Не будет рассказа, безупречного и величественного, как озеро Байкал. Не будет даже горного ручейка, струящегося меж камней нежно серебристой змейкой, сложенной из весёлых слов. Тщеславие моё взбодрилось несказанно. Куриные крылья фантазии, вскормленной вашими одобрительными улыбками, вдруг превратились в гордый орлиный размах, вот только с чего бы? Я рассекала бугристыми грудными мышцами зимние тяжёлые облака и сыпала вам под ноги сверкающие остроумием метафоры в лёгких, как снежные бабочки, сюжетах. Но сны имеют обыкновение заканчиваться, а действительность снова ухмыляется щербатой мордой. Сколько ни копай прошлое куриной жёлтой лапой - не встретить ни одного достойного сюжета, чтоб описать. В шампанском не купалась, в норковое манто голые плечи не заворачивала, и тонкой шпилькой по мраморным полам стучала считанные пару раз и то, в театре.
Всё время на работе и у мартена с поварешкой в клюве, вы же знаете.
Курятник - это вам не дворец.
На всякий случай хобот мамонта - знак печали привешу, ( кто помнит) не думаю, что весёлый получится рассказ. Ну, значит.
Примерно 1994 год.
Первой всегда всплывает в памяти старая пятидесятилетняя mapaзмaтuчкa, Зинаида Ивановна - наша заведка.
- Юля, - орёт она басом, ты должна поднимать престиж нашей профессии, какого xеpa скажи мне? Ты фармацевт, или клоун, я не пойму, чего ты хихикаешь с этим стадом, как npoctutytka? Надо с толпой говорить жёстко и уверенно, понятно? Ты, кстати, снова опоздала, а дети у всех болеют, но почему-то твой особенный или кто там, девочка у тебя? А да!!! Ты мне писала обязательство при приёме на работу, что не будешь беременеть, пока здесь работаешь? Че-то найти не могу, зайди ко мне, ещё раз напиши.
- А с мужа нужно брать расписку? - интересуюсь я подобострастно.
Кровью или ещё какой жидкостью?
Зинаида неодобрительно фыркает.
Вечно я нарываюсь, ведь и правда, опоздала , ещё и рот открываю.
Начальница стоит у дверей раздевалки, где я впихиваюсь в белый халат, с дымящейся сигаретой и секундомером в руке, и пишет плюсики в блокнот. Кто опоздал во вторую смену, кто пораньше пришёл. Потом по этим плюсикам нам всем выдадут премию в конвертах. А ведомость-то осталась общая, все цифры видно. Поэтому в день зарплаты девчонки ругаются друг с другом, как грузчики в порту.
Обидно потому что.
Никто не хочет заполнять кислородом подушки, выдавать mop.фий и шизоидные препараты за те же деньги, что и косметику. Всё таки это разное общение, а премия одинаковая.
Я например, ежедневно рыдаю от ужаса, бессилия и жалости. Ещё от безысходности, не в силах выносить дикое xaмство, которое льется бесконечной Ниагарой.
Ведь в аптеке нет лекарств. Нет онко, диабетических. Нет детских от эпилепсии и астмы. Толпа смотрит тебе в лицо мёртвым ненавидящим, жестоким взглядом.
Ты очкастый, толстый , молодой и беззащитный, и ты не смеешь открыть рот в ответ. Но это райский сад, а не работа, здесь платят.
На предыдущей работе мне не платили и не отдавали документы. Так что да, вот прямо посреди культурной столицы я побывала в рабстве, недолго, спасибо, месяца четыре.
Не буду топтаться на деталях, это не важно, скажу только суть, иначе будет непонятно, при чем тут общество афганских инвалидов.
Сатрап болтался в Воркуте пять месяцев, пытаясь заработать нам на жизнь, а я решила ему помочь и устроилась в частную аптеку на выездную точку. Это когда хозяева арендуют столик где-нибудь на рынке и привозят туда тебя с коробками лекарств.
И ты между мороженой рыбой и картошкой торгуешь цитрамоном и очень даже успешно. Водитель вечером увозил товар и выручку. А в тот раз он опоздал, меня придушили капроновым шнурком не сильно и забрали деньги , потому что не нужно отказываться выпить после работы с уважаемыми людьми.
Пришлось ехать куда-то далеко в милицию и там сидеть в коридоре почти шесть часов. Куда я без заявления? Хозяева скажут - выручку украла. Всё равно у меня забрали потом три зарплаты в счёт долга, так что смысл был, видимо, в другом. Я там в коридоре, познакомилась с ребятами из общества инвалидов и конечно, сию же секунду с ними подружилась очень крепко. Должен был найтись человек, который поможет собрать деньги на инвалидную коляску для интерната. Подумайте как следует и вы сразу поймете, что такой человек нашёлся и очень даже быстро.
Как говорится, оставим в покое содержимое моей головы, и не будем задавать ненужные вопросы. Я только факты изложу.
Ой, батюшки, а виноватого то, виноватого я ж не указала. Указываю эпиграфом.
