К концу 18-го столетия Лион успел стать вторым по размерам городом французского королевства. Более того, он являлся одним из важнейших промышленных центров в государстве. Слава о лионских ткачах гремела не только по всей Европе, но и за ее пределами, а шелк, что выпускали городские мануфактуры, шел за границу, принося огромный доход казне. Как и во всех других городах и весях, простые жители Лиона зависели от экономического благополучия государства, и когда Францию в восьмидесятые годы 18 века охватил жесткий кризис, то горожане пострадали не меньше, а то и больше остальных своих соотечественников. Кто виноват во всех бедах? Ну конечно же власть! Именно поэтому горожане всем сердцем приняли революцию, поставившую точку в существовании монархии. Лион быстро последовал примеру столицы. В городе появились выдвиженцы нового мира, пользовавшиеся любовью простого народа. Это политики новой Франции тут же вступили друг с другом в отчаянную борьбу за пост городского главы и членство в народном собрании. Как грибы после дождя стали множится революционные кружки и общества.
Большинству жителей Лиона было плевать на тонкости и нюансы политических дискуссий. Их волновали цены на хлеб, которые стали одной из причин французской революции. Несмотря на свержение монархии, стоимость хлеба и не думала снижаться. Именно на фоне этих турбулентных событий в Лионе гребень волны популярности оседлал некий Жозеф Шалье, который за свою жизнь успел побывать и лавочником, и лицом духовного звания. Насколько искренне он принял идеалы революции вопрос спорный, но на словах, таких преданных слуг нового порядка как Жозеф еще следовало поискать.
Когда парижане разнесли по камешкам Бастилию, Шалье специально сгонял в столицу, отыскал на руинах булыжник покрупнее и с этой добычей пешком отправился обратно. Проведя в дороге почти неделю, Шалье, наконец, вернулся в родной город, где и соорудил нечто вроде алтаря, в основу которого вделал камень из Бастилии. Эту занятную конструкцию Шалье, естественно, смастерил не просто для красоты, а чтобы произносить с нее зажигательные революционные речи. Суть их была проще медного гроша: все люди братья, друг друга надо любить, но на богатеев это правило не распространяется. Их следует взять к ногтю, а имущество отобрать и поделить между бедными. Вот тогда-то и наступит всеобщее счастье. Лионская голытьба эти речи слушала с большим интересом и точила ножи, дожидаясь момента, когда от теории можно будет перейти к практике.
Лионцы у которых водились в карманах деньги, тоже слушали речи Шалье, но восторга бедноты по понятным причинам не разделяли. Мэр Лиона в конце 1792 года, в духе времени предложил сделать ход конем и решить финансовые проблемы города самым простым способом: отжать три миллиона франков у богачам. Официально, естественно, отжим был благородно назван «займом». Особую пикантность ситуации добавило и то, что к условным богачам причислили людей весьма скромного достатка. Городской совет поддержал инициативу мэра руками и ногами, и состоятельным лионцам пришлось раскошелиться: они справедливо рассудили, что организованный грабеж всяко лучше неорганизованного поскольку во втором варианте рискуешь потерять не только всё нажитое непосильным трудом, но еще и жизнь.
Впрочем, ангельское терпение состоятельных граждан тоже имело свойство заканчиваться. Это произошло, когда они внезапно узнали, что деньги, которые с них столь бесцеремонно стрясли, были потрачены не на подъем ткацкого дела, как изначально обещала городская администрация, а на развлечения голытьбы, и что немаловажно, на организацию революционного трибунала, который тут же принялся рыть копытом землю, желая разобраться с классово чуждыми элементами.
Само собой, никто и глазом не успел моргнуть, как три миллиона франков улетучились как дым. Впрочем, Шалье, державший в кулаке городской совет, знал, что делать – идей у него было как у дурачка фантиков, и причем одна другой гениальнее. Он выступил с инициативой обложить лавочников, торгующих продуктами питания – новым налогом. Лавочники, естественно, взвинтили цены. Тогда городская администрация ввела потолок цен. Лавочники, опять же, естественно, вообще свернули торговлю – кому охота продавать себе в убыток? Замаячил призрак голода. Тем временем Шалье не собирался останавливаться. По его инициативе городской совет выступил с инициативой ввести еще целый ряд дополнительных сборов – чувствуя растущее недовольство властям пришла идея собрать шесть миллионов франков, чтобы вооружить на все эти деньги народную дружину бедняков.
Впрочем, пока суть да дело, на фоне накаляющейся в городе обстановки, руководство Лиона запросило у Парижа военной помощи, мол революция в опасности и вот это всё. Подкрепление прибыло вовремя – возмущенные беспределом властей граждане устроили на площади перед ратушей митинг, и революционные части от всей души угостили собравшихся картечью. Для закрепления урока Шалье приказал поставить на площади, с брусчатки которой толком не успели смыть кровь, гильотину – ее как раз подогнали из Парижа в подарок, мол от нашего стола к вашему столу. Гильотина в скором времени пригодилась, однако то, против кого ее пустили в ход, стало для Шалье неприятным сюрпризом.
Горожане, из тех кто поприличней, пресыщенные разнообразием революционных будней, решили поставить в происходящем жирную точку и устроили переворот. На рассвете 30 мая 1793 они повязали Шалье и всю его братию и оперативно предали их суду. Занятно, что председательствовал на судье месье Ампер, папа прославленного физика Андре-Мари Ампера. Пока в Париже кричали о контрреволюции, поднявшей голову в Лионе и собирали армию, чтобы взять город, лионцы взялись строить оборонительные сооружения.
Ну а 16 июля у Шалье появилась возможность испытать эффективность гильотины – на самом себе. Метод казни для лионцев был новым, но они решили, чего добру пропадать, зря что ли это чудо техники из самого Парижа везли. Однако, не обошлось и без накладок – нож в суматохе забыли наточить, и потому голову Шалье никак не получалось отрубить. В итоге, после трех неудачных попыток, палач сжалился над несчастным и отсек ему голову по-старинке. Само собой, лионцы понимали, что после такого финта ушами с казнью, компромисс с Парижем уже невозможно и воевать придется всерьез. Ну а коли так, надо готовиться к обороне, чем жители Лиона и занялись.
