На одном из концертов, посвящённых итогам войны в Афганистане, барды перед выходом на сцену репетировали свои песни в тесной каморке-гримёрке. Происходило это форменное безобразие в здании Дома Российской Армии, в котором есть целых два зала, скопированных один в один неизвестным шутником-архитектором со знаменитого Колонного Зала Дома Союзов. И вот в крохотное помещение гримёрки вошёл неизвестный.
– Заходите, Николай Николаевич, дорогой вы мой человек! – вспорхнула навстречу человеку в штатском Светлана Волкова, организатор военного концерта. – Знакомьтесь, ребята: это генерал Б. Он тоже афганец, как и вы! – добавила Светлана. Я поздоровался с генералом, но, поскольку его тотчас облепили, как мухи, организаторы концерта, решил сосредоточиться на своём выступлении. Лучше всего это у меня получается в одиночестве, вот я и начал бродить, не узнанный никем, не обращая ни на кого внимания, по коридору. На автопилоте, бормоча про себя тексты стихов и песен. И так, погружённый в себя, продефилировав энное количество метров, я опять вернулся в гримёрку. Там было двое: генерал Б. и чья-то концертная гитара. Я чуть было не задел гитару и решил, от греха подальше, переставить её в более безопасное место. Бережно взял инструмент – и тут лицо генерала как-то странно переменилось.
– Знаешь, Саша, гитара в твоих руках напомнила мне об одном моём солдате.... – генерал как-то многозначительно помолчал. – Я был тогда командиром роты, в районе Кандагара. И был у меня в подчинении один солдат, игравший на гитаре и сочинявший песни. Эти песни были очень лиричны. Местами в них звучало откровение, крик души. Сергей Крылов был из музыкальной семьи, знал наизусть много песен Высоцкого, Визбора, Окуджавы. Гитару подарили ему друзья на проводах в армию, пришлось только поменять несколько струн: они порой не выдерживали страсти его песен. Сергей сначала исполнял только чужие песни. Он обладал мягким бархатным голосом, склонным скорее к баритону, нежели к тенору. И ещё у него был невероятный для жанра авторской песни диапазон голоса в три октавы, доставшийся ему по наследству от мамы. Поэтому песни Окуджавы и даже Высоцкого он пел лучше, чем авторы, а особым хитом в его исполнении была популярная песня «Охота на волков».
Офицеры роты берегли и щадили Сергея. Когда подразделение шло на боевые, он оставался дежурным в расположении полка. А потом встречал усталых и голодных солдат новыми песнями. Он написал свои первые песни – о службе в Афгане, о потерях, о воинской дружбе, отваге и самоотверженности. Мне запомнились его строчки о вертолётчиках: «И не сядет вовек вертопрах за штурвал вертолёта». Как и любимый им Высоцкий, Сергей Крылов часто использовал в своих песнях игру слов, обыгрывал устойчивые словосочетания. Слава об афганском Орфее достигла других наших подразделений, и вскоре послушать его песни приходили солдаты и офицеры из частей, расквартированных поблизости.
ПИСЬМО МАТЕРИ
Дорогая мамочка, ты спрашиваешь, страшно ли на войне?
Если честно, чёткого ответа у меня на этот счёт пока нет. Первые дни было действительно страшно. Особенно ночью. Постоянно стреляют, а ты не знаешь, кто и куда стреляет. Потом постепенно привыкаешь. Если всю ночь стреляли и ни в кого не попали, значит, не так уж это и страшно. Успокаиваешься: уж тебя-то бог войны наверняка не тронет. Он музыкантов уважает. Сегодня у нас было замечательное событие: к нам прямо в часть приехала известная певица Т. Особенно понравилась в её исполнении песня Пахмутовой «Надежда». После исполнения этой песни на сцену выбежал худощавый солдатик, чем-то похожий на Кузнечика из фильма «В бой идут одни старики» и подарил певице букет полевых цветов. Все аплодировали и подтрунивали над ним, а потом к певице подошёл один из её товарищей и спросил: «А знаете ли Вы, откуда эти цветы? И прошептал, чтобы никто не слышал: «С минного поля». Певица чуть не упала в обморок. Вот на что идут подчас наши мужики, чтобы выразить женщине свою любовь и признательность!
