СКАЗКА ПРО ДЕВОЧКУ НАСТЮ
Последний день лета — как много разных чувств у нас связано с этим днём календаря, как много воспоминаний. Вряд ли кто-то забыл своё «первый раз в первый класс». В суете жизни этот день своей необыкновенностью сравним разве что с Новым Годом. «Ах, смотрите, лето кончилось, — говорим мы, увидев белые фартучки девочек и букеты цветов в руках детей, спешащих в школу». «Вот и лету конец, — думаем мы, собирая своего ребёнка в первый класс, — а ведь кажется совсем недавно мы и сами…» «Как быстро годы летят, — замечаем мы вдруг, вот уже внуки в школу собираются, ещё одно лето прошло».
Трубочист из садового шланга с распылителем поливал грядки в саду. Внучки — Лиза и Катя мельтешили туда-сюда, стараясь почаще угодить под водяные брызги. Лето в свой последний день щедро дарило тепло.
— С добрым утром, рыжий кот! С добрым утром, птицы! Начался учебный год, я иду учиться!
— Чего это ты там бормочешь, Катя? — спросил дед младшую внучку, идущую в первый класс.
— Стих учу, завтра на линейке будем выступать.
Александр Львович Смирнов, которого калининградцы, да и не только, знали под псевдонимом «Калининградский Трубочист», если не считать его творческих изысков, связанных с художественным эпатажем, в повседневной жизни был обычным семьянином, вырастившим вместе с женой Галиной детей, и теперь получающим удовольствие от общения с внуками. Точнее будет сказать с внучками, так как у живущего с ним сына, тоже Александра, было четыре дочки — школьницы Лиза и Катя, а также двухлетняя Настя и ещё грудная Машенька. Счастливый дед на своём обширном придомовом участке построил две теплицы, где выращивал для внучек разные вкусности. Участок как водится, охраняла «злая» собака, дома благоденствовали мудрые коты. Сам же он к концу лета, в коротких шортах поливая огород, выглядел как индийский йог — худой, без единой жиринки под кожей, только мышцы, загорелый до черноты и с копной растрёпанных длинных седых волос.
— А как ты завтра будешь стих рассказывать, у тебя же вчера передний зуб выпал? — ехидно передразнила старшая сестра младшую, демонстративно шепелявя. Лиза была на три года старше Кати.
— А у тебя синяк под глазом. Ха-ха, представляю — два белых банта и синяк, — Катя приставила ладошки к голове и скорчила смешную гримасу.
Небольшой, еле заметный синячок на лице Лизы всё ещё присутствовал, как символ не скучно проведённого лета.
— А вот вам, чтоб не ссорились, — Трубочист окатил внучек водой. Девочки с визгом разбежались в разные стороны.
— Какие красивые цветы растут у тёти Ани, — Лиза с завистью смотрела через сетку забора на соседний участок, — а у деда только лук и помидоры.
Действительно, Трубочист не хотел тратить время на возню с цветами, а помидоры и зелёный лук считал лучшим украшением любого стола. Конечно в саду были и фруктовые деревья, и кусты крыжовника, и смородина, и малина, но помидоры и лук были его слабостью. Особенно помидоры, они росли везде, и в теплице, и на грядках, и вдоль забора. Самые разнообразные — красные, жёлтые, чёрные, круглые, приплюснутые, сердечком, огромные на полкило и крохотные как виноград.
Заметив притихших у забора внучек, изучающих цветочный рай соседки, трубочист позвал девочек:
— Катя, Лиза, принесите мне корзинку, мы сейчас наберём в неё помидор и пойдём в гости к тёте Ане, а она нам цветочков нарежет.
— Мне вон те, фиолетовые нравятся, — Катя показала на гладиолусы.
— Ты выбираешь побольше, чтобы спрятаться за букетом, — съехидничала Лиза.
— Тебе тоже побольше пригодятся, — не растерялась сестра.
…
Немонин плавно перемещал избыточную воду, собираемую из мелких речушек и канальчиков в Куршский залив. Речка была не большая, но довольно широкая и рыбная. Её название — как бы уменьшительно-ласкательное от солидного Немана, намекает на некую связь с известной рекой. И в самом дели, исток Немонинки, так называют речку в верхнем течении, находится недалеко от устья Немана.
