Каянча, Каянча… Весна. С визгом и стоном, преодолев за 4 с лишним часа 30 километров, выкатываемся в пойму Катуни. Тепло. Ласковое солнышко ласкает как любимая женщина. Желто-коричневые склоны, с едва заметными намеками зеленой травы, украшены розовой пеной багульника (на Алтае это маральник. Тот же рододендрон, только в другой руке). Голубые с желтизной подснежники.
Жеребенок кайфует в придорожной пыли, игнорируя проезжающие машины. В ста метрах журавль на своих ходулях, мерно раскачиваясь, что-то внимательно высматривает на земле. Талая Катунь грязно-помойного цвета чуть успокоилась и разметала по своим берегам завалы топляка, валежника и деревьев.
Останавливаемся на недостроенной базе, берем «очень сухой паек» и всей толпой, 6 человек, идем кататься на подвесную переправу через Катунь. Рыбачить бесполезно, в такой воде рыба хвоста своего не увидит, не то, что нашу снасть.
В километре выше от базы Катунь стиснута двумя утёсами и потому вода между ними курлыкает как скорый поезд. На этих утесах, самом узком месте (метров 50 примерно) смонтирована и забетонирована отличная переправа. С берега на берег, метрах в 8 над водой, переброшен толстый ржавый стальной трос. Параллельно ему висит разлохмаченная пластмассовая веревка, за которую желающие тянут кабинки этого незатейливого фуникулера. Кабинок две. Первая, большая, подвешена на 2 колесах, очень похожа на дощатую кормушку для скота. Максимум два седока, устроившись на коленях или на заднице, дружно тянут за веревку и влёгкую, минут за 7-10 переползают на другой берег.
За счет того, что на правом берегу трос закреплен значительно выше левого берега, особый восторг у переправляющихся вызывает передвижение в обратном направлении. Сначала немножко скатываемся по провисшему тросу и оставшиеся две трети, пыхтя и сопя, выбираемся на правый берег. А уж оттуда, да с ветерком, вниз, над бурлящим потоком, летим-катимся назад большую часть пути и только в конце, под свое удовлетворенное хрюканье и радостные крики встречающих и снимающих на фото-видео, чуть помогаем себе руками.
Но, первым номером, с левого берега стартует не этот спальный вагон, а седло от косилки, ловко приваренное местными изобретателями и рационализаторами к одному колесу. Для безопасности и, видимо, чтобы пьяные алтайцы не так часто выпадали из него, те же затейники на уровне пояса приварили железное кольцо. Чтобы усесться, надо в него залезть сверху как в бутылочное горлышко. Необходимо особо отметить, что самый толстый алтаец, в силу своих анатомических особенностей и особенно роста, значительно уступает мне в окружности талии. И если учесть, что пузатых алтайцев-пастухов в принципе не существует, то легко можно представить эту незамысловатую конструкцию и как я в неё втискивался.
Все прокатились по 1-2 раза, отметили это захваченной запасливым Будановым суспензией, и продолжили развлекуху. Ваня залез в седло, Ватсон, чтобы не «грести», оседлал его сверху, вцепившись руками в конструкцию. Они с гиканьем и свистом слетели с противоположного берега. Телега имела не одно, а два колеса и скорость у нее была значительно меньше.
Если к Ване с Ватсоном добавить их сапоги, спальники, оружие и запаску от Мишкиного крузера, то по общему весу они приблизятся ко мне. Я, как и подобает самому взрослому в этом обезьяннике, степенно перебрался в шаланде на правый берег. Раскачивание посередине реки над бурлящим потоком очень впечатляет и завораживает. Трезвеешь на глазах. Побродив туда-сюда, я отправил в корыте кого-то, изъявив желание с ветерком вернуться назад в гордом одиночестве. Гаркнул во всю силу своих молодецких легких команду на тот берег, чтобы снимали, «…такие-сякие…», меня ненаглядного. Втиснулся как в пояс целомудрия в эту конструкцию и пошёл и пошёл.… Да как пошёл!
Вниз это вам не в вверх! В глазах промелькнули Голливуд, софиты, Оскар, «Золото Маккены» со сраным Гранд Каньоном…
Инстинкты – великая вещь! В нижней точке спуска, где к моему весу добавилась инерция, одна из двух железных полос, держащая меня и всю эту гребаную конструкцию на тросу, почему-то лопнула. А так как центр тяжести находился у меня под седалищем, то вся эта беда стала заваливаться на бок, пытаясь меня выплеснуть вниз. Я успел зацепиться одной рукой за трос, а потом подтянул и вторую. Тарзан бы лопнул от зависти! Голливуд еще бродил в моей быстро трезвеющей башке и первое, что я крикнул собратьям по цеху: «Снимайте, сукины дети!» Инстинкты инстинктами, и они не у меня одного. На берегу уже было налито, быстрая часть переправы почти завершена, поэтому за пару секунд до моего отрыва все выключили видеокамеры и потянулись за посудой.
Второй дубль я делать не стал. Если бы я ушел в воду с этой кошелкой на поясе, то можно уже было не суетиться по нескольким причинам: «теплая» весенняя вода градусов 5, килограммов 20 железа у меня на пузе, из которых я на берегу выползал с чужой помощью минут пять, махом бы утянули меня в бурливый поток.
Первый среагировал Юра Лукьянов, он запрыгнул в спальный вагон и, обжигая ладони о лохматый пластмассовый канат, помчался мне навстречу, как Чип & Дейл. Второй был знаменитый оператор Желябовский. В ответ на мои призывы и стенания он всё-таки включил видеокамеру. Третий был Буданов, наливший мне мастерски штрафную-спасательную и таким образом заткнувший мне рот, откуда вместе с зубовным лязгом неслась непотребная ругань в адрес сталеваров-алтайцев и всех остальных прочих. Ватсон и Ваня страховали на всех фронтах. На берегу я совершенно случайно нашел стоптанную подкову и почему-то храню ее до сих пор.
Если бы этот оператор Кыпс не выключил камеру в самый неподходящий момент, мы бы выиграли у Усачева его пресловутую видеокамеру и пропили бы ее за мой второй день рождения.