Когда закончился первый акт, раздались аплодисменты, зажегся свет, Анна снова оглядела зрительный зал, москвичи не аплодировали, но многие из них переговаривались и одобрительно кивали головами. Ее взгляд остановился на ложе напротив. До начала спектакля эта ложа была пуста, теперь там появилось несколько человек в гражданском платье, видимо из городского начальства и один в военной форме, в этом человеке она узнала следователя Соколова. Анна встретилась с ним взглядом, он внимательно и сосредоточенно смотрел на нее. Ее снова охватило оцепенение, как это происходило с ней на допросах в Москве на Лубянке, а потом во время следственных действий здесь в кабинете этого самого следователя Соколова. Сквозь оцепенение до нее донеслись слова режиссера:
– Аннушка, посмотрите, как реагирует зал – это хорошо, а ведь это только первый акт, только начало действия, дальше главное развитие событий. Мне кажется, боюсь сглазить, но нельзя исключать, что нас сегодня ожидает успех. Вы молчите, что-то не так? Вам не нравится?
Анна попыталась улыбнуться:
– Нет-нет, что вы, Иван Николаевич, все хорошо, мне кажется все хорошо.
Она продолжала смотреть на Соколова, он тоже не отводил взгляда от их ложи, теперь он недобро смотрел на режиссера, Анна подумала, что будет лучше, если она немедленно уйдет. Она помнила последний свой визит в его кабинет, когда неожиданно в его обращении к ней проявилась любезность и пугающая настойчивость в предложении помощи в устройстве ее будущего. Тогда уже ей показалось, что он рассчитывает продолжить с ней отношения, но на других не служебных основаниях. Она постаралась исчезнуть из поля его зрения, и казалось, ей это удалось, но сегодняшняя встреча в театре и его тяжелый взгляд вернули ощущение опасности, исходящее от этого человека в форме.
Анна понимала, что опасность может угрожать не только ей, но и людям, находящимся рядом, поймав его взгляд, направленный на режиссера, она решила, что будет лучше, если Соколов не будет видеть их вместе с Иваном Николаевичем. По своему опыту она знала, что сотруднику ОГПУ, недавно преобразованного в НКВД, совсем не трудно использовать имеющиеся у него служебные возможности, чтобы превратить добропорядочного человека в преступника, а в лучшем для него случае в изгоя отверженного обществом. Ей не хотелось проверять, способен ли Соколов на подобную низость.
Она еще раз улыбнулась и обратилась к Ивану Николаевичу:
– Мне правда нравится. Я уверена, сегодня будет большой успех. Только вот у меня, что-то душа не на месте, беспокоюсь как там мой Гриша. Он с утра был немного грустный, не заболел бы. Я, пожалуй, пойду домой, не обижайтесь, а завтра вы мне все подробно расскажете. Хорошо?
– Хорошо. Конечно-конечно, идите скорей, дай бог, чтобы с вашим сыном все было в порядке. Позвольте вас проводить.
Анна отрицательно покачала головой:
– Нет-нет, что вы, ведь премьера, никак нельзя здесь без вас.
– Ну, хорошо-хорошо, только до выхода.
Анна улыбнулась и прошептала:
– Ладно, проводите до выхода, но только до служебного.
Иван Николаевич удивленно поднял брови:
– Почему до служебного?
– Не хочу, чтобы видели меня уходящей в антракте.
Он пожал плечами, встал и подал ей руку:
– Как пожелаете.
Выходя из зала, Анна заметила, что Соколов тоже поднялся со своего места.
Анна поспешила пройти к служебному выходу, Иван Николаевич, прощаясь, пожелал ей увидеть сына здоровым и жизнерадостным. Анна подала ему руку:
– Еще раз прошу, не обижайтесь. До завтра, Иван Николаевич, хочу услышать одобрительные слова от москвичей.
Анна быстрым шагом отправилась домой, а Иван Николаевич, глядя ей вслед, достал из кармана пиджака папиросы и закурил.
Анастасия Георгиевна удивилась столь раннему появлению Анны, она знала о премьере и думала, что узнает о том, как все прошло только утром, в ее взгляде отразилось беспокойство:
– Аннушка, что так рано? Что-то произошло?
Анна поспешила ее успокоить:
– Не тревожьтесь, Анастасия Георгиевна, все хорошо, премьера состоялась. Просто я ушла пораньше, после окончания первого акта.