Друзья сидели в надувной лодке у правого берега напротив Головкинской бани, когда-то действовавшей, но с недавних пор заброшенной. Место было уже прикормлено смесью варёной перловки, пшёнки и панировочных сухарей. Над головой, где-то в небе, то и дело слышался гортанный крик журавлей.
— Уже улетают, смотри, Львович, — СанСаныч взглядом показал на увиденный клин.
— Птенцов тренируют, рановато ещё. Чаю горячего хочешь? Давай налью пока термос открыт.
— Плесни глоток. Смотри какое утро, сейчас солнце появится.
— Да, тишина. Только рыба плещется, видишь, — Трубочист показал рукой на круги по середине реки.
— Ну что, отправил своих птенцов в школу, Львович? — спросил СанСаныч, зацепив из ведёрка в кормушку прикормку и закидывая удочку.
— Даже цветами снабдил, у соседки на помидоры выменял.
Трубочист тоже закинул снасти — два крючка на тонких поводках и кормушка.
— Ты что насадил, Саныч?
— На одном бутерброд, на другом два опарыша. Смотри, Львович, у тебя уже клюёт, ну всё, понеслась, я тоже тащу.
— Работаем брат. — Трубочист подмотал леску, подтащив к борту лодки блеснувшую в воде рыбку.
— Подсак нужен? — нарочито серьёзно спросил СанСаныч.
— Надеюсь, ещё пригодится, — почти шёпотом ответил Трубочист.
— У меня тоже густёрочка, точнее две. Стайка видимо собралась.
— Ничего, Саныч, скоро крупняк её от прикормки отгонит. А как твои внуки, сколько их в школе уже?
— Из восьми пятеро.
— Богач!
— Жаль только вижу их редко. Зато твоих видел 1 сентября. А уж букеты просто огромные.
Друг Трубочиста подрабатывал школьным сторожем сутки через трое. Ему, как и Трубочисту было уже за шестьдесят, но выглядел он бодрячком. Всю жизнь проработав в море он, чтобы не скучать на пенсии, подыскал себе подходящую работу в соседней школе. Сутки на вахте — трое суток дома его вполне устраивало, учитывая, что вахта — это было сидение внутри школы у входа и наблюдение за тем чтобы в школу не проникали посторонние лица. На ночь школа закрывалась на ключ, и он спокойно мог поспать на диване в подсобке. Он любил детей. Его не раздражали ни их беготня, ни крикливая суета. Скорее наоборот, он чувствовал себя вполне комфортно, когда малышня с криками проносилась мимо, а заметив приунывшего пацана, или девчонку, он говорил им: «Ты чего грустишь, давай побегай и всё пройдёт». Дети тоже тянулись к нему, чувствуя доброту и отзывчивость. Он мог подолгу беседовать с малышами, вникая в их «житейские» проблемы, дать дельный совет подростку, объяснить двоечнику признаки равенства треугольников и параллельности прямых, помочь выучить стихотворение, которые почти все, из тех что учат в школе, помнил наизусть. Он был среднего роста, без излишней полноты и без седины коротко стриженых волос. Его считали, как минимум, на десять лет моложе и очень удивлялись, узнав настоящий возраст. Он мог мастерски закинуть в кольцо баскетбольный мяч, обыграть любого школьника в настольный теннис, подержать школьную линейку на носу или показать малышам какой-нибудь фокус. Ему не раз предлагали другую работу в школе — электрика, сантехника, учителя трудов, и даже завхоза, но он всегда отказывался, объясняя, что не станет даже директором школы, если предложат. Его вполне устраивает должность сторожа, а большим начальником он уже работал. Впрочем, будучи мастером на все руки, он никогда не отказывал в помощи. Например, он мог починить сломавшийся принтер или электросушилку для рук, наладить звуковую технику в актовом зале, снять и смонтировать видеоролик, наконец принести в учительскую или в класс тяжёлую бутыль с водой. Были случаи, когда его просили провести урок географии и рассказать об Антарктиде, где ему не раз довелось побывать.
