«В легендах о скандинавской Богине, красавице Фрейе есть история о том, как ради обладания понравившимся украшением, она согласилась разделить ложе, с каждым из четырёх мастеров, делавших украшение. С четырьмя маленькими страшными гномами»
Аня работала продавщицей в ларьке у нашего местного предпринимателя. Ларек, как и все ларьки 90-х, был, что называется «обо всём». Главное, в нем всегда можно было взять в долг палёной водки и самой немудрящей закуси.
Заглядывал я в этот ларек, как правило, уже хватя. Но не настолько, чтобы фразу связно не выговорить. А, вот, когда только "облака расходятся" и "птички начинают щебетать". То есть в самом приятственном расположении духа и мыслями, полными самых романтичных надежд.
Аня мне нравилась. Точнее сказать: она нравилась моему хмельному воображению. И естественно, у неё была не последняя роль в моих пьяных фантазиях. Периодически, когда приходил брать не в долг, а за деньги, я даже пытался с ней флиртовать. Хотя меня слегка коробило то, что она не хамила, как большинство девчонок ее возраста, но и не давала никакого повода, хоть на что то надеяться. Этакая "Мисс недоступность". Этим она только больше разжигала мое хмельное вожделение. А после 200-250 накатывали мысли: а не подождать ли тебя вечерком, когда с работы пойдешь домой. Одна, улицы темные...
Благо на утро похмелье вытесняло не только такие бредовые, но и более реалистичные планы...
Как-то, один из собутыльников кинул мне походя: «Ты на Аньку-то не заглядывайся. Она же из этих, как его - голбешников.» «Голбешниками» в наших краях называли старообрядцев, потомков тех, кто когда-то давно не принял реформы Никона.
Эти семьи жили, с одной стороны, как все: работали, огород, дети в школу... Но, были, какими то замкнутыми. Ни в пионеры, ни в комсомол, ни в каких деревенских праздниках, ни в баню общественную... Одно слово – голбешники.
Я, после этого замечания собутыльника, заинтересовался даже сильнее. Мне казалось, что это злые родичи держат девчонку в ежовых рукавицах, а я, как прынц на белом коне, могу спасти эту принцессу из семейного голбца… Так гладко и романтично текли пьяные мысли. Мне тогда было под тридцать, ей восемнадцать, наверное…
***
Я, уже года три, как ушел из салона и полностью посвятил себя частной практике. Работа в салоне "на потоке", постоянные семинары по повышению квалификации, гигабайты практической информации из сети окончательно определили мой выбор. Из всех хиропрактик я выбрал "правку живота", висцеральную терапию по-научному.
Все шло прекрасно, но научные описания не всегда могли объяснить тот результат, который мы с пациентами получали после 10-12 сеансов висцеральной терапии..
Естественное решение в нашем деле - обращаться к первоисточникам.
И я собрался в экспедицию. Поехал в Костромскую область. Там, в центральном Поволжье, во многих деревнях еще сохранились старообрядческие общины, в которых оставались настоящие потомственные целители, владеющие практиками "ладки" и "правки" не после курсов, а по прямой родовой передаче "по крови".
После непродолжительных опросов я выяснил, что в одной деревне, недалеко от Судиславля, есть старообрядческая община. В этой общине есть бабка, Настасья Николаевна. И эта Настасья Николаевна не заговаривает, не ворожит, а прямо правит животы руками. Информация есть – «по коням!»
Некоторое время спустя, я вышел на автобусной остановке на проселочной, грунтовой дороге, метрах в ста от искомой деревни.
С удовольствием шагая по тропинке к деревне, я мысленно простраивал стратегию поисков. Постучу в первый дом. Спрошу где найти Настасью Николаевну. Скажу с серьезной проблемой пришел, по мужской части. А уж попав к ней, сначала и вправду скажусь больным. Посмотрю, как диагностирует, как работает. Потом открою карты. Если повезет, напрошусь в ученики, или помощники...
