- Как снег хрустит! – завизжала Надя, дразня ветер размашистым шарфом. – Я давно не чувствовала такой детской радости! Мир завиииис! мы идем!
Вера потянула булочную за дверь, и из - за двери их обдало теплом. В потертой куртке, на которой не хватало нескольких пуговиц, и глухом надежном капюшоне, пухлая Вера казалась еще круглее. Она шагнула в тепло увесисто и твердо. Надя, подпрыгивая и удирая от ветра, вскочила за ней, по привычке вскинув на плечи значительный рюкзак, слишком серьезный для женщины.
- Ну, что мы будем? Я не знаю, думаю между чизкейком и капкейком. – предвкушала Вера.
- А я на сто грамм поправилась, - виновато брякнула Надя. – Но ведь можно же, можно?
Изнутри стекла запотели, поэтому неоновая вывеска, размытая и словно истекающая светом, могла бы служить декорацией фантастики или хоррора. Здесь было тесно и как-то необычно, как будто булочная именно в этом месте возникла из ниоткуда, а может быть даже и видна была не всем.
-Спасибо большое, - взмахнула картой Вера. – А что у вас за милое деревце, будто бы хочет разродиться листьями? – Она показала на горшок, из которого карабкался комнатный древесный ствол с небольшими зелеными кругляшами.
- Ой, это у нас инжир, фиговое дерево, подарил один постоянный клиент. Да, оно прямо уже собирается после зимовки. – Продавщица показала на стойку, где дожидались стаканчики и десерты. - Ваш заказ там.
Женщины разместились за столиком у окна, вскрыли чайные конверты, макали заварку в кипяток и читали пар над бумажными походными стаканчиками. Под шепот машины за стойкой убаюкивающе запахло кофе.
- Знаешь,- начала Вера, - а ведь потом нам будет вспоминаться этот вечер как событие. Карманная булочная, а мы в ней такие настоящие, близкие. Ты чувствуешь, как странно здесь течет время? Совсем по-книжному. То есть оно течет в себе, а вообще то замерло. Зависло.
Вдали на темно-сером обозначали себя красными огоньками трубы ТЭЦ, и с них распускался ватный дым, полз и занимал все больше места.
- Мы как герои Ремарка, -мечтала Надя, – они обречены на смерть, и поэтому по-настоящему свободны. Я тоже чувствую себя свободной. Про всерьез, знаешь, я вот потеряла одну важную вещь. Понимаешь? Я потеряла кое-что. Я, когда случился развод, я потеряла то чувство безопасности, защищенности что ли. У меня были тылы и уверенность в незыблемости, а теперь я потеряла. Мне не собраться. Вот о чем хотела поговорить.
Надя грела пальцы, вцепившись в стаканчик. Вера же вглядывалась сначала ей в глаза, потом уставилась сквозь стекло на улицу.
- Я не могу тебя пожалеть, Надюша, ты ничего не потеряла, только избавилась. Безопасность, тылы – у тебя не могло быть то, чего и нет.
Надя глянула на Веру так, как будто та стащила у нее едва надкушенный тыквенный флан. Жалобно и по-щенячьи голодно.
- А свободны то мы от чего? – завелась Вера.- Смотри, с социальной точки зрения мы обе потерпели поражение. Нам сорок, список кораблей прочли до середины; ты в разводе, я и замужем не была. Ты работаешь инспектором, я учитель. С виду как будто бы мы винтики системы. Механизмы. Ты жилье снимаешь, я живу с мамой. Считаем копейки до зарплаты. Помаду поддельную Диор покупаем у метро. Вся эта оболочка – невзрачная такая витрина. Но есть за ней тепло, жизнь. Мне вот ничего сейчас не надо больше. Чай с бергамотом, горячий, у морозного запотевшего стекла и с ощущением, что ты меня слышишь и понимаешь. Что еще? Я больше сейчас ничего не хочу. Мы шагнули в особый статус сейчас. Чувствуешь?
