишина.
Вот где-то в этих самых увлечениях и встретила Лерка своего нового мужа.
Они вместе плавали, ходили на лыжах, вечеряли в ресторанах и... однажды, совсем как молодые, сидя в кино на последнем ряду, прижавшись друг к другу, неожиданно для себя жарко поцеловались.
На следующий день Лерка объявила своему мужу, что подаёт на развод и уходит от него.
У ее соискателя руки, впрочем, тоже был такой же бракованный брак и жена под стать Леркиному мужу, одомашненная до одури, совершенно не желавшая ничего видеть, кроме плиты, пирогов и внуков, никогда не стоявшая на лыжах и совершенно не умевшая плавать, рестораны ее раздражали ценами, и она, даже насильно вытащенная мужем по случаю какого-нибудь дня рождения, сетовала, что на эти деньги можно было наготовить дома пир на целый батальон гостей.
В общем, новый но подержанный Леркин муж благородно оставил все нажитОе непосильным трудом жене,
а они, собрав нехитрые пожитки, рванули в далёкое село, в домик, доставшийся когда-то в наследство мужу от деда.
Там, на красивой природе, Лерка сделалась необыкновенно счастлива, они ремонтировали старый домик, путешествовали по окрестностям на великах и купались в большой красивой реке.
Лерка все звала и звала Лиду в гости, но та все никак не могла собраться.
***
Лида мчалась по шоссе и представляла, как они встретятся, как Лерка удивится ее неприличному виду и как они посмеются над этой метаморфозой, произошедшей с ней.
Уже на подъезде позвонила Лерке, та сбивчиво объяснила, как проехать, и крикнула в трубку: "Побегу, ворота тебе открою!"
Лида подъезжала по узкой улочке с плотно стоящими домами, такими уютными, с белыми окошками, и двориками, обросшими вьюнами и акациями.
Впереди открылась воротина, вышла Лерка.
Лида выскочила из машины и... совсем скиснув от разболевшейся ноги, затекшей в долгой дороге, заохала и, скривившись набок, похромала навстречу подруге помочь открывать ворота.
Лерка шагнула навстречу, охая и опираясь на трость, тоже хромая.
Они шли навстречу друг другу, обе кривые, хромающие, охающие, одна хлеще другой, и ржали на всю улицу, глядя на себя, таких "красавиц"...
Лида хохотала: "Лерка, что с тобой, ну ладно, я запустила себя, но ты-то ведь у нас спортсменка, комсомолка, хоть и бывшая, ты-то как докатилась до жизни такой?!"
"Ну вот так... на степ-гимнастике мимо платформы нога сорвалась, чай, не девочка я все ж, подвернулась нога-то, а я расшиблась напрочь, третий день еле пекаю, а в больничку не иду... Лида, ты ж знаешь: я как ты!"
И они, рассмеявшись ещё громче, обнялись, счастливые встречей.
***
В понедельник Лида вернулась в больницу и... воодушевленная поездкой, Леркой и ее железобетонным оптимизмом, Лида на утреннем обходе на вопрос хирурга об операции бодро ответила:
"Режем!"