В мыслях все получалось красиво и гладко.
Улица была пустой. На дворе июльский полдень, сводящая с ума жара.
Постучал в первую калитку - только собаки.
Вторая, третья... У четвертых ворот меня кто- то окликнул:
- ищешь кого, сынок? Али так, без дела шлындашь?
На другой стороне улицы стояла сухощавая старушка, обеими руками опираясь на большую суковатую палку.
- здравствуйте!
- и тебе не хворать...
Я направился к старушке.
- не подскажите, как мне найти Настасью Николаевну?
- Это, котору Настасью?
- ну - я на секунду замешкался - которая... брюхо (зачем то ввернул я просторечное словцо) правит...
Старушка внимательно меня разглядывала
- сам хворый, аль для кого?
- сам... Это... У меня... В общем, надо мне...
Старушка еще раз смерила меня взглядом, вздохнула
- так тебе не к ней. Она чужова - то и не приветит, поди... Ты шагай к старосте, сынок, Луке Прокопычу. Он тебя выслушат и определит...
Пятистенок старосты внушал уважение с первого взгляда. Морёные брёвна отливали зеленоватой чернью. Строгие наличники. Потемневший и не крашеный, то же мореного дерева забор. Строгие, какие-то конкретные ворота.
- Есть ли кто, хозяева?! Мир в дом, ваш… - Я, совсем, растерялся.
Калитку открыл невысокий, но крепкий и ладный мужик, с окладистой, чёрной с проседью бородой.
- Ищешь кого?
- Лука Прокопьевич?
- Проходи - мужик посторонился
Я прошел во двор, поднялся на мост и толкнул дверь в комнату. Строгость и простота убранства комнаты легонько кольнула. Мой внешний вид в шортах по колено, расписанных названиями иностранных брендов, длинной майке с пальмами и длинными волосами, собранными в косу, немного не вписывался в этот интерьер. Ещё и серьга в ухе…
Хозяин прошёл вслед за мной, молча указал на табурет за столом. Сел напротив. Лицо его не было строгим…
- не зябко босорылому-то? - прямо глядя в глаза, спросил он, слегка улыбаясь.
- да я же в миру нынче… - я начал что-то лепетать.
- стеклом что ль скоблёно? - он неприкрыто разглядывал моё лицо – блестит! - Он легко и как то так душевно засмеялся прямо мне в глаза, что я невольно стал подхихикивать…
Наш почти часовой разговор закончился ничем. Верней закончился плохо.
На моё высокомерно отчаянное:
- что ж это за знание у вас такое, что вы делиться им ни с кем не хотите? Это же не правильно. Оно же для людей. Я тоже знать хочу.
Он как-то спокойно ответил:
- не знать ты хочешь, Миша, не помогать. А рассказывать всем, сколько ты всего знаешь. Гордыня это, грех….
Я ехал в родную деревню и бесился, не понимая, что же не так? Вернее бесился, скорее от понимания, что он прав! Прав на все сто! Но как же? А дать шанс, попробовать? А вдруг я смогу…
В трясущемся районном ПАЗике, в пыльном салоне, я вдруг вспомнил организатора небольшого школьного музея в деревне, из которой родом был мой дед по отцу. Дед погиб на войне, а я, выполняя школьное задание, собирал информацию о нём. Добравшись туда по лесной тропинке на велике, я удивился, что в такой маленькой деревеньке, в базовой школе, есть довольно внушительный, по представленным материалам, музей. Мне хотелось узнать что-нибудь про деда, героически погибшего на войне, но молодая учительница, своей энергией и энтузиазмом создавшая и поддерживающая этот музей, долго рассказывала о древнем старообрядческом роде Папулиных, о каком то там знаменитом пра, пра, прадеде, жившем аж в 18-м веке, который был очень заметной фигуре в Российском старообрядчестве. Меня это мало интересовало и больше нравилось общаться с молодой, симпатичной учительницей. Увлекающейся, взахлёб рассказывающей о перипетиях старообрядцев. Вдруг, сбивающейся, спотыкаясь о мой откровенный взгляд 16-ти летнего ловеласа и так смешно краснеющей при этом…
Она же тогда говорила, что мой прадед, какой-то там в седьмом поколении был важной фигурой в этой среде. Даже крест отдала – деревянный. Черный как уголь, простой крест. Две перепялины, ни надписей, ни распятья. Говорила, что он 17-го века, что наш родовой, что бы я хранил, как зеницу…. А, ведь, он должен быть где-то в маминой квартире. Жалко, маму уже не спросить.