– Почему ты ушла? Ведь это первая твоя премьера. Нет, ты что-то не договариваешь. Без серьезной причины ты не могла уйти.
Анна устало опустилась на стул:
– От вас ничего не скроешь. В зале я увидела следователя, который вел мое дело, мне не понравилось, как он на меня смотрел.
Анастасия Георгиевна многозначительно покачала головой:
– Ты красивая женщина, ничего удивительного в том, что на тебя особым взглядом смотрят мужчины.
Анна брезгливо отвернулась:
– Только не этот. От его взгляда мне становится холодно, стынет кровь, мне кажется, что он из тех людей, которые приносят боль и несчастье. Когда я его увидела, почувствовала, что мне необходимо уйти, и чтобы объяснить свой внезапный уход пришлось сказать, что беспокоюсь о Грише. Это нехорошо, но другого объяснения не нашлось.
– Ничего страшного, ты мать и твое беспокойство о сыне – это нормально. Ты посмотри на него. Видишь? С ним все хорошо. Мы позанимались, поиграли.
Гриша подошел к Анне, прижался, потом показал бумажный кораблик:
– Баба Настя учила меня делать кораблики.
Анна погладила его по головке:
– Какой красивый кораблик. У тебя получается. Ты сам его сделал?
– Получается, только когда Баба Настя помогает.
Анастасия Георгиевна улыбнулась:
– Честный мальчик, не может солгать даже в такой мелочи. А пойдемте-ка мы пить чай.
Анна взяла Гришу за руку:
– Пойдем, попьем чаю, а потом спать и я тебе почитаю.
После чая Анна уложила Гришу и прочитала его любимую «Сказку о попе и о работнике его Балде» он уже давно знал эту сказку наизусть, но с удовольствием слушал. Потом Анна улеглась сама, но долго не спала, ее не покидали мысли о случившемся сегодня в театре, она помнила пристальный взгляд Соколова, чувствовала и опасалась, что от него может исходить угроза и для нее и для тех, кто рядом.
Утром, к одиннадцати часам Анна пришла в театр, она ожидала увидеть радостные лица актеров, обсуждающих вчерашнюю премьеру, но в фойе и коридорах не было оживления, несколько актеров с озабоченными лицами разговаривали и курили у открытого окна рядом с комнатой администратора. Анна подошла, поздоровалась и поинтересовалась:
– Как премьера? Я ожидала, что будет успех, мне пришлось уйти после первого акта, и я слышала аплодисменты. Почему такая тишина в театре? Что-то случилось?
Актер Коржиков, которому Анна в недавнем прошлом помогала восстанавливать тексты ролей, соскочил с подоконника и спрятал за спиной папиросу:
– Здравствуйте, Анна Леонидовна, премьера удалась, но вот сегодня… Иван Николаевич, он пока не появился – Коржиков пожал плечами, – пришла его жена, прошла к директору, уже пятнадцать минут там. Ждем.
Анна нахмурила брови:
– Понятно. Продолжайте ждать. Пойду, узнаю.
Она повернулась и быстрым шагом отправилась в приемную директора.
Светлана что-то печатала на машинке, когда вошла Анна, отвлеклась от работы и пригласила Анну присесть напротив:
– Ужас, что творится. Екатерина Андреевна – жена Рокотова здесь, пришла, вся в слезах.
Анна ее оборвала:
– Света, не томи. Скажи, что случилось?
– Они заперлись, говорят тихо, ничего не слышно, но когда я принесла им чай, удалось понять, что сегодня утром к их дому подъехала машина, какие-то люди постучали в дверь и попросили Ивана Николаевича проехать с ними.
Анна прикрыла глаза и тихо произнесла:
– Оперативно.
Светлана не расслышала:
– Не поняла. Что ты сказала?
– Нет-нет, это я так, о своем. Я дождусь Екатерину Андреевну. Ты не против?
Светлана улыбнулась:
– Нет, конечно. Можем поболтать, теперь так редко общаемся, расскажи, как твой Гриша?
Анна отрицательно покачала головой:
– Нет, Света, не сейчас. Я тихо посижу, а ты продолжай работать. Потом, когда все прояснится, тогда и поговорим.
Светлана кивнула и продолжила печатать.