Когда я готовилась к конференции, которая была в конце ноября в Сантк-Петербурге, то снова и снова перечитывала воспоминания балерины Мариинского, затем и Большого театра Марии Николаевны Горшковой. Так как именно по ее "Запискам" я делала доклад.
Кроме рассказов о жизни, театре, гастролях, она дает характеристики аристам театров. Во начале второй части воспоминаний Горшкова пишет: «Теперь перейду к главной моей цели, познакомить читателя с актёрским составом тех лет, которые я провела в Большом театре. Всё так скоро забывается и быстро уходит из жизни. Особенно балет, такое молодое искусство. Хочется сказать несколько слов о тех, кого я застала, - всё, что помню о них, кто чем меня поразил и удивлял. Постараюсь написать правдиво и беспристрастно».
Предлагаю вашему вниманию фрагмент рукописи, посвященный Федору Ивановичу Шаляпину.
Это было такое светило, о котором всегда хочется что […] сказать. Ни одной оперы я не пропускала с его участием, каждый спектакль с Шаляпиным был для меня откровением. Кроме выдающегося голоса, он был актёр, художник и музыкант. И что бы вы не смотрели с ним, всё было исключительно. Иногда он был капризен и мне пришлось два раза смотреть «Русалку», чтобы уловить его игру в полном объёме. Придя в первый раз, я заметила, что он был чем-то раздражён. Во второй раз от его игры [роли] «Мельника» чуть не плакала. Ещё будучи в Петербурге (Ленинграде) в Мариинском театре, шла опера «Мефистофель» Бойто с участием Шаляпина, я участвовала в классической роли. Игра Шаляпина меня так поразила, что я чуть не забыла про своё участие. Особенно меня потрясла сцена с Глобусом.
В Москве я видела его Фарлафа в опере «Руслан и Людмила», в опере «Лакме» - Нилаканту, в опере «Борис Годунов» - Бориса и в первом акте Варлаама, и в опере «Псковитянка» - Грозного. Во всех этих операх у него были свои особенности. В «Фаусте» [в роли] Мефистофеля его превосходная игра была так выразительна, что просто удивляла. В сцене ухаживания за Мартой он был необычайно элегантен, изящен, комичен и хитёр, действительно, как чёрт. В «Севильском цирульнике» трудно подыскать такого Дона Базилио. В сцене его ухода, когда все поют «Доброй ночи вам, сеньор», он делал необычайные жесты. В длинной сутане и в туфлях с длинными носками вышагивал он под невообразимый хохот публики.
Очень был интересен Фёдор Иваныч в опере «Сальери». Опера эта была его любимой и он над ней много работал. На меня он произвёл большое впечатление. Все его образы были художественно прекрасны. Это был гениальный артист и равных ему нет и не будет.
В работе он был строг к самому себе и взыскателен к другим, что многим участвующим с ним не нравилось и получались неприятности. Вот что мне рассказала Маргарита Георгиевна Гукова, которой пришлось однажды столкнуться с ним в работе разучивания роли Ольги в оп[ере] «Псковитянка» Римского-Корсакова. «Мне дали нотную партию Ольги и велели разучить.» Мария Георгиевна честно выполнила возложенную на неё обязанность, музыкально всё разучила, но режиссёрски ничего не знала. – «Вам покажут», - ответили ей вторые режиссёры, - «да и сам Фёдор Иванович с вами пройдёт». – Маргарита Георгиевна всё же не поверила и на репетиции переживала ужасные муки. Что из этого получится?... Придя в театр, встала скромно во второй кулисе и ждала своей участи. Душа разрывалась на части, а Шаляпин всё не ехал и задерживал репетицию. Наконец, появилась его мощная фигура, в дохе и в ботах, в кулисах и последовала на авансцену. Все засуетились. Подали ему стул. Он снял доху и шапку. Оставшись в ботах и окинув взглядом всех, сказал: «Начинайте! Ну, а кто же Ольга?» Меня вызвали и сказали, что - Марг[арита] Георг[иевна] Гукова. Он посмотрел на меня взглядом, ничего не говорящим, или, скорее, в глазах его был огонёк недоверия и боязни.
Чувствовалось, что он вот-вот скажет что-нибудь тяжёлое и грубое. Он это делал и любил делать, ни с кем не считаясь, и не стеснялся в выражениях. Посмотрев на меня, он молчал и ждал, и показывать, - видно было по его лицу, - ничего не собирался. По мне прошёл как [будто] электрический ток! Я стояла и думала: - «Так ты меня высматриваешь и ничего не говоришь! Так я тебе не поддамся! Буду репетировать во весь голос и играть, как могу!» - В тех сценах, где нет Шаляпина, мне кто-то подсказал, как стоять, что делать. Сам Фёдор Иванович не пел. Первые сцены прошёл говорком. Дошли до последней картины Шатра. Думаю: - «ведь ничего не выйдет! Он будет [петь] говорком и всё пропадёт, и не даст пройти, как следует!» Хотелось просто плакать, но!...- начали. Он почувствовал моё старание и увлёкся, и запел. Я пою, а он – больше… При паузах хвалит: «Хорошо, - говорит, - молодец!» И так увлеклись оба, что кончили под гром аплодисментов всего оркестра. «Ну, спасибо, - сказал Фёдор Иванович, - а я и не думал, что вы можете так сильно вести сцену. Молодец!»
Так совершенно неожиданно закончились репетиции для Маргариты Георгиевны Гуковой. Она с большим уважением отзывается о работе с Фёдором Ивановичем Шаляпиным и говорит, что иметь его партнёром, когда он был в духе и чувствовал, ему делают так, как нужно, и увлекают игрой и голосом, - одно наслаждение, и забыть этого никак невозможно.