— Львович, готовь подсак, кажется крупняк подошёл, видишь катушка хрюкает.
СанСаныч тащил что-то достойное. Удочка выгнулась, катушка временами тарахтела, стравливая леску. Наконец, у борта показались две довольно большие плотвины. Трубочист ловко подцепил их в подсак и вытащил в лодку.
— А вот это уже наш размерчик, Львович, по полкило будут. Я сначала думал, что леща тащу, тяжело шло, но плотва ещё и лучше. Вяленая она намного вкуснее леща. Не скрою, друг, вяленая плотва — моя слабость.
— У меня тоже тяжело идёт. — Трубочист подтащил рыбину к лодке и подхватил в подсак.
— Это подлещик, Львович, самая бесполезная на свете рыба. Ни завялить, ни поджарить, ни уху сварить. Давай его отпустим, может хорошим лещом вернётся.
— Нет, Саныч, я его Аннушке отдам, она любой рыбке рада.
— Это соседка что ли, цветочница? Ну, как знаешь, мне нужна только плотва, и только крупная.
Место, где они ловили, было облюбовано ими давно. Здесь, рядом с приметным ивовым кустом, метрах в пятнадцати от берега была большая яма. С началом осени рыба, нагулявшаяся летом на мелководьях, предпочитает собираться в глубоких затонах. В этом месте почти всегда можно было рассчитывать на хороший улов. Когда утреннее солнце выкатилось из-за куста и начало понемногу пригревать, у них в садке уже плескались полтора десятка крупных плотвиц и парочка килограммовых лещей, не считая прочей мелочёвки. Где-то справа гулко затарахтел мотор и показался мотобот.
— Девять часов, колхозники пошли в залив свои сети проверять, — задумчиво изрёк СанСаныч. — Видел, Львович, какая мелочь в городе на прилавках, судачки по триста грамм, им ещё расти и расти, нет, всё гребут, хуже браконьеров.
— У них тоже тяжёлый хлеб, Саныч, я что-то богатеев среди них не встречал.
— Всё равно, как-то всё не так, не по уму. Раньше хотя бы рыбу искусственно разводили, пополняли водоёмы, а так, как теперь, скоро её совсем не станет.
— А не пора ли нам перекусить, пока клёв подзатих? Огурчика малосольного хочешь с чёрным хлебушком, сальце, лучок, помидорки? — Трубочист разложил еду на скамье, пересев на борт лодки.
— Малосольный огурец мне нельзя, я же за рулём — с наигранной серьёзностью сказал СанСаныч, намекая, что закуска без выпивки — зря съеденный продукт, — а вот помидоры...
СанСаныч очень любил помидоры, ел их всегда, каждый день, и даже чувствовал некий дискомфорт, если вдруг дома не оставалось хотя бы одного помидора.
— Львович, а зачем ты ещё зелёных взял, пусть бы дозрели? — среди красных и жёлтых помидор была парочка зелёных.
— Попробуй, это сорт такой, лягушачий, они уже спелые.
— Ммм, ничего, съедобные, — СанСаныч отправил в рот половинку помидорины, — впрочем, ничего особенного, вкус средненький, разве что цвет...
Мимо пронеслась браконьерская «казанка», и подошедшая волна качнула лодку.
— Понаехали тут, — пошутил Трубочист, придерживая от неизбежного падения еду на скамейке.
Браконьерство в местных краях нельзя сказать, чтобы процветало. Точнее будет считать, что оно пришло к некоему равновесию о котором в народе говориться: «И волки сыты, и овцы целы», где под овцами надо понимать самих браконьеров, для которых в отсутствие другой работы, ловля рыбы, зачастую, была единственным средством существования. Ну а кто волки, вы уже, наверное, догадались сами.
— Раздевайся, Львович, позагораем, видишь солнце как припекло, — сказал СанСаныч.
— Можно и позагорать. — Трубочист снял рубашку, — а как там школа поживает, что новенького?
