Из дневника генерал-лейтенанта Ивана Диомидовича Попко (1854 год)
Лагерь при селении Пустой овраг, июля 25. До обеда в походной церкви отпета панихида за упокой воинов, погибших вчера. Они полегли далеко от отечества, в чужой земле, но бессмертные души их упокой Боже, в общем, и вечном человеческом отечестве, где нет ни печалей, ни болезней, ни разделения народностей, мнений и верований.
За "вечной памятью" пропели "Тебе Бога хвалим", и сладкозвучному хору Тульского полка подпевали густым басом батарейные пушки. По окончании молебствия на параде князь Бебутов (Василий Осипович), собрав в тесный круг генералов и офицеров, произнес речь в благодарность за бой.
На поле сражения послана была колонна для предания земле неприятельских тел; она трудилась целый день и не кончила своего печального урока.
26 июля. В Александрополь повезли трофеи и повели пленных. Как-то назовут сражение? Я проезжал мимо и видел в различных видах бренность и срамоту человеческого состава. Убитые при наступлении лежат на спине, а при отступлении - ниц. У лежавших на спине детородные части страшно раздуты и напряжены, у лежавших ниц виден кал, где роятся мухи и спешат насытиться человеческими останками, пока не завладели ими черви...
И вот человек, который обкрадывает казну, чтобы иметь хорошего повара, который любит усладить чрево и угостить нужных ему людей изысканными блюдами, тогда как он сам ходячая снедь отвратительных тварей.
27 июля. Куда ни ступишь в лагерь, везде воняет хвастовство; везде слышишь толки про последнее сражение, всякий норовит высказать себя храбрецом, всякий врёт, как сивый мерин. Немногие молчат, немногие говорят истину. Богатырей, взявших у неприятелей пушки, высказывается столько, что если свести их рассказы, то к цифре орудий отбитых у турок придется приставить ноль.
28 июля. Рано утром командующий отправился на рекогносцировку к Карсу. Кругом немое запустение; деревни, как могилы. Только забытый котенок выполз из развалин. В его мяуканье выражалась и тоска одиночества, и радость свидания с людьми. Среди могил бедных мусульман пять-шесть памятников богатых с эпитафиями на турецком языке. На одном из памятников нацарапано по-русски: Ефим Иванов. Как попала сюда эта надпись?
С деревни Суботань мы предприняли обратный путь, напрямки. Вечер с прохладой, с вереницей коней, тянувшихся на водопой, с солдатской песней, которой вторит рожок, с дымком бивачного огня, с ракетой взвившейся под облака, с барабанным боем на "Отче наш", с задумчивым светом полного месяца, с горьким воспоминанием про бывшее, с тревожной мечтою о будущем и, наконец, с крепким здоровым сном.
30 июля. Отправились из нашего лагеря в турецкое войско под белым флагом в качестве эльчи (парламентера) прапорщик Векулов и два переводчика для отвоза к туркам писем и поклонов от их штабных офицеров.
31 июля. Наши эльчи, по возвращении, рассказывали. "Турецкое войско расположено лагерем около Карса. Отряд башибузуков, остановив нас, представил начальнику Гаджи-Темир-Аге, который угостили нас кофеем, обедом и чаем. Версты за три до главного лагеря нас встретил эскадрон драгун; командир его вежливо попросил нас, чтобы мы завязали себе глаза. Так мы прибыли к ставке мушира.
При въезде в лагерь, караул нам отдал честь, о чем нам сказал сопровождавший нас турецкий офицер. Мушир принял ласково, попросил сесть и приказал подать кофе и трубку. Переговорив о деле, он с добродушием хвалил нашу кавалерию и кавказскую пехоту. О своей кавалерии он отзывался с невыгодной для неё стороны; сделал замечание о недостатке повиновения и исполнительности ему подчиненных пашей.
В сражении 24-го он стоял на вершине Караяла и обозревал поле битвы в трубу. Многих офицеров он заметил в лицо. Особенно поразил его генерал с большими бакенбардами, в белой фуражке, который распоряжался кавалерией.
- Это был генерал Багговут, - сказал Векулов.
- Кланяйтесь ему, кланяйтесь от меня и вашим храбрым драгунам, - сказал мушир. - 24-го они показали свою доблесть, и на месте их начальника я бы их наградил; вы были один против трех, и все-таки ваша взяла, - заметил мушир. В это время сопровождавшие Векулова казаки разговаривали в другой палатке с поляками и венгерцами, служащими у мушира. Многие из них хорошо говорят по-русски.
