Нет ничего хуже незваных гостей... Кроме, пожалуй, гостей, которых ещё и просили не приходить.
Итак, я, наконец-то купила себе квартиру и морально, и мысленно, и душевно, и даже физически отдыхала. Главное, конечно, что квартира своя, не съёмная, но и у родителей было не как дома. Во-первых, мне никто не говорил, что я у кого-то сижу на шее. Во-вторых, мне никто не капал на мозги, как моя сестра. В-третьих, пылесос или утюг не оказывались нужны именно в тот момент, когда я бралась за них: по моей квартире ползали аж три пылесоса робота, за которыми вместе охотились кот и собака, а три утюга (просто утюг, отпариватель и дорожный вариант) ждали своего звёздного часа в шкафу. В квартире было тихо и мирно, не было истерик матери, недовольства отца и вечных проблем от сестры. На кухне пискнула мультиварка, оповещая меня о том, что мясо с овощами, которое я туда погрузила, уже готово. Кот и собака, как и охотились на пылесосы скооперировано, так и дружно кинулись на кухню, раздался только "цок-цок" собачьих когтей по паркету. Я с наслаждением потянулась, отложила очередной детектив - сейчас я накачала целый "скоп" советских детективов и честно балдела - прекрасный язык, гор/гар, зор/зар, не и ни, а также пре и при - всё грамотно, всё на месте. Кот, пусть и легко мог запрыгнуть на столешницу вместе с собакой, но честно сидел рядом с ней на полу, и оба смотрели на меня самыми честными в мире глазами - полными любви к... еде, конечно же!
-- Обжорки! - сказала я с нежностью, но честно поделилась "изыском" с ними. Готовила я, честно скажу, откровенно плохо, но нашей весёлой компании нравилось. А потом, мясо с овощами ничем не испортишь, тем более, оно готовилось в мультиварке, которая ещё и перемешивать еду умеет...
С кошачье-собачьей стороны (там, где стояли миски) раздавалось бодрое чавканье, я же только успела положить себе "угощение". Собаке с котом я, конечно, остудила еду с помощью охладителя, сама же я любила более горячие и острые блюда. Но едва я села и потянулась к вилке, как зазвонил телефон. К звонкам я в последнее время относилась с большой нервозностью. Обычно мне звонила мать и требовала сказать ей или размер зарплаты, или требовала устроить знакомых в больницу (в которой я работала и рядом с которой купила квартиру), периодически она просто скандалила или рыдала по поводу и без. На экране высветилось "Мама", ох...
-- Алло, мам, да, - я запихнула в рот кусок мяса, это было чисто нервное. Мясо в отличие от материнских чувств было тёплым.
-- Поздороваться не можешь?! Не можешь, как я себя чувствую, спросить! - мама была в своём репертуаре, более того, я знала, что она эти фразы заготовила заранее. Скорее всего, она сказала бы их в конце разговора, но я взяла привычку записывать их и недавно имела глупость возразить: "Но я же спрашивала?!" После классического: "Ты врёшь!", я посмела предъявить запись разговора... Всё закончилось новым скандалом... Но это, как говорит Каневский, уже совсем другая история. В общем, теперь мама решила предъявлять мне сразу.
-- Здравствуй мама, как ты себя чувствуешь? - спросила я без энтузиазма.
-- Ты что там жуёшь? Хочешь показать мне, что я тебе мешаю?
-- Нет-нет, мама, я просто щёку прикусила, - я проглотила полупрожёванный кусок мяса, и он с болью пошёл по пищеводу.
-- Мы хотим приехать к тебе, у нас сломался кран! - то, что мама "хочет" равноценно приказу, что-то вроде "три наряда вне очереди" или даже хуже.
