После того, как моя подруга Наташа стала комсоргом класса (не без моей помощи, конечно), она как-то собралась, успокоилась и приобрела солидность. Скандалы с «вэшницами» сошли на нет и, вообще, мы приспособились существовать с ними в одном классе, просто живя параллельной жизнью. На следующий год мы выпускались из школы, и надо было думать об учебе и предстоящих экзаменах, а не о склоках и ссорах.
После моего триумфа на почве предвыборной агитации, Женька начал писать мне разные смешные записочки на эту тему. В них я выступала коварной интриганткой, а тон Женьки всегда был иронично-уважительным. Вообще, с Женькой мы очень сдружились, он постоянно приходил ко мне домой, мы гуляли по улице, ходили в кино, дурачились. Мой приятель увлекался фотографией и только благодаря его умению были навеки запечатлены бытовые сценки нашей бурной школьной жизни.
Моей маме Женька очень нравился. На родительских собраниях его очень хвалили, отмечая, что данный ученик, в будущем, может добиться больших высот благодаря уму и трудолюбию. После таких заявлений мама приходила домой и говорила мне: «Присмотрись к Жене! И умный, и симпатичный!».
У Женьки было два закадычных друга: Коля и Сережа. Все три мальчика обладали мощным интеллектом (Женька особенно), они постоянно придумывали что-то, паяли, собирали, монтировали, копались в старых радиоприемниках и магнитофонах. Современные тенденции в музыке и моде их абсолютно не интересовали, мальчики жили на своей отдельной, ботанской волне. С Женькой было просто интересно общаться. Он много читал и знал, а его шуточки были остры, словно бритва.
В один из школьных дней Женька отвел меня в сторону и показал мне белую пластмассовую мыльницу. Я взяла её в руки, повертела и спросила:
- И что это означает?
Загадочно улыбаясь, Женька открыл крышку и показал мне внутренность мыльницы: там были напутаны какие-то проводки и вмонтированы металлические пластинки. Я пожала плечами:
- А смысл?
- Узнаешь сегодня! – таинственно пообещал Женька, забирая у меня мыльницу и пряча её в карман. Я была заинтригована. Перед началом урока Женька незаметно поставил мыльницу внутрь последней парты, за которой никто не сидел. Поначалу мы шумно рассаживались по местам, поприветствовав учительницу, шаркали ногами, переговаривались и шушукались. Добившись тишины учительница литературы Людмила Петровна подошла к доске и стала на ней что-то писать. И вдруг мы услышали странные звуки: треньк-треньк-треньк-бреньк… Все стали переглядываться, хихикать и пытаться понять, где находится источник звука. Но казалось, что звук идет отовсюду. Он был тихим и монотонным. Людмила Петровна тоже его услышала. Она оторвалась от доски и повернулась к классу:
- И что это? Прекратить!
Все стали вертеться на местах и по классу поползли смешки.
- Чья игрушка?! – грозно спросила Людмила Петровна, двинувшись по классу. Мы все переглядывались и пожимали плечами. Треньк-треньк-треньк-бреньк… Звук оставался на одной высоте и действовал на нервы. Учительница шла по рядам и на каждого ученика смотрела подозрительным взглядом. Треньканье не прекращалось. Вспылив, Людмила Петровна заставила всех встать из-за и самолично заглянула в каждую парту. Пусто. Треньк-треньк-треньк-бреньк…
- Может это с улицы звук? – спросила Зина Иванова. Ребята, сидящие на первом ряду, привстали с мест и стали выглядывать в окно. Во дворе было пусто.
- Будто с крыши капает… - раздался чей-то громкий шепот. Все засмеялись.
Людмила Петровна, нервничая, снова стала ходить между рядами и прислушиваться. Треньк-треньк-треньк-бреньк… Я искоса глянула на Женьку. Его лицо расплывалось в довольной усмешке. Он поймал мой взгляд и весело подмигнул. Тут до меня дошло, что противный звук издает та самая мыльница, начинённая непонятным механизмом. Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. Несмотря на то, что нам было по 16 лет, мы всё еще были детьми и иной раз хотелось от души попроказничать. А эта шалость Женьки казалась мне очень изощренной.
Бедная Людмила Петровна была окончательно выведена из себя. Она начала быстро ходить по классу и обыскивать подозрительных для неё учеников. Но все было чисто! Учительница и не догадывалась, что адская шарманка стоит внутри необитаемой парты. В итоге, Людмила Петровна крикнула, что не собирается больше вести урок в таких условиях и выбежала из класса. Треньк-треньк-треньк-бреньк… Класс грохнул истеричным смехом.