– И ты знаешь, Саша, беда пришла ниоткуда, её никто не ждал, – продолжил свой рассказ генерал Б. Сергей однажды подошёл ко мне и попросился на боевые. «Понимаете, товарищ командир, я не могу больше писать настоящие песни, не понюхав пороху. Душа кричит и стонет. Дело даже не в том, что такое распределение обязанностей несправедливо. Просто мне, как поэту и музыканту, очень хочется поучаствовать в реальной боевой операции! И очень мешает мне чувствовать себя человеком. Обещаю Вам на рожон не лезть». «Как я пошёл у него на поводу, до сих пор не пойму, продолжал генерал Б. – Молодой был, старался поступать, как совесть подскажет. А у Сергея отец был большим человеком в военном ведомстве, просил, чтобы мы его поберегли...».
Генерал немного помолчал, словно бы размышляя о «делах давно минувших дней».
– Меня до сих пор не покидает какое-то чувство вины перед этим мальчиком. Может быть, если бы он остался жив, то стал бы новым Высоцким или Магомаевым.
– Ну, тех, кого Господь «наметил» в гении, Он обычно бережёт, невзирая на недальновидные, с точки зрения будущего, поступки командиров, – возразил я. – Но какая разница, гений, не гений, – погиб человек!
– Знал бы, где падать, соломку подстелил бы. Знаешь, от тюрьмы и от сумы никогда нельзя зарекаться.
– А что же тогда у вас произошло? – меня снедало нездоровое нетерпение побыстрее узнать подробности той далёкой истории.
– Сергей буквально выпросил у меня возможность сходить на прочёсывание местности от духов. Ничего особенного, обычное дело.
ВТОРОЕ ПИСЬМО МАТЕРИ
Дорогая мамочка, положение у меня, можно сказать, двойственное. С одной стороны, в боевых действиях я не участвую. С другой, ребята, которые ходят на боевые, смотрят на меня не то, чтобы с презрением, но с плохо скрываемым чувством превосходства. Тружеников тыла не сильно уважают бойцы передовой. Немного обидно, чаша моего терпения переполнилась. Хочу в бой! Так ведь всё равно не отпустят. Все говорят, что папа попросил в Москве командира нашей части, чтобы тот не рисковал моим здоровьем. Так что не волнуйся, всё будет хорошо. Я тебя очень люблю. Береги себя. Твой Сергей.
– Мне кажется, Сергей не успел даже испугаться, – продолжал генерал Б. Пуля духовского снайпера сразила его наповал. Да так неожиданно, что наши даже не успели засечь, откуда был произведён выстрел. И снайпер больше не проявлял активности. Так странно, так нелепо. Один выстрел – и всё. И нет человека. Ситуация больше напоминала заказное убийство, нежели бой. Но кому был нужен русский Орфей? Разве что Господу на небе – слух услаждать...такая вот грустная история.
– А почему же всесильный папа не уберёг сына от Афгана? Он ведь вполне мог устроить ему, наверное, службу на теплом месте в столице? – спросил я.
– Ты понимаешь, даже сейчас есть офицеры, которые на это не идут. А некоторые специально отправляют сыновей на войну – за орденами. Бывали и такие случаи, – задумчиво проговорил генерал Б. И вдруг – помолчав: «Хочешь, я подарю тебе его гитару». Мои подчинённые сохранили её. Ты ведь музыкант...
– Я на гитаре не играю. Только на пианино.
И тут до меня дошло: вещи не могут восполнить отсутствие человека, хотя порой очень стараются. Нет человека – в мире образуется чёрная дыра. Похожая на отверстие под струнами гитары. И ничем её не восполнить. Хотя музыкальный инструмент, безусловно, помогает нам извлекать из души какие-то звуки. Ведь человек уходит – а музыка остаётся.