Они сообщили, что Кронштадт и Одесса взяты, а Севастополь в блокаде. Прапорщик Векулов получил от мушира золотую с бриллиантами табакерку, а казаки по серебряным часам. Мушир прислал князю Бебутову письмо и 5000 пиастров для раздачи пленным.
3 августа. Турецкий лагерь подвинулся к нам. Говорят о намерении турок сделать ночное нападение; князь Барятинский отправился в Тифлис. Вокруг нас гниют 400 трупов, свежо похороненных. Здесь же разлагаются до 1000 трупов конских, едва забросанных землей; мы должны бежать из этой долины тления.
4 августа. Приехал в лагерь "Ксенофонт" нашей войны, граф В. А. Соллогуб. Я показывал ему поле битвы. Оно утопало в сумерках. Не так ли исчезнут в ночи забвения все наши победы и поражения?
7 августа. Вчера был полковой праздник драгунского князя Варшавского полка. Под наметами расставили столы разных размеров и высоты. Еды и пойла было вдоволь. Был мед, арбузы, дыни, абрикосы. Были споры о храбрости. Два хора музыкантов играли, два хора пели; многие после битвы потеряли голоса. Пили здоровье всех, кроме того, чье имя носит полк. Не попал ли он в лик тех святых, кому никто свечи не ставит?
12 августа. День ознаменовался обедом в сборном линейном казачьем полку "по случаю оставления казаков флигель-адъютантом Скобелевым". Обед, как обед, с шампанским.
14-го. Мы не воюем, а обедаем. Был обед у командира 4-го драгунского полка. Хозяин не мог обедать, он был 13-м. Вечером наш сослуживец задал пир с двумя хорами музыки и хором песенников туляков.
15-го. Был на грузинском обеде. Грузины добрый и веселый народ, любят покушать, выпить, посмеяться. Любят наслаждаться жизнью без лишних затей. Не с такой легкостью отрешается от требований жизни армянин. Грузин поэт, армянин-практик. Грузин гуляка и рубака, армянин трезвый и миролюбивый промышленник...
17 августа. Наши казаки, не видя неприятеля, ползут из лагеря Бог знает куда за фуражом и по другим надобностям. При этом есть и шалости. Полковник Т. ходил за фуражом, взяв две сотни мусульман. Последние ринулись на деревню и стали грабить. Некоторые потомки Чингис-хана с неистовством нападали на женщин и в одно и тоже время насыщали две различные страсти, сдирая с девушек украшения и насилуя их.
18 августа. Вечером с аукциона продавали имущество убитых офицеров. "Два сюртука, шарф, лядунка-4 рубля, кто больше?" И товарищи равнодушно, а иногда даже с остротами набавляют цену за обрызганные кровью сюртук и лядунку.
22 августа. В нашем лагере празднуют коронацию, турки - Курбан-Байран. После литургии с многолетием взвилась ракета и открылась пушечная пальба. Войска выстроились, чтобы принять привет командующего корпусом. В эту минуту прибыл фельдъегерь из Петербурга (он отправлен был оттуда 12-го). Что он привез? Депеши распечатаны. Высочайший рескрипт и орден Андрея Первозванного Бебутову, Георгия 3 степени начальнику артиллерии Бриммеру, генеральский чин полковнику Неверовскому (в Тифлисе фельдъегерь сдал Георгия 3 степени князю Барятинскому).
Начались поздравления. Наследник прислал Бебутову при рескрипте собственные знаки ордена св. Андрея, которые тот сей час же и одел. У Бебутова был обед с шампанским, портером, пуншем и т. д. Были за столом священники русский, армянский и римско-католический. Сидели почетные курды во всем красном, до сапог включительно.
23 августа. Утром все генералы поздравляли князя Бебутова. Bellum para bellum, обед рождает обед. Угрожает целый ряд обедов, даваемых друг другу.
10 сентября. Грузинский обед у князя Андроникова с густым кахетинским. Это исподний слой, подонки из чудовищного кувшина, вмещающего в себе несколько бочек вина. Да будет благословенна Грузия за эти сливки вина.
Разговор вертелся около двух генеральских имен, Полтинина (Михаил Петрович) и Раевского. Первый на каждом шагу сыпал рифмованные остроты, вроде следующих: вот бандара, выпить пора; вот чертова долина, здесь выпить половину; вот гора Гут, всё выпить тут. Раевский по цинизму превосходил всех. Его моют и бреют насильно.