На переменке я догнала Женьку в коридоре и тихо ему сказала:
- Ну ты и Кулибин…
Женька довольно улыбнулся в ответ. Ему льстило такое определение.
В старших классах мы изучали предмет НВП: начальная военная подготовка. Мы учились разбирать-собирать на время АК, и могу сказать, что через некоторое время самая хрупкая девочка из нашего класса хладнокровно и бесстрашно делала это отработанными до автоматизма движениями. Что уж говорить про мальчиков! Они просто упивались сборкой-разборкой «калаша». Преподавал НВП пожилой майор Михаил Иванович. Между собой мы звали его просто «Майор». Это был невысокий седой мужчина, который всегда ходил в военной форме и начищенных до блеска ботинках. Бывший военный был далек от педагогики и вел себя, как эталонный солдафон. Самой любимой забавой Майора была строевая подготовка. Он отдавался ей всей душой. Выстраивал наш класс или на спортивной площадке у школы, когда было тепло на улице, или в актовом зале и орал команды: «Налево! Направо! Шагом марш!». Мы посмеивались над Майором за его любовь к муштре. Так же майор обожал, когда мы, по команде, учились надевать противогазы. Эти уроки особенно ненавидели девочки, так как все приходили в школу с прическами и дурацкие вонючие противогазы оставляли от этих причесок воронье гнездо.
Как-то на уроке мы с Натахой слишком рьяно глумились над Михаилом Ивановичем, и он решил нас покарать. Вызвал к доске и выдал каждой по противогазу:
- А теперь, Захарова и Томилина, по моей команде надеваем противогаз и по моей же команде снимаем!
Весь класс умирал со смеху, а мы с Наташкой мрачно на это взирали. Это был какой-то позор. Я взяла мерзкое резиновое изделие в руки и примерилась туда нырять. Майор набрал в легкие воздух и крикнул:
- Газы!
Я начала напяливать на голову вонючий противогаз, кое-как приладила изнутри окуляры и посмотрела сквозь мутное стекло на Наташку. К моему удивлению, подруга стояла не двигаясь и игнорируя угрозу отравления. А сам противогаз брезгливо держала на весу двумя пальцами, как дохлую жабу. Майор непонимающе уставился на Наташку. Как сквозь вату я услышала его грозный голос:
- Томилина, я сказал: команда «Газы»!
Натаха посмотрела на меня, потом повернулась к Майору и капризно ответила:
- Не хочу надевать эту дрянь, у меня прическа!
Я возмущенно приподняла противогаз на лоб и громко спросила:
- Так есть «газы» или они мимо пролетели? Мы живы или умерли?
Класс грохнул от смеха! Михаил Иванович покраснел от негодования и влепил нам с Наташкой «двойки». Было обидно, что я таки напялила на себя мерзкий противогаз, в отличие от подруги.
Перед уроком Михаил Иванович выстраивал класс в коридоре, сам выходил перед строем чеканным шагом, разворачивался к нам и с серьезным лицом принимал отчет командира отделения Вовки Кривошеина:
- Товарищ майор, отделение к уроку построено! Отсутствующих нет. Докладывал командир отделения Владимир Кривошеин.
Сам Вовка всегда шутил, что у всех классов школы командир «прямой», а у нас - «кривой». После рапорта Вовка возвращался в начало шеренги, а товарищ Майор обводил нас орлиным взглядом и громко говорил:
- Приветствую вас, товарищи учащиеся!
А мы дружно орали в ответ:
- Здравия желаем, товарищ майор!
Перед одним из уроков НВП Женька решил приколоться и сказал мне:
- Спорим, я вместо приветствия товарищу майору просто прогавкаю? Михаил Иванович даже не заметит!
Я, всё еще злясь на учителя за «двойку» и позор с «газами», горячо поддержала Женькину идею. Прозвенел звонок и наш класс, по обыкновению, выстроился в коридоре, командир Вова доложился по форме и отбыл в начало строя. Майор поприветствовал нас, и мы гаркнули в ответ:
- Здравия желаем, товарищ майор!
А Женька выдал свою версию:
- Гав! Гав! Гав! Гав!...Гав!
Но Женька переборщил с количеством «гавков» и после нашего «майор» в тишине коридора послышалось одинокое и звонкое «Гав!». Класс прыснул в истеричном смехе, а Михаил Иванович, покраснев от злости, выпучил глаза и взревел:
- Это кто там гавкает?!