Куда же она могла его прибрать? Не выбросила же. Мысли перестали метаться, пытаясь сосредоточиться. За иконами? Ну ка… Вот он, конечно, где ж ему ещё быть…
Небольшого размера, деревянный крест, был довольно тяжёлым. Он как-то увесисто лежал в моей руке, будя в воображении всякие мысли.
Так, кто же там был дед-то мой? Загуглим… Старообрядцы… Папулин... Не то… не то… не то… А, вот:
- Николай Андреевич Папулин родился в 1779 году в городе Судиславле в купеческой семье старообрядцев Федосеевского согласия.
- В середине XVIII века представители рода Папулиных являлись одними из самых богатых не только в Судиславле, но и в Костромской губернии. Именно в то время и начался для Судиславля «золотой век».
- Получил от императора Александра I разрешение на строительство богадельни.
- Богадельня была построена на пожертвования купцов-старообрядцев.
- У Папулина работали сотни беглых крестьян, которых он и прятал в своей богадельне.
- Богадельня являлась тайной моленной местных староверов.
- В 1846 году купец Н. А. Папулин был арестован по личному распоряжению императора Николая I. Был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, а затем на Соловки.
- Благодаря его энергичной деятельности к XIX веку Судиславль стал одним из крупнейших центров старообрядчества Российской империи.
Вот оно! Вот мой пропуск в ваш мир! Что ты на это скажешь, Лука Прокопыч?
На завтра, я опять трясся по пыльной судиславской дороге к не сильно гостеприимному старосте.
- Опять ты? Ну, здрав будь. Уже говорили ж - он стоял в воротах, на этот раз не приглашая пройти.
- Здрасте. У меня тут - я развернул на ладони белый платочек, в который, был завернут дедов крест.
Лука Прокопыч напрягся. Взгляд его стал, каким то тяжелым и …липким что ли. Помолчав, он спросил:
- Откуда у тебя?
- Да я же говорил вчера. Это дед мой, Николай Андреевич, я внук его.
- Врёшь! - оборвал меня староста - не было у Николай Андреича детей, и женат он никогда не был! - сверкнул на меня черными, как угли глазами.
- ну, правильно - не растерялся я - конечно не был. Только у него был брат, Максим Андреевич, вот от него то мы и пошли.
- проходи! – расплылся в улыбке Лука Прокопыч
Сколько мы потом беседовали, как он отвел меня к Настасье Николаевне, как я лет пять, каждый год ездил к ней не по одному разу. На неделю, а то и две. Как перенимал искусство древней славянской практики – это другая, отдельная история.
А вечером того дня, я вернулся в родительскую квартиру настолько переполненный впечатлениями, что долго не мог уснуть, меряя шагами комнату. Уже в ночи, когда я, в очередной раз вышел на кухню ставить чайник, в дверь постучали…
С удивлением открыл дверь. От растерянности, даже не спросив: «кто там?» и увидел на пороге старика. Вроде наш, деревенский, что-то смутно вспоминалось.
- Воронов Василь Фёдорыч – прервал молчание поздний гость - ай не признал?