Надо сделать, впрочем, ещё одно лирическое отступление. "Кран" - вовсе не кран, у родителей двухэтажная квартира, второй этаж им купила я - это было что-то вроде "самовыкупа" из крепостного состояния, в котором я пребывала. И да, просто в силу моих способностей и образования, я зарабатываю не так, как врач в районной поликлинике, у меня есть патенты, есть уникальные наработки... В общем, я смогла себе, пусть и с огромнейшим напряжением, купить две квартиры - второй этаж для родителей и на жилплощадь для себя. Так вот, у родителей две кухни, огромная столовая, гостиная и восемь жилых комнат. Ах да, ещё четыре ванных. В общем, как понимаете, чтобы там не было воды, должен сломаться не один кран. Даже на случай типичной московской переукладки труб у родителей есть мощные бойлеры, которые включаются и обеспечивают горячей водой. Поэтому "кран" - это моя сестра, которая в очередной раз поссорилась с мужем-нар-ко-м@-ном. Обычно всё происходит так. Сестра устраивает скандал, мама мчится к ней, потом она возвращается с ней и внуками - моими племянниками, детьми очень неспокойными, очень нездоровыми. Дня через два-три сестра объявляет, что ей хочется побыть одной - на деле ей нравится двухэтажная квартира-дворец. Тогда мама, чтобы "не мешать девочке" устраивать счастье, а также каждый раз не мешать зятю "плакать, как ребёнок", звонит мне, оповещает о своём приезде и... приезжает. Раньше она приезжала ко мне на съёмную квартиру, а теперь настала пора опробовать моё новое жильё.
Мама говорила и говорила, а я уже тосковала. Мужика что ли завести? Чтобы тёщу выпроваживал? Но тогда можно получить собственно проблемного мужика, а ещё можно завести свекровь. Интересно, сколько в этот раз сестра будет мириться с мужем? Дня через три-четыре он должен приехать мириться, но, в прошлый раз они недели на две зависли в квартире у родителей, будто бы им мало "сталинки", подаренной папой.
-- Отпуск накрылся медным чем-то, чем-то плотнее, тяжелее таза, - протянула я. Аппетит куда-то пропал, а в рагу мне виделась собственная судьба - порубленная на удобные для пережёвывания куски.
Собака нервно тявкнула, словно бы понимала что-то. Впрочем, в щенячестве ей пришлось огрести свою порцию воспитания. Кот мяукнул, вот он-то точно понимал. Если собака всем весело виляла хвостом, гавкала и бегала за мячиками, палочками и угощением, то кот был злопамятным, как и я. И он тоже огрёб свою долю "воспитания".
Не успела я убрать со стола, как дверной звонок издал трель. Странно, я никого не жду, кто это? Поверка счётчиков?
-- Открывай! - услышала я по домофону, в объектив камеры попали недовольные лица родителей.
Уже дома мне влетело за нерасторопность:
-- Не май месяц.
Папа вздохнул. Он с мамой не спорил. А ещё ему нравилось, как она бросается на его защиту. Иногда, когда она ругала меня, я ловила на его лице блуждающую улыбку. Такой человек.
-- Ты вообще нам дочь? - о, как бы мне хотелось сказать, что я тоже задавалась этим вопросом.
Кот в это время грамотно скрылся в недрах квартиры, а собака, как и всегда, убежала за ним.
На следующий день я вышла на работу. И хотя и начальник, и коллеги уговаривали меня отдохнуть дома, но... Они же и знали, что теперь дома я не отдохну. На работу я приходила к семи, с работы я уходила часов в девять вечера. И, как водится, я заболела, с моим здоровьем это было неудивительно. Благо отпуск. Жуткий, но отпуск. Поэтому я имела полное право слечь и не делать вообще ничего. Температура ушла в район 39.8, с трудом опускалась до 38, а достигнув этой точки, словно пловец ото дна отталкивалась и снова шла в рост.
