Старый брошенный дом уныло зиял пустыми глазницами темных окон. Двор изрядно зарос канадским кленом, который превратил его почти в непролазные дебри. Олег стоял и смотрел на эту картину, едва борясь с нахлынувшими эмоциями. «Как же долго я здесь не был!» Он наклонился и поднял с земли фрагмент гипсовой таблички на которой сохранились обрывки надписи «..етеран .ойны». Вот валяется металлический колышек, которым когда-то дед запирал ворота. Дед… Как же Олег гордился всегда, что его дедушка был героем и защищал нашу землю от фашистской нечисти. И память об этой страшной войне дед всю жизнь носил в виде осколков в легких и воспоминаний, которыми любил поделиться с внуками. Все награды предка и сегодня висят в доме мужчины на самом почетном месте.
Медленно пробираясь через заросли, Олег погружался в воспоминания. Боже! Как же давно это было! Вот полуразрушенная летняя кухня, а в ней еще сохранились останки русской печки. Как же любили они с сестренкой, придя зимой с улицы, взобраться наверх и укутавшись в дедов кожух греться, уминая бабулины пирожки с сушеными грушами. Ничего вкусней, наверное и не ел в жизни.
А как же было хорошо летом, катаясь с дедом на лодке по Пселу, ловить рыбу и срывать кувшинки! Босоногое детство… «А со мной ли это было?» Бабушка потом запекала рыбку в печи с яйцами, а Олег гордый, что это они с дедом сегодня были добытчиками, искал глазами одобрение у всех, кто с удовольствием лакомился их уловом.
А вот и место, где росла самая вкусная в мире яблонька. В своем доме мужчина посадил целый яблоневый сад, но ни один сорт не сравнится по вкусу с теми ароматными плодами, которые в изобилии давало это деревце. А здесь был когда-то сарай, где на сене детьми проводили с сестрой дни напролет, вдыхая этот невероятный аромат. А дед ругался:
— Вы все сено перепортите, чем корову зимой кормить? А ну слезайте!
Дети кубарем скатывались вниз, и смеясь бежали в сосновый лес в конце огорода. Проскочив насквозь лесок бросались, раздеваясь набегу в теплую речную воду в тихой заводи речки, и уж там плескались, пока губы не посинеют.
Набегавшись вдоволь, неслись наперегонки домой, где бабушка уже подоила корову. Схватив алюминиевые кружки начинали топтаться возле глиняной крынки, накрытой марлей:
— Ба, налей молочка! Пить охота!
— Ишь ты! Молочка им! Завтра с дедом стадо пасти пойдете, подошла очередь нашего двора.
— Ура-а-а! — неслись с кухни детские голоса.
Рано-утром бабушка будила ребятню:
— Вставайте! Стадо уже собирается.
Дети, продолжая досматривать сны, нехотя одевались и плелись за дедом и, вооружившись палками, подгоняли неспешное стадо. Даже это занятие они умудрялись превратить в игру. А в обед, пока стадо отдыхало, бежали в лиственный лесок, где были огромные заросли орешника. Набив все карманы фундуком, снова возвращались к деду. А вскоре вдали появлялись белые платочки — это женщины шли доить своих коров, а с ними бабушка несла в узелке свежий горячий хлеб, вареные яйца, зеленый лучок и сало…
Разгребая ногами осыпавшуюся штукатурку, Олег вошел в дом. Здесь когда-то стояла большая железная кровать, а здесь раскладушка — почему-то бабушка любила спать именно на ней. А тут в углу висели под вышитым рушником образа, где она, зажигая свечу, молилась каждое утро, и где лежала в свой самый последний день в этом доме.
Ветер пронесся холодным колким дуновением по пустому дому, не встретив препятствия в виде стекол. Сыростью и запустением дохнуло в лицо. Промозгло поежившись, Олег вышел из дома, сел в автомобиль и включил печку. Достал из кармана гипсовую табличку и протер ее рукой.
— Спасибо вам, родные за все!
И только теперь, глянув в небо, он не смог сдержать эмоции — непрошеная слеза одиноко скатилась по щетинистой щеке.
Машина плавно сдвинулась с места. А Олег уже думал о том, когда снова сможет вырваться сюда, чтобы еще раз встретиться со своим, таким далеким детством.