Вера замолчала и отхлебнула чая. Черной пластиковой ложкой ковырнула чизкейк, с которого слетела обсыпка какао. Поднесла кусок к румяному рту, асимметричному и добротному. Кусок исчез.
От того, что посуда была кукольная, одноразовая, разговор не терял драгоценных хрустальных ноток сердечности. Они звучали как арфа, с которой заигрывают сквозняки в сказочном замке. Кто-то трогал струны.
- Слушай, Вера, - начала Надя. – А я тебе же не рассказывала о своих фантазиях? У меня есть пара сюжетов. Когда мне совсем не понятно, что там, снаружи, и пусто, я тогда мечтаю, я туда за любовью хожу, в эти мечты. Вот слушай такой вариант. Ну представь. Значит, служу я исправно по делам несовершеннолетних, там, в общем, помогаю, организую всякие хорошие события, дети меня любят. Вот. И вдруг, ну, например, по вопросу спонсорской поддержки детям знакомлюсь с таким…
Надя замялась, но зацепившись за улыбку Веры, тоже улыбнулась и шепотом продолжила.
- С таким вот человеком… он бывший вор в законе, зэк, сам по малолетке начинал, и он жизнью ранен, ну у него знаешь, шрам на лице и может он хромает, как в Анжелике и Король. И спина почему-то у него в шрамах. И куча наколок. В общем он зверь битый, из другого мира. Но тянется к светлому и чистому.
- К тебе, то есть, Надюша,-хохотнула Вера. Ее глаза посверкивали, но по-доброму. Щеки пампушками смотрели в стороны, разбежавшись от улыбки.
- Ну у нас разговор или как?- возмутилась Надя. – Да, значит, ко мне. Так можно в фантазиях. И там такой замес, ты не представляешь! В общем он влюбляется, я тоже, но мы скрываем чувства друг от друга. А потом я прошу его оплатить операцию одному из моих подопечных, потому что вопрос жизни и смерти. Он соглашается. Ой, или еще тема такая что… Да, подожди, соглашается, но при условии, что я год живу в его доме и даю ему шанс, точнее нам шанс, короче, что я его полюблю. Ну, он же не знает, что я влюблена, я неприступна, держу лицо. Вот. Да и второй вариант- мы едем в Грецию, на Санторини. Причем живем в отдельных номерах. То есть я в своем номере…
- За свои деньги? – прервала Вера, делая глаза как у совы.- Ты сама себе крошечный номер оплачиваешь с малогабаритной зарплаты? На мини острове?
-Да нет же! – Надя куницей сгорбилась к столу. Она была похожа на девчонку, которая летним днем во дворе объясняет подружке правила игры, очень важной, во всех деталях, так, что даже запахло солнцем.
– Ты не поняла что ли? Он сказочно богат же!
Тут расхохотались обе. Лукаво, беззаботно и очень счастливо.
- Так-так, ну разумеется- подыграла Вера.- А может у него и крепостные есть?
Но потом вдруг сдвинула брови и спросила вкрадчиво:
- Надюша, а почему же именно зэк? Может быть без зэков? Ты все насилие с любовью мешаешь, тут без шансов на хэпи энд.
- Не знаю,- задумалась Надя. – Может, что он… он ну как это стекло. Защитит от жизни, принимает все удары, поэтому там в фантазии весь исцарапанный. Жизнью битый. Короче, с ним можно будет не взрослеть. Шансы – без шансов- я решаю, моя же фантазия. А кстати, я уже его дом прям в деталях изучила. И там такая сцена. Ну я, конечно, долго держу себя в руках, а потом однажды случается ночная гроза.
Вера прыснула со смеху.
- Так вот гроза, -повысила голос Надя, как будто бы потянула на себя лоскутное одеяло, чтобы вплести туда кусочек своей истории, - и я иду сделать себе травяной чай на кухню. Кухня просторная и там белая тюль такая свадебная. Стою, пью чай и смотрю, как ветер ветви ломает. И он подходит, обнимает меня сзади. Властно, но с допустимым нажимом. А дальше, как в рассказе Аверченко, “ и все завертелось “.
