Пошёл как-то раз Мужик траву косить. Шапка на голове, литовка на плече, в руках узелок с обедом. Идёт не торопится, на небо поглядывает.
— Вот бы, — прикидывает, — тучи набежали, да дождь затеялся. И такой ливень, чтоб на целый день. Тут не до косьбы, а разворачивайся и домой возвращайся.
Шагает-мечтает, как вдруг видит, лежит посреди дороги Змея.
— Эге, — поскрёб в затылке Мужик, — не иначе знак свыше подан, мол, нет сегодня дороги на покос. И примета хуже некуда, и больно здорова гадина. Не вступать же в смертный бой ради сена.
Собрался было уйти, да призадумался.
— Змея-то вроде не шевелится, — размышляет, — и, поди, мёртвая. Сниму-ка я с аспида шкуру, да кушак пошью. Пояс выйдет первостатейный и сноса ему не будет. А коли жива окажется, так враз косой голову снесу.
Скинул литовку с плеча, сделал шаг, а Змея и молвит человеческим голосом, — Не казни, лучше накорми. За это службу сослужу.
Оторопел Мужик. Однако узелок с едой развязал. Накрошил яичко, молока налил. Змея ест, а Мужик рядом сидит, умом раскидывает.
— Какой от тебя службы ждать? Разве ужалить кого? Травы не накосишь, поле не вспашешь. Огород и тот не польёшь. Пользы — только людей пугать.
Тут Мужика и осенило.
— А если людей дивить затеемся? Будто я колдун, змееносец и аспидоуст?
— Что ж, — шипит Змея, — согласна.
На том и порешили.
Отправился Мужик к дьячку, поклонился пятиалтынным. Тот пером поскрипел и билетов-предсказаний настряпал. Сложил Мужик карточки в короб, сунул Змею в мешок, да отправился по деревням-сёлам ходить, народ тешить.
Погудит в рожок, соберёт зевак.
— Походите, люди добрые, — прокричит. — Узнайте, что грядущее готовит. Змей искуситель, в Райских Кущах праматерь Еву в грех введший, судьбу предскажет.
Развяжет мешок, а оттуда аспидова голова возникнет. Глаза ледяными изумрудами сверкают, жало раздвоенное в пасти подрагивает.
— Бросай копейку в шапку, — приплясывает Мужик, — пытай удачу.
Найдётся самый неробкий. Протянет денежку, Змея ему из короба билетик вытянет, да у ног выложит.
— «Остерегайся цыгана рыжего, в новые сапоги обутого», — прочтёт кто из грамотных.
Заволнуется народ, зашепчется. Глядишь, второй нашему Мужику копеечку суёт. Получит билет, а там — «Три года нужду терпеть станешь, а потом пять лет богатеть».
Кто, скажите на милость, от подобного устоит, когда сам Змей Ветхозаветный твою судьбу прозревает и совет даёт? Кто кошель не развяжет?
И зажил Мужик припеваючи.
На голове картуз с козырьком лаковым. На плечах пиджак с карманами. По дорогам в повозке, цветами расписанной, раскатывает. Билеты волшебные не в коробе лыковом, а в ларце резном возит. Ночует не в поле под небом, а на дворах постоялых. Катается, что сыр в масле. И Змея не бедствует. Кормит Мужик её холодцом, да цыплятами. Маслом лампадным шкуру умащивает.
И жить бы им беззаботно до глубокой старости, ан нет! Как говорится — «Поет соловушка, да пуста головушка».
Принялся Мужик скучать-томиться. То вино ему не крепко, то сало горчит, то калач сух.
— О чём кручинишься? — шипит Змея. — Поведай, глядишь и пособлю.
— Неправильно живу, — вздыхает Мужик. — Денег полные карманы, а ни кола, ни двора не имею. Человеку же семьёй жить начертано. Что б жена под боком, дети на печи, скотина на дворе, могилы родни за околицей.
— Так женись.
— Эка хватила! Хочется добрую и душевную. Красивую и умную. В делах помощницу и в горе утешительницу. Да где ж такую сыщешь?
— Зачем же дело стало? — отвечает Змея. — Женись на мне.
Грянулась оземь и обернулась зеленоглазой девой-красавицей.
Повёл её Мужик под венец. Свадьбу, как заведено, отгулял и с молодой женой в родную деревню вернулся. Новую избу поставил, коров-свиней завёл, репу в огороде посеял. Год прошёл — детишки народились. Ладные, румяные, зеленоглазые. Живёт семья, не тужит. По утрам печатные пряники молоком запивают, в обед щи с говядиной едят, на ужин сладкой наливочкой с пирогами балуются. И всё б хорошо, да закончились деньги, что на ярмарках заработаны были. Ещё вчера жизнь медовой рекой текла, а сегодня жена брови супит, дети ложками по столу стучат и у самого в брюхе пусто.
Пришлось Мужику в поле пахать-сеять идти. Солнце его жжёт, слепни кусают, руки болят, ноги гудят. Наломается за день и в кабак. Выпьет чарку-другую — давай дружкам рассказывать, как он в рубахе шёлковой на повозке разъезжал. Как вина дорогие пил, табак турецкий курил, платком шёлковым утирался.
— И угораздило же меня, — горюет, — на змее жениться.
— Эка невидаль, — посмеиваются товарищи. — Здесь, почитай, у каждого змея в жёнах.