— Новенькие только первоклашки. Такие милые, взгляд искренний, любопытство так и прёт, сколько раз мимо пройдут, столько и поздороваются. А так, всё по-прежнему — учителя учат, столовка кормит, хулиганы хулиганят.
СанСаныч тоже снял свою майку и повернулся к солнцу спиной.
— Да, вот ещё новшество, — продолжил он, — мы теперь вторую смену пускаем в школу строго по расписанию, чтобы не было столпотворения на входе. По крайней мере так задумано новым руководством школы. И что в итоге?
— Благими намерениями проложили путь в Ад? — пошутил Трубочист.
— Ты смеёшься, а знаешь, что в итоге получилось? Детям сказали приходить в назначенное время, за двадцать минут до начала занятий. Но это же дети, — они приходят и за тридцать и даже за час до звонка. И все толпятся у входа, не давая первой смене нормально выходить. Нас строго предупредили — никого раньше времени не пускать. Мы и не пускаем, показываем на большие часы на стене, а они по ним не понимают сколько сейчас времени. Их не научили по стрелочным часам время определять, представляешь?
— Представляю, сколько всего важного из школьной программы наши умники выкинули.
— Вот они и толпятся у турникетов так плотно, что взрослому не пройти, и постоянно спрашивают, когда их начнут пускать, а некоторые звонят родителям, мол их в школу не пускают. Те приходят и начинают скандалить: «по какому такому праву их чадо не может попасть в свою школу? Покажите, где такой закон прописан?» Мы объясняем, мол надо приходить вовремя, отсылаем их к начальству — звоните, жалуйтесь, а у нас приказ.
— Ничего, привыкнут к порядку, а то у нас есть такие, кто старается побыстрее детей в школу спровадить, чтобы самим ими не заниматься — отправил пораньше в школу и нет забот.
— Да, Львович, есть и такие родители, а ещё есть дети, которым дома так плохо, что они стараются побыстрее сбежать в школу, я с такими общался. А пока знаешь, что я придумал, чтобы как-то разрядить ту атмосферу, которая возникает в последние пять минут перед тем как будет разрешён вход.
— Что ты там придумал? — улыбнулся Трубочист, тоже разворачиваясь спиной к солнцу.
— Я объявил детям, что сразу пропущу того, кто расскажет стихотворенье.
— Умно. И что, нашлись такие?
— Да, не много, но нашлись. Тут сразу два плюса: во-первых, пока смельчак рассказывает стих, все остальные слушают, и не шумят. А время идёт. Два-три стиха и пять минут незаметно пролетает. А во-вторых, дети стали специально готовиться, чтобы рассказав стих пройти турникет раньше других. Дважды один и тот же стих не принимается.
— А что начальство, одобряет?
— А начальство не знает, или делает вид, что не знает, а может просто не считает это существенным нарушением. Тут у меня недавно мальчишка один, пятиклассник, вызвался на стих — заявил, что знает Лермонтовское «Бородино». «До конца? — спросил я его». «Да — ответил он и начал: — Скажи-ка дядя ведь недаром…, а я ему — погоди, давай-ка отсюда и выдал — «Полковник наш рождён был хватом…». А он, ничуть не смущаясь, продолжил «… слуга царю, отец солдатам…» и до конца дочитал, да так, что учителя вокруг собрались. В общем сорвал пацан аплодисменты. Я поинтересовался, как его зовут? Оказывается, он не русский, зовут Арташ, армянин. Вот так, Львович, утёр мальчишка нос нашим оболтусам. А наши, кстати, опять подожгли мусорный контейнер, но я уже опытный, как только девчонки с улицы прибежали, мол мусорка горит, я сразу огнетушитель хвать из-под стола и во двор. Подбегаю к мусорке, а там два пластиковых контейнера, и из одного дым столбом валит. Он полный всякого хлама, в основном бумага да картон, и горит уже основательно. Ну, я чеку выдернул и шарахнул из огнетушителя порошком, как учили, пламя сверху загасил, а внутри температура уже высокая, и бока начали оплавляться. Я рванул за вторым огнетушителем. Возвращаюсь, а сбоку уже дырка появилась, и огонь снова разгорается. Я в дырку порошком из второго огнетушителя. Пригасил опять, но понимаю, что надо что-то радикальное предпринять, а то контейнер расплавится. И тут метрах в двадцати увидел большую лужу. Выкатил я контейнер из загородки и опрокинул в лужу. Вся «операция» по тушению заняла минуты три. И тут вижу идёт наш завхоз и с сожалением выговаривает мне, мол устроил дворнику хлопот — из лужи мусор выгребать. И это вместо «спасибо» за сохранённое от неминуемого уничтожения имущества. Ну а я ему сказал: «за то дворник не будет мусор в карманы собирать». Прошлый раз, пока пожарка приехала от обоих контейнеров только колёсики остались. А теперь, контейнер можно починить, всего то две дырки по бокам заделать. Второй контейнер и вовсе не пострадал.