Надя победоносно надкусила глянцевый флан, ликуя от удовольствия быть искренней, искренней совсем. Это была другая Надя, без рюкзака, и казалось, она правда может укрощать широкоспинных твердожилистых мужчин. Но вот она вынырнула и снова очутилась в булочной, за стеклом с горящими буквами, рядом с Верой, разделившей главное ее любовное приключение.
- Фантазерка! Во даешь! А у меня, знаешь, тоже есть внутри место особое. Там озеро, горы, дом деревянный. - отозвалась Вера.- И у меня там бродит огромный лев. Он меня защищает. Может надо тоже ему шрамы, что дрался и закален в боях? Я туда прихожу, там мох под ногами, а в доме камин. Заселяю еще разных существ, есть ведьма, например, что угодно может, хоть тебе исцелить твоего вора в законе от ПТСР. – Вера замолчала, даже чересчур серьезно притихла.
Ветер шмякнулся о стекло и, взвыв, помчался обратно в темноту. Можно было подумать, что снаружи доносились стоны, так яростно разыгралась стихия. То ли пулеметная очередь, то ли визг, то ли град – не различить и не расслышать. Да и не существовало никакого снаружи. Имелось только здесь: запах кофе ласково вползал, дразнил, обволакивал, приглашал закусить чем-то сладким; заговорщически склонялись друг к дружке лбы; чайные озера мельчали в бумажных стаканчиках; взгляды и слова цеплялись друг за дружку, становясь вполне литературными.
- А помнишь, у тебя на оформлении мальчишка был, которому двенадцать лет?
- Ой,- ответила Надя,- мальчишка, да. Курит и пьет давно, как дышит. Украл двадцать пачек масла, на чем и поймали, из супермаркета. Зачем, не может объяснить. Мама на работе до ночи, и не может уследить. Да и она не видит проблемы. Так а что с ним будет? Запустили всю процедуру постановки на учет. Ну и что толку?
Надя беспомощно развела руками, даже с укором, как будто недоумевая, зачем об этом. Но продолжила обреченно:
- Не знаю, наверное, гибель для него -просто вопрос времени, - заключила она и начала выцветать, как-то съежилась и стала еще меньше на фоне грузной Веры.
-А что, ты жалеешь его или веришь? – раздувалась Вера.- Он жалость твою заслужил или будем верить в него? Получит опыт. Превратит опыт в Путь. Отрастит львиную гриву. Я серьезно. Он с двенадцати лет на передовой. Ты вот во сколько развелась? А он уже с жизнью один на один. Будем оплакивать или как?
Вера остановилась, бросив этот вопрос Наде. Надя посмотрела на жизнь за окном. Битый жизнью, хм. Там и правда холодно. Ничего не видно. Здесь тепло. Ему бы кофе и пару историй. Львиную гриву... С гривой - справится однозначно, точно выживет. Надо бы размер подобрать только.
В булочной становилось людно, но не громко. В углу на диванчике флиртовала пара: бородатый байкер и девушка с конским хвостом. Еще двое разместились ближе ко входу. Некто занял столик у окна. Здесь это было можно, можно откровенно и можно о том, о чем вообще трудно говорить. Можно присутствовать, но не быть. Можно засыпать от кофе.
- Будем верить, -тихо согласилась Надя. – Такие как он…
Она сглотнула.
- Такие как он не могут не быть под защитой. Знаешь, мне больно, когда жалею, поэтому только верить. Вот лежит желудь, никому не нужный, грязный, а в нем такая жизнь! И выходит, что он попадает на землю с асфальта и прорастает, становится огромным деревом. А когда смотришь из страха, из вины своей, то видишь грязный побитый желудь. Хочешь отмыть, переделать. Сделать нормальным. А он уже в полном порядке, это у тебя глаза полны страха. Нужно учиться смотреть из любви. Из любви я вижу не грязь, а дуб.