Ответом ему стал громкий хохот учеников. Дальнейшая разборка не принесла результатов. Так как голос был явно мужской, Майор начал с пристрастием допрашивать мальчиков, но все делали вид, что не слышали ничего предосудительного, чем еще больше злили нашего старого вояку. Наташка предложила провести следственный эксперимент и заставить гавкать каждого из учеников, чем вызвала на себя еще больший гнев Михаила Ивановича, не понимавшего тонкий подростковый юмор.
Где-то перед новым годом в классе случилась довольно мерзкая история. После уроков ученики 10-го «А», по обыкновению, мыли пол в нашем кабинете физики. График дежурств висел на двери. В день Х дежурили две «вэшницы»: Надя и Зина. А на следующий день, когда я пришла в школу, то заметила, то группка «вэшниц» и их вассалов зло косятся в мою сторону и шушукаются. Я явственно чувствовала их негатив. Зная, что этим сплетницам достаточно мелкой косточки, чтобы начать заливаться звонким лаем, я просто отвернулась и решила не обращать внимания на очередные закидоны девочек. Но Наташка быстро открыла мне глаза на происходящее:
- Представляешь, вчера вечером в кабинете физики на последней парте Зина и Надя нашли тетрадку! – зашептала она в моё ухо.
- И что за тетрадка? – я была заинтригована. Наташка глянула на меня как-то странно и ответила:
- Решили, что твоя…
- Может и моя, - пожала я плечами, - и что?
- Дело в том, что тетрадка исписана мелким почерком, похожим на твой. И знаешь, что там написано? Почти всем в классе дана характеристика, причем, в таких мерзких выражениях! Но на тебя такой характеристики нет! Ты точно такое не писала? – подруга отстранилась и подозрительно на меня посмотрела.
- Нет, не писала. А если бы писала, то точно бы не принесла такое в школу, чтобы тупо забыть в классе, который буду мыть «вэшницы»! – ответила я с иронией, - по-моему, это какая-то постановка!
- Понимаешь, все знают, что ты хорошо пишешь, все читают твои повести и знают твой почерк. Больше никто в классе так не владеет русским языком! А там все гадости о людях написаны так складно! Поэтому, все подумали сразу на тебя…
- Понятно теперь! – я пожала плечами, - разберусь!
На большой перемене почти все ребята сидели в кабинете. Я демонстративно подошла к Илоне:
- Илона и все девочки, послушайте! Мне тут птичка на хвосте принесла новость про тетрадку с вонючим содержимым. У кого она?
Илона окинула меня высокомерным взглядом и процедила сквозь зубы:
- Допустим, у меня. А что?
За её спиной шушукались остальные «вэшницы», а прочие одноклассники притихли, слушая наш разговор. Я понимала, что на кону стоит моя репутация:
- Покажи, пожалуйста, я хочу доказать, что никогда ничего подобного не писала.
Все загудели, заговорили. Я быстро окинула взглядом наш 10-й «А»:
- Ребята, как вы могли подумать на меня?
- Ну ты же пишешь рассказы! – вякнула Зина.
- При чем тут это? Давайте посмотрим вашу находку. Уверена, мы найдем настоящего автора!
Я еще раз окинула взглядом класс и вдруг… мне показалось, что я знаю этого автора. Одна из девочек как-то явно занервничала и покраснела. Я ощутила её панику каким-то шестым чувством. Не может быть!
В это время Илонка вытащила из парты обыкновенную 18-листовую тетрадку и кинула её на стол перед собой. Я уставилась на обложку: она была пустая. Свои произведения я, обычно, подписывала, указывая фамилию, а, так же, заголовок повести или рассказа. Я стала листать тетрадь и к своему изумлению поняла, что кто-то, копируя мой стиль и почерк, в довольно злобных и уничижительных выражениях дал каждому ученику 10-го «А» обидную характеристику. Я прочла парочку страниц и даже мысленно поаплодировала автору за артистизм и сочные эпитеты. Но само содержание написанного было гадким и напоминало работу патологоанатома. Я усмехнулась и подняла глаза на девчонок:
- Это не мое. Я впервые вижу эту тетрадь. И могу доказать. Только сначала расскажите всё подробно: откуда вы взяли её и почему решили, что эту дрянь писала я?
Девчонки стали переглядываться и терять свой воинственный пыл. Я была спокойна и уверена в себе и это сбивало их с толку.
- Вчера мы с Надей дежурили в классе, - сказала Зина, - и нашли эту тетрадку на последней парте среднего ряда.
Я сидела на среднем ряду, но за второй партой.
- И почему вы решили, что это мое?
Зина возмущенно воскликнула:
- А кто еще в классе, кроме тебя, пишет рассказы?! И почерк твой! И самое главное: там нет твоей характеристики!