— Повезло нашей школе, что её бывший моряк сторожит, обученный тушить и тренированный, — пафосно похвалил друга Трубочист.
— Львович, я шесть раз обучался в морском тренажёрном центре, зачёты сдавал по тушению, а сколько раз в море приходилось, в том числе и по-настоящему. В общем знаю цену каждой секунде на пожаре.
— Ну, ты просто герой, — уже совсем иронично заметил Трубочист, — а поджигателя поймали?
— Представляешь, в этот раз да, хотя обычно они уходят безнаказанно. Помогли камеры видеонаблюдения, ну и моё желание узнать, что ему за это будет.
— Ну и что?
— Оказался пятиклассник, уличный пацан, родителям до него нет дела, вот он и чудит, а с ним ещё один пацан, ведомый, чтобы хвост в бою прикрыть если мессеры налетят. Кажется, родителей в школу вызывали, но по нему не скажешь, чтобы он раскаивался.
— А что, мы не такие были, — заметил Трубочист, — ты что, не чудил, не поджигал в детстве?
— Такие же, Львович, ещё похлеще чудили, и чего только не поджигали. Сколько боеприпасов вокруг валялось. Возьмём бывало с пацанами шину автомобильную, выкатим в поле за город, обложим ветками, а внутрь патроны, гранату, а то и мину или снаряд, подожжём и сидим в окопе, они тогда ещё не заросли как следует. Играем в карты пока не рванёт. Мне тогда лет семь-восемь было. Любопытство разбирает, хочется высунуться из окопа, а ребята постарше не дают, чуть что сразу подзатыльник, или того хуже, пригрозят, что больше не возьмут. Потом как бахнет, в ушах словно вата. Всё, можно уходить. И таких «бах» чуть ли не каждый вечер на окраинах.
— В те времена, — продолжил тему Трубочист, — вся детвора подрастала на улице, потому что все родители были на работе. Некогда им было с нами возиться. Сыты, одеты, вот и хорошо. А как мы боялись, когда их в школу вызывали. А потому, что знали — если напроказничал, и учитель вызвал отца на разговор, значит постановка «в угол», линейкой по рукам или подзатыльник уже не помогают, и отцу придётся самому «заняться» воспитанием, — при этом Трубочист шлёпнул себя по заднице, — и главное, никто из родителей не сомневался, что учитель всегда прав. Может государство и не очень заботилось об учителях, зато люди наделяли их привилегией полного доверия и ценили высоко.
— Уважали учителей, Львович, не то что сейчас. Тут у нас одна учительница, чисто символически щёлкнула щелбанчик по лбу одному зарвавшемуся третьекласснику, так тот родителям нажаловался, они же ему внушили, что он неприкасаемый, что у него права, а про обязанности как-то не доработали. Так вот, его родители такой хай подняли, что бедную училку чуть в тюрьму не посадили за рукоприкладство. Или ещё случай — пожилая уже учительница объясняя что-то девочке, положила ей руку на плечо, так ей сексуальные домогательства пришили, по судам затаскали, еле отвертелась.
— Вот они, «западные ценности», наружу лезут.
— Только не про политику, Львович, мы же на рыбалке, помнишь я тебе рассказывал, как мы в походе в Карелии балберы на щуку ставили...