- Ага, -подтвердила Вера, - все живое хочет случиться, быть сущим, кричит об этом. И случится, и не твоими руками, выдыхай. Так вот и услышь в нем этот крик. Это самое важное. Может быть, единственное, что нужно сделать. Посмотреть из любви. Твоя, между прочим, работа. Работа такая- ждать весну и приветствовать сбывающееся.
- Служба и опасна и трудна, - попыталась пошутить Надя.
А Вера продолжала:
-Я, кстати, тоже фантазирую. Есть и у меня сюжетик.
Вера притормозила, чтобы поймать Надин взгляд. Надя сначала еще полминуты таращилась на шершавые клеточки салфетки, а потом добралась взглядом к Вере.
- Ну насчет того, чтобы случиться. Я представляю, что на мою школу напали. И кто-то должен пожертвовать собой ради спасения детей. Конечно, это я. И вот я наконец чувствую, что по-настоящему живу, что я имею шанс совершить важное, положить голову за други своя. Рождается любовь. Но в последний момент снайпер ловко обезвредил злодеев, и я отделываюсь легким ранением. У меня прямо вот как в стихотворении “Ерошат крылья ужас и отвага”. Так хочется подвига!
- Ты можешь различить, что за окном? – спросила Надя. – Странно, не видно и не понятно ничего, туман что ли навалил? Да, интересная у тебя тема. Нужности. Хочется тебе купить свой билет в любовь. Кровью. Как будто прорастаем мы по билету. За плату. А я думаю, что так много стараюсь, а, может, мы прорастаем по милости, забесплатно? Точнее, за все уже заплатили. Просто прорастай, не надо заслуживать.
Вера прищурилась, чтобы что-то разглядеть. А что вокруг? Шрифт вывески. Запотевшее стекло или туман на улице. Темнота. ТЭЦ. Фонарь, который беззастенчиво лучится на снег. Лужа света на снегу под фонарем. Были фрагменты чего-то большого, что ее ум пытался дробить и осмыслять, переделывая под себя, под свой диапазон, размах.
- Еще я думаю, -решилась открыться Надя,- что я с детства с подрезанными крыльями. Я не отсюда, но мне надо тут быть.
- А что насчет обреченных и свободных героев Ремарка?- перебила ее Вера, недовольно хмыкнула и добавила: Тебе вообще нормально - с подрезанными? Не уздечка ведь. Неудобно же.
Немного погодя дверь булочной распахнулась и выпустила двух женщин. Одна из них ступала уверенно, другая суетилась , улаживая пушистый шарф. Они прошли по промятой дорожке, чтобы нырнуть в темноту и, простившись, разбрестись по домам. Провожая их взглядом, любопытный фонарь заметил, что женщины отбрасывали на снег густые и оформленные тени.
- Вот и хорошо, а то был хаос. Она вроде все записала, вопрос в каком жанре. Ну, а что ей больше подходит? Может быть, пускай попробует сказки? -сказала Вера, заправляя в капюшон бахрому гривы.
- Завтра увидит, что они на самом деле целые, для сказок годятся. Надо же такое придумать, их никто ведь не подрезает! Она запишет и увидит, какие крепкие перья! Очень качественные крылья ей достались.- Надя обронила улыбку и прибрала свою объемную крылатую тень в рюкзак.
Через минуту слепая кирпичная арка проглотила женщину в капюшоне и с рюкзаком.
А уже спустя пару секунд ветер засыпал снегом крыльцо и вывеску, скрыв булочную от глаз прохожих. Потом метнулся ввысь и еще долго скитался по небу, скребся в окна, обрушивался на снег жгучей непроглядной темнотой.
Свет неоновой вывески не мог пробиться из-под снега. В булочной знали, что это ненадолго. Смоковница уже покрывалась помпонами почек, значит, будут пробиваться листья. Весна сбывалась для тех, кто успел заметить.