-проходи, дядь Вась, чего не признал то? – вспомнил я, и посторонился, предлагая гостю пройти…
Не один чайник «усидели» мы на кухне, пока я слушал историю бегства из Судиславля моего пра-прадеда, после ареста именитого брата. Неторопливый рассказ накладывался на обрывочные воспоминания о встрече с сельской учительницей, основательницей и хранительницей музея старообрядчества в наших краях. Меня переполнял какой-то восторг от происходящего…
- Может, отдашь нам крест-то дедов? – как ледяной водой «окатил» меня вопросом дед Василий.
- Он в правильной семье должон храниться. Не игрушка это.
Я замер от неожиданного вопроса. Мысли вихрем проносились в голове одна страннее другой:
«Крест. Лука Прокопыч. Настасья. Но откуда?! Хотя чего я? Хоть и старообрядцы, а 21 век на дворе. Телефоном то, небось, пользуются.»
- Да нет, дядь Вась - я с трудом взял себя в руки – не обижайся. Это ж родовой. Да и потом, я понимаю, что не игрушка.
Василий Фёдорович тяжело молчал. Морщил лоб. Что то думал.
- Тогда продай. Хорошие деньги дам. В дело пустишь.
Я на секунду замешкался, но как то само собой вырвалось:
- Да нет, что ты. Что деньги. Говорю - родовой.
- Ладно - старик тяжело поднялся – прощевай, коли так.
Он направился к выходу. Долго обувался, и какая-то гнетущая тишина стояла в доме. Чтоб хоть как то сгладить прощание, я спросил:
- А что дочка твоя, Анна, дядь Вась, счастлива? Замужем? Дети?
Он медленно распрямился.
- А тебе по что?
- Да так. Я влюблён в неё был когда-то, в 90-е еще. Она девчонкой совсем была.
Сам не понимал, зачем завел эту канитель. Просто обижать старика молчанием не хотелось.
- Вон оно… - задумчиво протянул дед Василий – жива.
И вышел. Я подошёл к окну и долго провожал взглядом твёрдо шагающего по дороге неожиданного гостя. Потихоньку занимался рассвет.
Следующий день был очень насыщенным простыми хозяйственными делами. С тех пор, как не стало родителей, я редко бывал в родной квартире, а потому каждый приезд выливался в решение множества простых хозяйственных задач. И всё же в бытовой суете я то и дело вспоминал события последних дней. Староста Лука, Настасья Николаевна, дед Василий…
В первом часу ночи, уже собираясь спать, я опять услышал робкий стук в дверь.
- Теперь кто? – мелькнуло в голове, пока шёл к двери.
- Привет.
На пороге стояла Аня. Повзрослевшая, налившаяся той прекрасной красотой взрослой женщины, которая сводит с ума мужчин во все времена. Только взгляд всё такой же робкий, но безнадёжно влекущий, как тогда пятнадцать лет назад.
-Можно?
-Конечно!
Я стряхнул оцепенение:
- Проходи. Здравствуй.
Она разулась и почему-то пошла не на кухню, а в комнату. Подойдя к неразложенному дивану, она остановилась и, не поворачиваясь, тихо спросила:
- Сюда?
Я, растерявшись, сделал к ней шаг, взял за плечи. Она вздрогнула. Я тихо спросил:
- Ань, ты чего?
- Я? – она обернулась. Её огромные глаза были наполнены страхом, но в то же время какой-то невыразимой женской покорностью и…любопытством – ты же сам говорил. Тогда в магазине, помнишь? Я ждала…
Всё смешалось в моей голове. Я развернул её и, крепко обняв, пытался целовать в лоб в губы , в шею…
Она целомудренно и не очень уверенно сопротивлялась. Сама не целовала, но подставляла для поцелуев щёки, глаза. А меня разрывало от нахлынувшего желания.
- Ты только осторожно, ладно – она прерывисто дышала – я в первый раз…
Я замер. Взяв её за плечи, вытянул руки и постарался заглянуть в глаза:
- В первый раз? Ты мне? Ждала?
Она подняла на меня свои бездонные глаза. В них не было страха или покорности. В них была решимость:
- Ты только крест дедов отцу отдай…
Фрея, Фрея, Фрея…