Они ловили ещё два часа, наслаждаясь природой и непринуждённо болтая о том о сём.
…
Трубочист с внучками гулял по зоопарку. Это был давно обещанный поход, и теперь девочки с радостью бегали от одного вольера к другому, обсуждая увиденных зверей.
— Лиза, смотри, козлик на дядю Леопольда похож.
— Это который нашу собаку всё время обижает? Тогда бегемот на дядю Витю тоже похож.
— Нехорошо так про людей говорить, — вмешался Трубочист, — вы сами то на каких зверьков похожи?
— Я хитрая лисичка, я съела колобка, — Катя сделала, как ей казалось, хитрую физиономию и показала, как она проглатывает героя сказки.
— Ты что, в кукольный театр записалась, — спросил внучку Трубочист.
— Записалась. А Галина Ивановна сказала, что нам надо подобрать новую сказку. Дед, придумай нам сказку, ты же умеешь сочинять, только чтобы я самой главной была.
— Я взрослые сказки пишу, а для детей ещё не пробовал.
— А ты попробуй, а то вдруг выберут такую сказку, где мне не достанется хорошая роль.
— Ладно, я подумаю. А про что же ты хочешь сказку?
— Сочини ей сказку про хитрую акулу, — вмешалась Лиза, — пусть она остров проглотит со всеми его колобками.
— Похвально, Лиза, хорошая у тебя фантазия, а главное добрая. Вот только на острове могут и люди жить, их тоже придётся проглотить. Скажи нам лучше, как у тебя дела в школе?
— А всё хорошо, троек нет.
— Ну, если бы у тебя были тройки, ты бы по зоопарку сейчас не гуляла, а сидела уроки учила. Ты в какой кружок хочешь записаться?
— На шахматы ей надо, там как раз таких умных берут, — съехидничала Катя.
— Сама иди на шахматы, там всех берут, даже первоклашек.
— Зачем лисичке шахматы? Лисичка будет знаменитой актрисой.
— Хватит спорить! Лиза, ты чего молчишь? — спросил он внучку, заметив некоторую задумчивость девочки.
— Я не хочу быть зверюшкой.
— Тогда кем, может принцессой? — с улыбкой сказал Трубочист.
— Ага, завтра дед сорвёт тыкву в огороде, приделает колёсики и мыши ночью повезут тебя во дворец, — весело прощебетала Катя.
— Я пока не знаю, — сказала Лиза, — пойдёмте мишек смотреть.
Смотреть медведей было самым любимым занятием внучек. Они пошли в сторону вольера с бурыми медведями.
— Лиза, а ты не хочешь к Галине Ивановне в театр моды пойти, — на ходу спросил Трубочист.
— Я хочу, только туда с пятого класса начинают брать.
— А я поговорю с Тётей Галей, и она тебя возьмёт. Пойдёшь?
— Пойду, а когда ты поговоришь?
— Завтра и поговорю.
Сразу повеселевшая Лиза, увлекая за собой сестру, вприпрыжку побежала вперёд.
У вольера с медведями, как всегда, было полно народу. Катя достала из своей сумочки заранее приготовленные печенюшки.
— Держите, — она раздала печенье сестре и деду.
В сторону медведей из-за изгороди вольера то и дело летели кусочки печенья, хлеба, а то и конфеты. Оба медведя демонстрировали выдающиеся навыки циркового искусства. Они жестами просили дать им что-нибудь, а затем пастью на лету ловили очередное лакомство. Смотреть на это можно было бесконечно. Наконец, Катина сумочка с запасами опустела, а наблюдать как другие кормят медведей было уже не так интересно. Вовремя заметив это, Трубочист предложил:
— А не пора ли и нам чего-нибудь съесть, кто будет мороженое?
— Мы! — дружно отреагировали Катя и Лиза.