**
На площади у рынка на Сенной, однажды поставили много много старых раскладушек. На них разложили поношенную одежду.
Да, секонд хэнд, правильно. Интернат инвалидов получал гуманитарную помощь от братских европейских народов, вещами. А нужна была мобильная коляска хотя бы одна. На обследование сложно отвезти человека без ног, например, в другую больницу, а бывает, что надо.
Моя подруга рисовала хорошо, поэтому наша распродажа была украшена, как первомайская демонстрация - весёлыми плакатами, шарами и флажками. Я ребятам сказала сразу, что мы не будем попрошайками, мы будем праздником, чтоб хоть кто-то улыбнулся, а не заплакал.
Леня с Пашей - два более менее ходячих интернатских жителя, дудели в пищалки, сидя по бокам от раскладушек и присматривали за вещами. Они не хотели это делать, два взрослых мужика, но я не помню случая, когда меня несёт потоком, чтоб кто-нибудь не подчинился. Три моих подруги бойко трясли монистами перед ошалевшей публикой, потихоньку начинала собираться заинтересованная толпа. И тут я достала гитару и зачем то запела.
"У кошки четыре ноги... "
Утром мы молча ставили раскладушки в промозглой сырости - мероприятие казалось бессмысленным, но потом в окно дома напротив нас, вылезло скупое солнце, мороз куда-то делся, стало весело и жарко, толпа бурлила.
Бабушка из соседней парадной притащила пирожков горячих домашних, с картошкой , продала их и что то нам скормила за пару кофточек для внучки. Кофе помню- тёплую бурду, а больше толком ничего не помню. Пела, хохотала, кокетничала немножко, наверное. Когда сгустились сумерки, мы вползли в интернатскую газель и обессиленно приткнулись на сильно похудевшие мешки с европейской дружбой. Ребята молча повезли нас по домам и я закрыв глаза, упала в вязкий морок с мелькающими лицами толпы. Ничего не хотелось обсуждать.
Лёня и Паша посчитали выручку. Обычно столько у них получалось собрать за месяц. У интерната много нищенских дыр, которые нужно закрыть, а в этот раз должно было хватить на лёгкую инвалидную коляску и что-нибудь ещё. Я почему-то так и не спросила сумму, которую мы заработали.
- Послушай, Юля. - сказали мои новые друзья, мы посоветовались и решили подарить тебе доху, у нас тут... Ну, короче, начальство отложило хорошие новые вещи для себя и там есть шуба, Она новая, доха-то, ты не думай и размер тебе, наверное, подойдёт.
- Не подойдёт, не трудитесь доставать - сказала я высокомерно и королевским жестом поправила бабушкино осеннее пальтишко.
Еще один эпиграф, настоящий.
Лёнька собрался меня провожать до парадной, некуда деваться.
Я и так тянула до распродажи, пытаясь общаться с ним только в компании и под звуки пионерского горна. А теперь, по его ушам было видно что грядёт тяжёлое объяснение в любви. Он вёл себя, весь день, как мужчина, который ждет отказа, но хочет его услышать.
Когда мы побрели к парадной, я посчитала пять шагов и взяла его за руку. На протезе по снегу он шёл увереннее, чем я. Может потому, что у меня осенние скользкие сапоги.
- Лёня. - сказала я напористо, не дав ему раскрыть рот.
Ты знаешь... Нам не стоит встречаться. Ты не приходи сюда больше.
Пауза была большая, как озеро Байкал и такая же глубокая.
Мы добрели до фонаря, и я увидела желваки и крепко стиснутые зубы.
- Это потому что, я инвалид? - спросил он трудным голосом и я чуть не заплакала тут же под фонарём от щемящей нежности. Такой большой, такой умный. Такой сильный, красивый мужчина и такой беззащитный...
- Это потому что ты дурак! - сказала я раздражённо и он моргнул от неожиданности. Какого 4ëрта ты делаешь, Лёня ? При чем тут инвалид?
- А ты бы... А ты бы могла влюбиться... В такого как я? В принципе могла бы?
Лёнька запнулся, подбирая слова и я подумала, что семь бед - один ответ.
- А в принципе я уже почти что влюбилась, - сказала я твёрдо глядя ему в светлеющее от облегчения лицо.
И что? Мы ещё немного повстречаемся, я влюблюсь окончательно, а я не хочу совершенно. Ты - моя иллюзия, мой недостижимый идеал из другой жизни. А в этой я люблю другого человека.
А ты для другой очень счастливой женщины. Я ей завидую страшно. Давай, иди первый. И не оглядывайся. - скомандовала я и оторвала пуговицу у него на куртке.
- Почему? - спросил он, проводив мой жест обалдевшим взглядом.
Я подняла пуговицу на ладони повыше.
- Это мне на память, что ты был в моей жизни.
И я некрасивая когда плачу, так что не оглядывайся.
Конечно, он оглянулся.
Конечно, я ревела.
Так что, если помнит, он помнит меня некрасивой.