В святые девяностые санчасть Военного Университета считалась местом надежды. Ступивший в лазарет курсант мог прочесть на первой же двери: «Полковник Медус В.С.» Родителям маленького Медуса В.С. не пришлось долго ломать голову о судьбе мальчика. На двери следующего кабинета значилось: «Подполковник медицинской службы Вагина Д.А.» Иногда из кабинета можно было услышать женский голос: «Ударение на первый слог!»
Но не Медус, ни даже Вагина не интересовали курсантов. А интересовала медсестра Валентина Федоровна по прозвищу Федя. У нее можно было разжиться «домашним лечением», то есть справкой об освобождении от службы на три дня. Сделать это было непросто. Одни курсанты перед визитом к Феде прятали в кармане подменный градусник, заботливо нагретый о батарею до температуры 38.3 Другие брали чайную ложку сахара, капали на него пару капель йода и проглатывали темно-фиолетовую жижу, из-за чего температура тела немедленно поднималась. Но Федя могла попросить курсанта дыхнуть. Если от него пахло йодом, то юноша немедленно отправлялся докладывать о происшествии курсовому офицеру.
Некоторых мошенников Федя вычисляла еще на подступах к лазарету. Увидев толпившихся под елью молодых людей, она кричала в окно:
- Баранчиков, можешь не обкалывать себя иголками, краснуха тебе не грозит!
В самом конце санчасти находилась непопулярная дверь с облупившейся табличкой «Терапевт». Фамилии терапевта никто не знал, все звали врача дедулей. Доктор этот и был иссохшим молчаливым стариком сильно за сто.
- Он еще Петра Первого от геммороя лечил, - рассказывал нам ротный.
Дедуля никогда не покидал своего кабинета и не вставал из-за стола. После беглого осмотра он молча строчил что-то костлявой рукой, дергающейся как игла осциллографа. Записи эти не мог расшифровать даже Медус, не говоря о Вагине, как бы не произносилась ее фамилия.
На все вопросы об освобождении у деда был один ответ: «Та не-е».
Но однажды на прием к дедуле зашел курсант Панков, которого только что отшила Федя. Панков изложил довод про псевдо похороны любимой тетушки. Перед дедулей всегда лежал раскрытый журнал амбулаторных исследований, а теперь на его развороте возникли сто рублей.
Дедушка строго посмотрел на деньги.
- Та не-е… - сказал он, но купюру не стряхнул.
Тогда курсант добавил еще одну сотню.
- Та не-е.
Панков добавлял еще и еще, но слышал набившее оскомину «та не-е», пока отчаявшийся курсант не положил между страниц пятую купюру.
Дед захлопнул журнал как мышеловку. Панков подумал, что сейчас старик вызовет патруль. Но вместо этого он внезапно сказал:
- Так-то да…, - и выписал Панкову освобождение на три дня от службы.
Весть о том, что ветерана коррумпировали быстро облетела Военный Университет. Про квесты с йодом все мигом забыли, а перед кабинетом дедушки образовалась внушительная очередь. У деда все было четко. Курсанты заходили по очереди, садились, без лишних слов вкладывали в раскрытый журнал пятихатку, док одобрял - так-то да - и выписывал «домашнее лечение».
Халява кончилась нежданно. В четверг, аккурат под выходные, я технично покинул первую пару, прибежал в лазарет первым и, открыв дверь чуть не с ноги, сказал:
- Батя, мне бы пролечиться как след, - плюхнулся на стул и привычным жестом опустил в журнал 500 рублей.
- Та нее, - прошамкал вдруг дед.
- То есть как? Что случилось?! Вчера еще было «так-то да»!
Дедуля молча поглаживал сухие ладони.
Делать было нечего.
- Захворал я совсем, - подкинул я сто рублей.
- Та нее….
Еще сотня постучалась в переплет.
- Так-то да?- подсказывал я старику, ужасно смущаясь.
- Нее… - отмахивался дед, улыбаясь. – Та.
Больше денег у меня не было. Подавленный я вышел из кабинета.
Опытным путем выяснилось, что «так-то да» подорожало до немыслимой тысячи, что вызвало переполох в курсантской среде. Никто не понимал, из-за чего вдруг произошел скачок цен в отечественной медицине.
Ясность внес Руслан Хусаинов, вернувшийся в понедельник с домашнего лечения. Оказалось, что у него не было 500 рублей и он положил в журнал амбулаторных наблюдений целую тыщу. Дед просиял.
- Мне бы сдачу, - заикнулся было Руслан.
- Та нее, - дед захлопнул журнал.