…
Как по-особенному бывает хорош наш город в сентябре. Ещё почти по-летнему припекает солнце, зазывая горожан к морю на песчаные пляжи, ещё люди носят солнцезащитные очки, ещё вовсю работают многочисленные кафешки со столиками на открытом воздухе, но уже появились арбузно-дынные ряды вдоль дорог, а вот и бабульки с грибами, а вот ещё с картошкой, с яблоками, а вот и Холмогоровка снова выставила свои гигантские тыквы по бокам шоссе. Лёжа спиной на тёплом песке где-нибудь на пляже Зеленоградска, вдруг заметишь, что птицы уже собрались в стаи и готовятся к перелёту в тёплые края. И конечно школы — они как гигантские муравейники, зазывают к себе своих тружеников. Сгибая спины под тяжестью рюкзаков и ранцев, наполненных бумажными ресурсами книг и тетрадок, дети идут туда, чтобы переработать это вещество в тот бесценный багаж знаний, который определит их дальнейшую жизнь.
Вот бабушка ведёт за руку третьеклассника. Он уже давно бы мог бегать в школу сам, как его одноклассники, но бабушка даже мысли не допускает о том, что её единственный внучок вдруг сможет обходится без неё. Она сама уже ходит с трудом, а ещё несёт его тяжёлый ранец и не выпускает руки внука из своей, а потому, что чувствует, как только это случится, она станет не нужна. А тогда что? Всё — конец.
Вот семиклассница, вчера она провела весь вечер у зеркала, впервые по-настоящему попробовав мамину косметику. Какие там уроки, когда тут такое? Что скажут подружки, а как будут смотреть мальчики. И вот она, не выучив уроки, идёт в школьный муравейник, ещё немного стесняясь, но придирчиво, краем глаза, наблюдая за производимым ею эффектом.
А вот пацаны-пятиклассники, идут кучкой и что-то возбуждённо обсуждают. Один из них украдкой показал приятелям электронную сигарету, которую стащил у старшего брата и теперь они обдумывают, что с ней делать — то ли в туалете надымить, то ли в раздевалке спортзала.
Всю ночь шёл дождь, а утро выдалось на удивление солнечным и тёплым. Большой цветник вдоль всего здания школы благоухал цветами. Дети живыми ручейками стекались к главному крыльцу.
— Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет. Он летит себе в волнах на раздутых... раздутых... раздутых парусах.
— Лиза, это ты сама сочиняешь? Здорово у тебя получается. — Катя шла рядом с сестрой, держа её за руку.
— Не будь дурочкой, это же Пушкин. Мы Сказку о царе Салтане учим.
— А мы тоже Пушкина учили: И днём и ночью кот учёный... стоит без окон, без дверей.
Сёстры дружно расхохотались. Вдруг Лиза увидела идущую впереди подругу Дашу.
— Дашка, подожди, — она бегом догнала её, и они пошли вместе, оживлённо о чём-то болтая.
— Без меня домой не уходи, — крикнула Лиза сестре, обернувшись назад.
Время диктовало свои правила посещения школы. Из четырёх входов был открыт только один и все посетители должны были пройти через турникеты мимо охранника, который был обязан бдительно следить, чтобы никто посторонний не проник в здание.
— Первоклашки, ох уж эти первоклашки, — каждый раз умилялся СанСаныч. — Здравствуй, малыш! — с удовольствием отвечал он поздоровавшемуся с ним ребёнку, только что отпустившему родительскую руку.
— Я не малыш, я школьник, а не детсадовец, — с гордостью поправлял его первоклассник, делая без маминого присмотра первые шаги в самостоятельную жизнь.
— Здравствуй, СанСаныч, дедушка привет передаёт, — услышал он звонкий голосок Катюшки.
— А, Катя, спасибо, — он на секунду задержал свой взгляд на внучке друга, — что это у тебя ранец такой тяжёлый, еле тащишь, игрушек с собой набрала?
— Там только книжки и тетрадки, — успела ответить она, увлекаемая потоком других детей.
Катя была девочкой миниатюрной, и ранец у неё за спиной казался просто огромным. Но она носила его с особой гордостью, не доверяя никому — ни папе, ни маме, ни сестре. И понятно почему. Кроме книжек, тетрадок и других необходимых принадлежностей сегодня, например, в нём она несла: два бабушкиных пирожка с малиновым вареньем, три дедушкиных яблока, бутылочку с клюквенным морсом, в самый последний момент заботливо втиснутую мамой в боковой кармашек, любимую куклу с которой никогда не разлучалась, парочку прыгскокеров, маленькую коробочку с зеркальцем в крышке, наполненную «драгоценностями». Может что-то и ещё, что она положила раньше, но уже позабыла. Всё это было нужно девочке, чтобы не скучать на переменках и похвастаться перед подружками.
