«Пойдём, я покажу Тебе свой дом.
Если нравится – останься в нём.
Руку дай, и пойдём!»
Шура Чупахин
Наш дом стоит на юго-западном склоне горы, за поворотом дороги, ведущей только к нему. Не на самом верху горы, где мы хотели его сначала поставить, там очень ветрено и далеко забираться даже на машине, а так, в середине, в небольшой уютной лощине с родником и прудом-бассейном.
На машине заезжаем под большой нависающий над входом балкон, на котором так уютно сидеть, закутавшись в плед от вечерней прохлады, и наблюдать новые серии бесконечного сериала под названием «Закат!». Попадаем в большую прихожую и проходим в гостиную. Торцевая стена гостиной это не стена в общепринятом понимании этого слова, это склон горы, к которому пристроен сам дом. Он как бы прислонился к скальному выходу и доверчиво припал к нему открытой комнатой. Не камин, а очаг, открытый с трех сторон, под большим черным колпаком и дымовой трубой, расположен внизу этого комнатного утёса. В очаге потрескивает и фыркает голубыми всполохами огня большой обрубок пня. В комнате сухо и тепло. Приятно пахнет сосновыми дровами и костром. В дальнем конце, на большой тахте с кучей подушек, тихо и без храпа, уже расположилась уютная вечерняя мгла. Она спряталась от проблесков пламени камина за спинкой могучего дивана, на котором мы любим: я сидеть, а ты лежать у меня на коленях и смотреть в красные полыхающие глаза старого гипнотизера. Нам не скучно. Я, со стаканчиком виски рассказываю тебе очередную лабуду про звезды, кабачки и слёты пионеров.Лапша, своими мягкими кончиками, ласково щекотит твои ушки. Второй, свободной рукой, я потихоньку мну и тискаю твою спину и шею, от чего ты как кошка прикрываешь глаза и мурлычешь. На полу, перед тобой стоит бокальчик с красным вином и мы, периодически, чокаемся за здоровье всех присутствующих.
Обсуждение завтрашних планов постепенно переходит на дальнейшие перспективы и они, как наши голоса, теряются в дали и замолкают. Только трудяга-камин продолжает потрескивать и полыхать, да дымоход отвечает ему далёким низким баритоном саксофона. Можно уже перебираться наверх, в спальню.
Описывать спальню и всю остальную часть дома лучше с утра, на ясную голову. Чтобы можно было выглянуть из распахнутого окна и вздохнуть крепкого горного воздуха, выйти на балкон и проверить все ли горы остались за ночь на своих местах в дальней дымке, разгоняемой поднимающимся солнцем. А если весной или осенью с ночи не прекращается мелкий моросящий дождь и туман клочьями прячется от ветра в складках гор, то на помощь камину приходит бескрайнее пуховое одеяло и космические гетры. Зато в тумане звуки тормозятся так, что на дороге сначала появляется машина, а потом уже до нас доносится приглушенный звук дизеля с легким шелестом пузатых бесшумных колес по мокрому гравию.
Добрые друзья всегда появляются ко времени. Дом, добродушно ворча, наполняется голосами и смехом, стуком посуды и вкусными запахами. Из-под навеса внутрь затягивает запах дыма с мангала и уже млеющих на углях, шашлыков. Рыбу Мишка не доверяет никому и готовит сам. Овощи, как на натюрмортах старых голландцев, аж рассыпаются с блюд, свободные места на столе занимает зелень, лаваш и бутылки. Нет, в бутылках не то, о чем вы подумали. В бутылках соус Ткемали. А то самое стоит в кувшинах на отдельном столике, рядом с запотевшими и слегка замерзшими графинчиками с водкой на кедровых орехах – на любителя.
