Дочь открыла дверь в квартиру своим ключом. Отец, белее простыни, лежал на диване. В мутном взгляде еле-еле теплилась жизнь. Пересохшими губами он прошептал: «Здравствуй, доченька!»
Отец — сорок с небольшим годков. Работает шофёром-дальнобойщиком. Месяц в поездке, месяц дома. Приезжает, две недели пьет, две недели выходит из запоя. Разведен, живет один.
Две недели запоя пронеслись как одно мгновение.
Она налила и подала стакан с минеральной водой.
— Я принесла тебе куриный бульон.
Он зачерпнул бульон, но трясущаяся рука не могла донести ложку до рта. Дочь взяла ложку и стала кормить отца. Медленно, заботливо, как кормят маленьких деток или тяжело больных. Он неторопливо глотал и смотрел на неё глазами преданной собаки. С лица градом капал пот. Бережно, ласково, она вытирала полотенцем лицо больного.
— Организм принимает пищу. Значит, будем жить, — сказал он.
— Папа, зачем ты пьешь, я могу тебя потерять.
Он виновато посмотрел на кормилицу и, грустно улыбнувшись, сказал:
— Знаешь, доченька, как после этого хочется жить!
Взгляд остановился на иконе Иисуса Христа, которая висела на стене. Господь многозначительно смотрел на хозяина квартиры, и тому на мгновение показалось, что Иисус пригрозил указательным пальцем.
Ох уж эта русская душа, без края и без меры. Нужно её так далеко загнать в тёмный угол, уронить на такое дно, чтобы потом, содрогаясь и каясь за издевательства над ней, стиснув зубы и крестясь несчётное количество раз, благодарить за то, что она есть.
И как верный друг она с тобой всегда и до конца.