Между датами рождения любимых писательниц ровно неделя ( и еще 188 лет, но сейчас это несущественно). А теперь спросите себя: что еще общего у таких непохожих детей декабря — Джейн Остин и Донны Тартт ? Подсказка: за что вы чаще всего сетовали обеим (если нет, вряд ли читали бы этот текст). Правильно: «Почему так мало!» Шесть романов у леди Джейн и всего три с 1992 года — дата выхода дебютной «Тайной истории» — у Тартт.
В мире, где книжные циклы, под которыми авторы погребают читателей, настолько в порядке вещей, что одиночные романы стали почти редкостью, а прямо сегодня интернеты донесли известие о некоем доброхоте, который наваял и опубликовал в сети 82 000 книг. Разумеется, с помощью нейросетей, но какова производительность! Но если гипотетически представить ситуацию, что на Земле остались только книги Тартт и этого деятеля, я бы выбрала читать по кругу ее. Думаю, вы со мной согласитесь.
Ты просто берешь ее книгу и пропадаешь совсем. О хороших писателях принято говорить: «Как своими глазами увидел/а то, о чём он/а написал/а». Так вот, Тартт работает не столько даже со зрением, сколько с более древней сигнальной системой, которую ощущаешь буквально кожей — с тактильностью.
«Маленький друг» был у меня первым. Удивил, потряс, обескуражил многими вещами и спроси кто о романе — растеклась бы мыслью, чтобы только перечислить. Змеи, разумеется, на первом месте они. Сцена со змеиной охотой в районе новостроек. Нерадивые проектировщики вырубили тамошние деревья и кустарники, верхний слой почвы быстро выветрился, а вода на суглинках после всякого дождя превращала пространство между домами в болотца. Где очень скоро развелись в невероятных количествах змеи. Бр-р, мерзость.
В той книге много змеиных впечатлений. Чего стоят корзины, заполненные свившимися клубком тварями. Или те, что расползлись по комнате. Или сброшенная с моста в автомобиль старушки. Нет, не весь тамошний страх от змей. Давящий липкий ужас, когда Хэрриет понимает, что ее узнали в похоронном бюро. И сцена преследования по чужим огородам с прятками в гараже. По сравнению с этим даже финал водяного резервуара не так жуток.
Но отчего-то главным воспоминанием о романе стало другое. Сон девочки, в котором она — Гудини и нужно освободиться из куска льда, куда вморожена. Небольшой, на пару страниц текста эпизод. А ощущения и сегодня, спустя дюжину лет, живые. Голубоватая прозрачность глыбы, толчки крови и особый, напоминающий звук от приложенной к уху морской раковины, шум. И поверх всего — пробирающий до костей холод, словно бы еще усиленный вынужденной неподвижностью.
Сразу за «Маленьким другом» — «Тайная история». А могло быть иначе? И впечатлений море. На всех уровнях. Но самое яркое — Ричард, замерзающий насмерть во время рождественских каникул. В этом что-то впрямь инфернальное. Случилось как-то летом вспомнить ту часть романа и явственно услышала журчание ручья, над которым «висела» его мансарда, увидела маленький сугробик, что наметало к утру на полу. Газеты, ими пытаешься утеплиться, прокладывая под одеждой. И зуб на зуб не попадает. Это в летнюю жару.
«Щегол». Самое начало. И уже в прологе снова холод. Повзрослевший герой переживает одинокую зиму в рождественском (опять неуютное Рождество!) Амстердаме, вспоминая трагичные события своего отрочества. Гостиничный номер, явно не из бедных, и по всему должно ему быть комфортно в респектабельной европейской столице. А вот поди ж ты. И маешься ознобом, назойливым, как зубная боль, и таким же неизбывным. И задаешься вопросом: отчего писательнице так удается холод?
Ответ приходит скоро. Дальше описание взрыва в музее. Строгая стройность чопорных залов, обращенная в дымящиеся груды обломков, припорошенных известковой пылью. Тактильность неприятных на ощупь, шороховатых, острых, норовящих поранить предметов. Давление, которое они создают даже в состоянии неустойчивого временного равновесия. Тяжелый страх, что в любую следующую минуту незначительный привходящий фактор нарушит его, и всё это придавит уже насмерть.
Астролог бы сказал, что это все Сатурн. Весь ассоциативный ряд его. Холод, одиночество, страх, боль, давление. Донна Тартт очень сатурнианская писательница: 23 декабря — самое начало Козерога, который под покровительством этой планеты. А еще Сатурн — это медлительность, отсрочки и задержки. Возможно, еще и потому она очень медленно пишет. Но написанное ею — совершенство. Сатурн — еще и тщательная шлифовка. Ах да-да, змея — самое сатурнианское из животных.
Еще одна особенность ее прозы в холодной отстраненности, в пренебрежении родительскими обязанностями, которые так или иначе проявляют герои писательницы. В «Маленьком друге» у семи нянек дитя без глаза, и в «Тайной истории» — там все без исключения родители ведут себя как эльфийские подменыши. Не дети, я не оговорилась, именно взрослые. Даже Джулиан, которому судьба делегировала роль символического родителя своей группы, не устоит перед соблазном предать детей в момент, когда нужнее всего им.
Фразу Экзюпери об ответственности за прирученных смылили уже до обмылка. А мир, между тем, захлебывается слезами тридцати-сорокалетних, которым сплошь достались родители, не желающие нести ответственность за приведенных в него. Дети в книгах Тартт сами по себе, и каждый из них Марсианин Бредбери. Проступают, сквозят через них, черты одного, другого, третьего персонажей. Том Джонс, Гек Финн, Пип и крошка Нелл, и Мальчик-Звезда, и Маленький Принц. И все ненужные подростки Капоте, и «Ловец во ржи» Сэлинджера, и Джейк Сойер из кингова «Талисмана». Десятки лиц одинокого неприкаянного сиротского детства. С редкой добротой незнакомцев и вселенским холодом всё остальное время.
И несвобода, пленение. Маленький щегол, обманчиво свободный на своей жердочке, не обрамленной прутьями клетки — всё же пленник. Как в плену картина, служащая залогом в манипуляциях наркодельцов. Как в плену — маленький ее похититель. Множественном: у людей и обстоятельств, сопутствующих сиротству, вначале; пристрастия глушить боль наркотиками после; чувства вины — той самой змеиной каморы — всё время.
В английской литературе богатая метафорическая традиция связана с плененными птицами. «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна с жалобой скворца. После у Джейн Остен в «Мэнсфилд-Парке» множественные упоминания этого фрагмента и отсылки к положению героини. «Холодный дом» Диккенса и птички в клетках у мисс Флайт с говорящими именами Юность, Радость, Счастье. Тартт естественно продолжает традицию, расширяя метафору до пределов невероятных, превращая в каплю, отражающую океан. И оставляет нам золотой ключик от комнаты, в которой пустая жердочка да расклепанная цепь.
Подлинно великие книги отмыкают клетки, подбирая золотой ключик к самым глубоким тайникам твоего сердца, которые прячешь от самого себя, пугаясь того, что можешь там увидеть. И показывают: бояться нечего, ты хорош, какой есть. А если случилось в жизни так, так и так — значит нужно было пройти через это. Чтобы стать сильнее. Чтобы обрести целостность и не растерять ее после. Ну и еще потому что люди не властны над некоторыми событиями.
Текст: автор канала «Читаем с Майей»Майя Ставитская