Первый тост «За встречу!» даёт только миг передышки, и ты едва успеваешь вонзить зубы в горячее ароматное мясо, пахнущее дымом костра и маринадом, исходящее соком и вкусом, нежное от невидимого жира, чуть острое от специй…
Основной закон Организации Объединенных Наций гласит: «Чтобы между первой и второй пуля не пролетела!» Поэтому второй тост «За гостеприимный дом!» подхватывают торопливые голоса (мясо-то остывает!). А Дом только это и ждёт! Он с кряхтеньем выпрямляет свою натруженную спину, поскрипывая косяками и половицами, надувает довольно щеки-занавеси на окнах и гордо сверкает окнами-глазищами, того и гляди, пустится в пляс.
Вот после второй торопиться не надо. Надо взять тонкий лаваш, положить в него по 3-4 стебелечка укропа, кинзы, петрушки, 1-2 тархуна или базилика, зеленого лучку, плотно завернуть всё это дело в трубочку, макнуть в сок шашлыка, смешавшийся на тарелке с кисло-сладким соусом и один раз немного откусить. Пожевать всё с сочным хрустом и заесть небольшим кусочком шашлыка. После такой разведки, поняв, что между лавашем с зеленью и мясом не хватает сочной и хрупкой редисочки, достать ее недотрогу, закатившуюся на блюде под помидоры, макнуть в соль, поднять вертикально вверх на вилке, как знамя, призывая всех присутствующих подождать пока вы прожуёте и скомандовать второй руке с бокалом красного пенного или запотелой стопкой водки, подняться резко вверх, «За Хозяйку!». И я уверен, что все искренне присоединятся к этому воззванию.
Самое сложное в нашем застолье – это вовремя перейти к фруктам и десерту и не дать гостям обожраться мяса. С чашками чая и ароматного кофе народ рассредоточивается по дому в кружки по интересам. Там смело обсуждают достоинства японской кухни, а вон там намечают нелегкие пути дальнейшего штурма гор, затихших от такого натиска и старающихся подслушать и выведать все наши замыслы. Из противоположного угла слышатся обрывки: «хотел потянуть не за те стропы, но понял, когда уже навернулся…»
Слегка усталые и изможденные все постепенно переползают на балкон покурить и глянуть, что же сегодня им продемонстрирует импресарио Солнце. Холодный желтый диск быстро сваливается за гору и уже оттуда начинает натягивать на себя облака, как одеяло, подсвечивая их снизу изумительными оттенками желтого, красного и потом фиолетового цветов.
Притихшие от зрелища и замерзшие от наступившей темноты и холода, все перебираются вниз к камину. Кто-то полирует сложившийся вечер вискарём и коньячком, а самые разудалые, отступив в максимальную тень, плавно топчутся в такт саксофонному блюзу, пытаясь изобразить медленные латиноамериканские танцы.
Блицкриг проходит незаметно. Ряды пустеют, самые чувствительные перебираются наверх и разбредаются по спальням, а тем, кому на хватило спальных мест, устраиваются на плацкартных. Из угла с тахты слышна возня и призывы «пойдем, выпьем!» и под дружное хихиканье сочувствующих ответный пароль «Я те выпью!» Явно не штатное количество устроившихся спать, два раза с грохотом и смехом резко редеет – с края, из-под пледа выпадает парашютист-десантник и с мягким стуком торбой падает на пол, потом опять залезает под плед. На диване перед камином, из-под теплого покрывала с одной стороны видны длинные рыжие локоны, прикрывающие маленькое розовое ушко, а с противоположного края свисают голые ступни 46 размера.
Звуки в доме постепенно затихают и появляются новые, более ритмичные: посапывание, храп и вздохи от полных желудков, давящих на диафрагму и не дающих спокойно вздохнуть полной грудью.
Дом уже сам, оставшись бодрствовать в одиночестве, проверяет чистоту помытой посуды на кухне, сквозняки и форточки, прикрывает шторы, чтобы луна не слепила закрытые глаза, выключает лишний свет, оставив предусмотрительно ночники в туалетах и на лестнице, и сам устало оседает, устраиваясь тоже на ночлег. Он славно сегодня потрудился и заслужил короткий отдых. Уже скоро поднимать всю эту орду, купать ее в душах, кормить завтраком, поить кофе и чаем и провожать, махая забытым на перилах балкона полотенцем.