Перед охранником, не поздоровавшись, проскочила Лиза, увлечённо общаясь с подругой. «Зазналась принцесса, который раз проходит не здороваясь, надо бы Львовичу сказать», — подумал он, качая головой.
Казалось бы, нескончаемый поток школьников, врывающийся в единственный проход, постепенно иссяк, и вот уже лишь единичные, как правило хронические «опоздуны», с заспанными лицами, торопливо проникали в здание, стараясь успеть на первый урок.
— СанСаныч, мы вчера в зоопарке были с дедом, — услышал он подошедшую сзади Катю, — мне мишки очень понравились.
— Мне тоже мишки нравятся, а ещё рыбки в аквариуме. А Лиза с вами была, что ей понравилось?
— Не знаю, ей принцессой нравится быть.
— Это да, по ней заметно.
— А я буду актрисой в кино, можно я на звонок нажму?
Охранник, в обязанностях которого была подача звонков, иногда разрешал совершить это священнодействие некоторым детям, как бы в знак особого доверия и расположения. Ему нравилось видеть восторг в глазах ребёнка с гордостью дающего этот приказ — всей школе приступить к занятиям.
— Вот если правильно сосчитаешь, сколько минут осталось до звонка, тогда можно.
— Сейчас, я умею. — Посмотрев на большие часы, висевшие рядом на стене, Катя задумалась, что-то высчитывая в уме и загибая пальчики. — Получается через две минуты, правильно?
— Опять ты забыла, что на урок всегда два звонка, и первый даётся за две минуты до начала.
— Ой, всё, знаю-знаю, тогда получается, что уже пора звонить.
— Вот теперь правильно, молодец, давай жми.
…
— Ветер по морю... по морю...
— Гуляет, Ковалёв, ты что не учил? — учительница сердито глянула на ученика.
Впрочем, напускная строгость Анны Юрьевны не сильно пугала детей. Ни внешний вид невысокой, худенькой, светловолосой учительницы с добрыми голубоватыми глазами, ни её покладистый характер, никак не вязались с тем, что дети называют «злая училка».
— Я учил, Анна Юрьевна, — ученик весь превратился в слух, пытаясь разобраться в подсказках, нашёптываемых со всех сторон. — По морю гуляет и кораблик... кораблик разбивает.
— Это конец, Ковалёв, разбил ты моё терпение садись. Так, дети, кто продолжит? Лиза хватит тянуть руку, я знаю, что ты знаешь, дай другим ответить, мне надо сначала проверить отстающих.
Лиза разочарованно опустила руку — конец её надежде получить ещё одну пятёрку за старательно выученный стих. И тут она почувствовала, как вздрогнул её смартфон, оповещая о полученном сообщении. Она потихоньку достала гаджет и глянула на экран. Там красовался смайлик с сердечком. «Фу, Никифоров, вот пристал!» — мальчик, сидевший сзади у окна, ей немного нравился, но она не хотела себе в этом признаваться и уж тем более боялась, что узнают подруги. Лиза выбрала самую злую картинку из всех смайликов, и послала ответ: «отстань, Ярик». Заметим, слово «смайл» по-английски — улыбка, а Ярославу в ответ была послана злая, зелёная рожа с кривыми зубами.
— С кем это ты переписываешься? — шепотом спросила Дашка, сидевшая рядом, — дай посмотреть, — она считала, что между подругами не должно быть никаких секретов.
— Даша, Лиза, чем вы там занимаетесь? — прервала «незаконную деятельность» бдительная учительница,
— Потом покажу, — шепнула Лиза подруге, с облегчением пряча свой секрет в кармане, в надежде, что «потом» не состоится. Главное — не забыть всё удалить из смартфона.
Продолжение следует
Ссылка на весь контент: