На предыдущих прогулках мы уже рассматривали памятники людям, которые заслуживают причисления к великим… Вспоминайте! И выбирайте.
Сегодня мы решили сосредоточиться на критериях величия.
Как обычно, мнения, моё и Юрия Петровича, субъективны и не всегда едины. Но какие-то признаки величия и для вас будут неоспоримы.
А многоликость… Это касается не столько внешнего облика, который нам предлагает скульптор, сколько того, насколько богата содержанием, талантами личность, которой посвящён памятник.
Ю.П: Исторический анекдот «в тему». Лет 500 назад правитель Флоренции Лоренцо Медичи, по прозвищу «Великолепный», решил заказать у Микеланджело десяток бюстов своих усопших родственников для семейного склепа. Микеланджело сделал. Лоренцо пришёл посмотреть. Разгневался: «Послушай, ты..! Они же совершенно не похожи!». Микеланджело с невозмутимостью гения парировал: «Но выглядят-то достойно, благородно… Кому какая разница лет через 50, а тем более 100, — похожи или нет. Они же их всё равно не знали…».
Медичи подумал и успокоился. Потом дал распоряжение: «Пусть мой бюст после смерти делает этот «красавец» с перебитым носом. Как там его? Микеланджело.
Автор: Тогда и начнём с того, кто велик безусловно: с Пушкина.
Ему аж два памятника в Самаре. Один над волжским простором в сквере имени поэта, позади драмтеатра. Это все знают и многие любят там бывать. Место духоподъёмное.
Ю.П: У этого бюста история почти трагическая. Дело в том, что он в Пушкинском сквере уже третий по счёту. Первый установили в 1905 году. Без фон Вакано и прочей почтенной публики дело не обошлось. В 1936 г. — снесли. В 1949 г. — установили второй. В 1962 г. — демонтировали. Третий — нынешний — создавался с 1975 по 1985 год. И стоил жизни его автору — скульптору Игорю Борисовичу Фёдорову.
В общем, история душераздирающая. Самара и самарцы своего Пушкина выстрадали.
Автор: А вот бюст Пушкина на фронтоне Народного дома (он же дом культуры железнодорожников, он же — клуб имени революции 1905 г.), — замечают не все. Место выбрано знаковое. Очаг культуры. Мне кажется, что внешне непритязательный бюст сделан довольно традиционно.
Ю.П: Да, традиционно, наверное, и то, что его заказывал и оплачивал, как и половину стоимости всего Народного дома всё тот же «пивной король Поволжья» Альфред фон Вакано. Вложились и другие купцы. Остаток добрали пожертвованиями жителей.
Что-то очень часто, гуляя по улицам Самары, я натыкаюсь на до сих пор сохранившиеся и даже работающие «больницы Шихобаловых», «училища Субботина», даже скуповатого Аржанова, а водичка течёт по водопроводу Назарова-Алабина… Ну и так далее. Возникает ощущение, что весь дореволюционный самарский «соцкультбыт» построен и оборудован на купеческие деньги. Благотворительность — святое дело. И масштабы в пересчёте на нынешние цены впечатляют…
Автор: А вот из того, что совсем недавно появилось: памятники Ломоносову у входов в наши научно-исследовательский и социально-педагогический университеты.
Самарские «Ломоносовы» довольно стандартны. Скульпторы особо не утруждали себя творческими муками. Хотелось бы чего-то такого, что стало бы любимым образом именно самарских студентов. А так… В России много похожих памятников возле разных вузов. Какая уже тут «разноликость»… Почему так? Случайность или замысел? Или просто «халтура»?
Ю.П: На мой взгляд, здесь просматривается некая тенденция. Ломоносов не только негласный патрон-покровитель российских университетов. Первый и главный университет страны, — Московский, — не случайно носит его имя.
Михаил Васильевич необычайно актуален сейчас, как сторонник прикладной науки. Науки, тесно связанной с практическими нуждами и «завязанной» на производство. И ещё. Ломоносов защищал и развивал русскую «изящную словесность», то бишь поэзию и литературу. А с немцами-профессорами, изобретавшими «норманнскую теорию», что всю цивилизацию дикарям-славянам принесли с запада «культурные» варяги, бился и аргументами, и кулаками. Всяко бывало.
Автор: Получается, что Михаил Васильевич в Самаре встал на своём месте. В области не только говорят, а реально строят «экономику знаний». Это чувствуется.
Ю.П: Предлагаю сходить к народному любимцу — Владимиру Высоцкому.
Автор: А к какому? У нас их два: один в сквере возле Ленинградской, а второй — у Дворца Спорта на Молодогвардейской.
Ю.П: Начнём со сквера.
Автор: Там всё очень лаконично. Стела с барельефом и гитара, как бы расколотая, выломанная из плиты белого камня. И рядом сцена. В день гибели Высоцкого здесь ежегодно дают концерты самарские и приезжие барды.
Но я не вижу в этом памятнике всего Высоцкого…
Ю.П: Мы же договорились: наши великие очень многолики. Здесь воплощение только одной ипостаси Высоцкого — поэта-песенника. Так и слышишь: «Не пройдёт и полгода и я возвернусь, чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода…». Вот снова тема «встреч и расставаний». Тянет Самара, тянет… Сюда хочется возвращаться.
Автор: А у Дворца Спорта?
Ю.П: А здесь уже всё сложнее. Здесь Высоцкий — актёр. Памятник создавал его друг, один из самых выдающихся скульпторов второй половины XX века — Михаил Шемякин. Соцреализм не уважал. Ваял и рисовал, как хотел. Его морили в советских «психушках». Эмигрировал. С Высоцким дружили на уровне «химии мышления».
Шемякин поймал такую суть: фигура Высоцкого — отдельно, за ней как театральный занавес или подмостки — бронзовая стена. На ней изображения Марины Влади в образе принцессы, мифической птицы Алконост, смерти, охранника, символизирующего «свинцовые мерзости» повседневности и очень странный «метафизический портрет на фоне урки»…
Закрой глаза и услышишь пастернаковского «Гамлета» хриплым голосом Высоцкого: «Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути. Я — один, мир тонет в фарисействе: Жизнь прожить — не поле перейти…».
Автор: Стихи Пастернака, наложенные на биографию Высоцкого… И актёра, и человека — это сильно. Шемякин — талант. Самаре повезло.
Ю.П: Как говорят юристы: «синдром расширенного толкования цитаты…».
Автор: Опять инфокоды?
Ю.П: Почти. Близко к сути. Пошли дальше, к автору «Сокола» и «Хламиды».
Автор: Без ребусов, пожалуйста.
Ю.П: Ещё недавно он считался более великим, чем был на самом деле. Жил в Самаре. Вы же задумывали «Самару — эпос», глядя на его книги… Или даже — читая их.
Автор: Всё понятно — Горький. Действительно, два памятника. Один — косматая голова на огромной стеле в Струковском парке, который, кстати, носит или носил его имя. А второй… Где?
Ю.П: Второй — это маленькая кокетливая головка прикреплённая к стене дома, где он немного пожил. У Алексея Максимовича как почти у всех деятелей советского периода две биографии. Одна — официальная, а другая — настоящая. Далеко не все факты из второй находили место в первой.
Автор: Но есть фактическая основа, которая не подлежит кривотолкам.
С февраля 1895 года работал в «Самарской Газете», в отделе «Очерки и наброски». Редакция была на Алексеевской площади, ныне пл. Революции. Автором был весьма плодовитым.
Самарский период — это больше 40 рассказов и сотня фельетонов. Тьма набросков и сюжетов, реализованных позднее. Фельетоны, между прочим, подписывал «Иегудиил Хламида», что якобы в переводе с иврита означает «Бог Евреев». Оригинальничал…
Знаменитую «Песню о Соколе» написал здесь. Безусловно незаурядные «Старуха Изергиль» и «Челкаш» — тоже. Здесь счастливо женился на корректорше Кате Волжиной и даже тайно венчался. Оставил мысли о самоубийстве — это было модно, и стал счастливым отцом.
Ю.П: Ага, а про Самару писал: «Ах, как здесь гадко! и «Самара — город, преданный кем-то анафеме». И упорхнул от любимой жены и дитя в погоне за столичной славой.
Автор: В огромной горьковской эпопее «Жизнь Клима Самгина» половина действия разворачивается именно в Самаре — это родной город Клима, куда он постоянно возвращается. Я когда читал, было ощущение, что автор настолько растворяется во времени, месте, персонажах своего повествования, что перестаёт быть самим собой. Забывает, кто он есть и живёт десятками чужих жизней.
Ю.П: Его собственная для этого очень подходила: детство в доме деда — скряги и тирана, юность — в ночлежках и в «приживалах». А старость — на итальянском острове Капри и в московском чудо-особняке миллиардера Рябушинского, который ему предоставила советская власть.
Автор: Для меня он — великий писатель и драматург.
Ю.П: И для меня тоже. Вот в нём-то «величия» и «многоликости» на всех хватит. Алексей Максимович олицетворение целого поколения русской интеллигенции, которое получило свой жизненный урок «хождения по мукам», под названием «игра в революцию». Только вот в реальности это всё выглядело проще и грубее: «За что боролись, на то и напоролись». Закончить жизнь в «особняке Рябушинского» удалось единицам.
Горький — трагическая фигура трагической эпохи, сущностью которой был не рабочий-революционер Павел Власов, а интеллигент Клим Самгин.
Ну, а в мечтах, — конечно, — «Сокол» и «Буревестник».
Что мы и видим на его самарских монументах.
Автор: Что, плохие памятники?
Ю.П: Да нет, неплохие. Просто Горький заслуживает лучшего, более глубокого, «умного» памятника. Свой Михаил Шемякин для него пока не нашёлся… Может теперь, сто лет спустя…
Автор: «Надежды юношей питают…». Это я про себя. Пока утешимся и этим. А в следующий раз — кто «встанет у нас на пути»?
Ю.П: В следующий раз — самый великий… Готовься!
Текст: Иван Ковалев
Фотографии: Иван Ковалев