- Во-первых, Зина, я пишу повести, а не поклепы. Во-вторых, почерк не мой! Смотрите! – я показала всем собственную тетрадь, с которой изначально подошла к Илоне, и раскрыла её, - видите, как я пишу и теперь сравните с вашей тетрадкой!
- Ты могла специально изменить почерк! – сказала Илона, теряя уверенность и напор.
- Могла. Но где-то бы, все-равно, прокололась. Текста много и ошибиться легко. Однако, посмотри, везде «хвостики» у букв одинаковые, а я рисую их иначе. Вот! – я подсунула Илоне свою тетрадь. Заинтригованные одноклассники сгрудились над столом.
- Ну да, теперь видно, что почерк реально не твой! – согласилась Зина, - но почему нет характеристики на тебя?
- Тут нет описания еще нескольких человек, - ответила я, - посмотрите внимательно. Но дело сделано, кто-то реально хотел меня подставить…И ему это почти удалось. Но какая дура стала бы носить в школу такое! Это специальная постанова. Тетрадь подкинули именно вам! И вы дали ожидаемую реакцию. Теперь этот человек сидит, молчит и посмеивается, разведя нас, как дурочек.
И тут я целенаправленно посмотрела на ту девочку, о которой была моя первая догадка. Неожиданно ко мне пришло четкое понимание: это сделала наша «ашница» Галя Зайцева! Девочка, с которой я училась в первого класса и с которой у меня всегда были прекрасные отношения! Она сидела вся красная, растерянная и только то, что все одноклассники смотрели на меня и Илонку, спасало её от разоблачения.
- Так если это написала не ты, то кто?! – резонно спросила Зина. Я развела руками:
- Как теперь найти этого человека? Никак. Одно знаю, это подлый и трусливый человек. Он боится сказать то, о чем думает, в лицо, а гадит только за спиной, причем, подставляя и интригуя. Да я даже и знать не хочу. Может быть, это вообще не из нашего класса… - я искоса посмотрела на Галю. Та сидела, молча, опустив глазки.
- Нет, точно из нашего! – воскликнула Зина, - тут такие подробности описаны, которые посторонний человек не знает!
Я снова пожала плечами:
- Инцидент исчерпан. Это точно не я.
Все стали переглядываться и насмешничать, но обстановка явно разрядилась. «Вэшницы» были недовольны, но Илона рассудительно высказалась:
- Хорошо, давайте об этом больше не вспоминать. Много чести этому сплетнику!
- А тетрадку давайте сожжем на заднем дворе, за школой! – предложила Зина. Все зааплодировали.
На уроке Женька прислал мне записку: «Это точно не твоя тетрадка? А то я там обидно описан, как твой раб, холоп и унылый ботан». Я улыбнулась и ответила: «Точно, не я».
Что касается Гали, то она сделала вид, будто не поняла, что я её разоблачила. Да и доказательств у меня не было. Одни ощущения. Но если призвать логику, то в нашем классе не только я умела хорошо излагать свои мысли на бумаге. Галя неоднократно хвасталась, что пишет сочинения на волне вдохновения и может исписать целую тетрадку, если увлечётся. И её писанина была довольна забавной и интересной, что отмечали даже учителя. Однако, я была открыта читателю и свои повести раздавала направо-налево, а Галя, видимо, не решалась.
Чем больше я думала об этой истории, тем больше убеждалась, что всё это замутила Галя. Но что она преследовала этим поступком? И почему попыталась меня подставить под гнев толпы? Я никому не стала рассказывать о саморазоблачении Гали, даже Наташке. Она с Галей дружила и вряд ли бы поверила. Но зная близко Галю, подруга, иной раз, проговаривалась о её складе характера и сказанных словах, и картина произошедшего у меня сложилась довольно цельная.
Галя, будучи тихой закомплексованной ботаничкой и неспортивной толстушкой, в душе всегда мечтала быть интриганткой, серым кардиналом и роковой женщиной. Ей нравился Вадик, наш одноклассник и мой поклонник. Она досадовала, что Вадик влюбился не в неё, а в меня. К тому же, Галя завидовала, что мои повести и рассказы пользуются интересом, и я не боюсь их показывать читающей публике. Сама она, как я поняла потом из обмолвок Наташки, боялась писать для других. Однако, самолюбие Гали требовало признания. Вот она и решила, таким образом, явить миру свои мысли, оказавшиеся обыкновенным гадким пасквилем.
В тихом омуте, как известно, черти водятся.
«Не бойтесь шумных,
Бойтесь тихих.
Что водопад – он на виду.
В невинной ряске, в тихой тине
Болото пестует беду» (с)