Как я говорила, моя квартира рядом с моей больницей, а на деле огромным больничным комплексом. Один из друзей матери с отцом пристроил туда молодую любовницу с ребёнком. Я в этом не участвовала, за что тоже получила. Но и ладно, не очень хотелось иметь дело с этими людьми. Однако же, отправив в детский корпус зазнобу с ребёнком, знакомец созвонился с папой.
-- А мы тут, рядом как раз! - весело сказал папа.
-- Рядом с чем? - нервно уточнила я, ещё не зная в чём подвох.
-- Да тут друг мой, - сказал папа, назвав имя друга.
-- Он САМ, - это слово мама выделила гордостью, надменностью и болью, - Устроил жену и дочь в ТВОЮ больницу.
Я не стала возражать, пусть любовница зовётся женой. Лишь бы тихо было.
-- Он зайдёт, - тихо сказал папа, а мама многозначительно закивала, смотря на меня строгим взглядом, мол, не смей.
И он зашёл. С порога он спросил:
-- А у вас тапки есть? Может полотенце, плед? А то я своим ничего не взял.
Почему он не взял, почему не зашёл в торговый центр прямо напротив больничного комплекса или в парочку супермаркетов, которые его окружали, я не знаю до сих пор. Но мама вынесла и новые полотенца, прямо в упаковке, и мои, почти неношеные тапочки, и даже плед - подарок от коллег на день рождения. Знакомый с радостью всё принял и умчался к любовнице. Я осторожно написала ему смс, мол, здравствуйте, извините, что не вышла поприветствовать, боялась заразить. Ответа он не написал, но поголубевшие галочки намекали на прочтение.
С жуткой головной болью и, честно, обидой, потому что так распорядились моими вещами, я ушла к себе. Кот скользнул под бок. Собака улеглась с другого, было жарко, но животные "не выгонялись". Сквозь лихорадочный сон, словно набат, меня пронзил звук заверещавшего звонка. Из коридора раздались звуки голосов, и я с удивлением узнала, что знакомый папы пришёл ещё раз. Теперь он что-то громко выговаривал про воспитание детей, политику и женщин. Я надеялась, что его хватит на полчаса, но видно, что неустроенность, жена, наконец, подавшая на развод и любовница, родившая больного ребёнка ему словно кость в горле. Сначала я засекла таймер на полчаса, затем ещё на полчаса, но он не уходил, затем на час... Сидел он часа четыре. Наконец, собрался и ушёл. Из своей комнаты я вышла никакая, ноги тряслись, хотелось пить, вода в бутылке кончилась, а на кухне велись важные речи ни о чём. И я всё боялась заразить незванного гостя, потому не выходила. Наконец, дверь хлопнула.
-- Какой восхитительный, лёгкий, чудесный человек! - проворковала мама, но смотрела именно на меня, пытаясь уловить реакцию.
Утром, пока все спали, я поплелась в аптеку, забирать лекарства, которые мама обещала забрать ещё вчера, на лицо я нацепила маску, оделась я крайне тепло, но путь до аптеки, которая была недалеко, показался мне адом. На улице ещё было темно, как водится в декабре, метель, обычно вызывающая у меня искреннее восхищение, неприятно била в глаза, дышать было больно и горячо. Домой я вернулась в ещё худшем состоянии. Когда заходила на площадку, вышла соседка, женщина уже пожилая, но такая энергичная, задорная, что старой назвать я её бы не смогла. За ней на поводке семенил мопс - Зефирчик.
-- Зёфа, поздоровайся, - начала было она и тут же спохватилась, - Ой, а вы чего такая? Что с вами?
-- Заболела, Мила Людвиговна - да соседкины родители, ныне покойные, были оригиналы. Папа её был Людвиг, а дочь назвал Людмилой, вот она и была Людмила Людвиговна, но полное имя своё не любила.
-- Ну-ка, пойдём ко мне, - она схватила меня за руку и, несмотря на моё бормотание, повела к себе. Зефирчик довольно трусил рядом, ему не нравилось гулять на улице в холод, правда, вот, и подстилку он не признавал.
-- На тебе сглаз, - усадив меня на стул в своей кухне, сказала Мила Людвиговна серьёзно.
-- Какой ещё сглаз? - я усмехнулась.
-- Действительно, какой - она всмотрелась мне в глаза, - Да нет, милочка, это порча. И вот... Сестра или брат есть? Либо невестка, либо сестра, - продолжила она бормотать.
-- Сестра есть и зять, - кивнула я, кивать было больно, горло заболело сильнее.
-- Ну-ка, ну-ка, - она поморщилась. А потом началось.
Сначала она взяла яйцо и принялась катать по мне, стоять было больно, от яйца отчего-то хуже, но Мила призывала терпеть, а мне было жаль её обижать. Потом она усадила меня и начала лить надо мной воск в ковшик. Воск она растопила на водяной бане, пока катала по мне яйцом, а ковшик с водой, куда лился чуть ли не искрящий воск, держала прямо над головой. Посмотрела, что-то шепнула, поставила три тонкие красные свечи в подсвечники.
-- Смотри в огонь, - вот это, кстати, мне было привычно, я часто так делала, только я так тренировала концентрацию внимания. Сейчас же у меня ничего не вышло - огонь затрещал, одна искра слегка "укусив" мою щёку, прямо под самым глазом, и я дёрнулась, а свечи зачадили.
-- Что-то не то с фитилём или свеча грязная, - предположила я.
-- Ха! - ответила Мила и было ясно, что это - сарказм чистой воды.
Мила взяла ещё свечу, отчего-то чёрную, пересадила меня на табурет и принялась шептать слова, но так быстро, что я едва успевала распознавать их, что-то про хворь, что-то про хмарь. Голова болела. Я пару раз порывалась встать, но ноги меня не держали.
-- А теперь домой - спать, - сказала Мила, а я вдруг поняла, что уснула на табуретке. Я пискнула извинения и помчалась к себе. Зефирчик с любопытством смотрел мне вслед.
Спала я часов до одиннадцати, на улице было пасмурно, но светло. А разбудила меня мама:
-- Просыпайся! - требовала она, я приоткрыла глаза и поморщилась от света, - Там Сашку - так звали любовницу папиного знакомого, - С дочкой из больницы выгоняют. Позвони начальнику.
Несмотря на раздражение и мамины нечестные обещания больше ни о чём меня никогда не просить, я позвонила. Однако Сашка не была бы Сашкой, если бы не устроила скандал. Вдобавок, оскорбив заведующую отделением, она пообещала, что заведующую накажут, и она придёт ещё выпрашивать прощения, чтобы её оставили работать... Вот, Сашку с дочерью и выставили. Даже шеф ничего сделать не мог, да и мне посоветовал не вмешиваться.
Через полчаса позвонил страшно злой папин знакомый, он ругался, требовал, чтобы я позвонила, угрожал заведующей моим именем, но в дело, как оказалось, вмешался шеф, сказал, что я их не знаю и что люди эти пользуются какими-то контактами через общих знакомых... В общем, вызвали полицию... А знакомый сказал отцу, что больше ни о чём не попросит, что больше они не друзья, что он всегда знал...
Тут уже обиделась мама и наорала на знакомого. Я попивала горячий чай с лимоном, когда раздался ещё звонок. Это была моя сестра. Что-то они устроили, но, в общем, в квартире потекла вода - прорвало трубы, словом, двухэтажную квартиру-дворец надо было срочно спасать. Мама всплеснула руками, бросив мусор и грязную посуду, родители вылетели в мгновение ока на улицу к машине, спасать "детку и мужа детки", а также их собственных двоих деток...
Что там было дальше, не знаю, а вот Мила торжественно воткнула мне две булавки в верхнюю часть косяка входной двери:
-- Больше незваных гостей не будет! - торжественно сказала она, словно бы знала всё.
Прошло, правда, пока только две недели, но гостей и правда не было.