Знакомые, близкие и дальние, называли ее именно так, даже мои коллеги из отдела литературы «коротичевского» «Огонька», в то время молодые писатели и критик. Марья, Маша. Так ее звал Синявский. Имя-отчество вошли в обиход уже много позднее, когда она стала монументальной вдовой, хранительницей его памяти и пристанища в Фонтене-о-Роз, автором многих сборников. А тогда, на рубеже 1990-х, Марией Васильевной ее называли разве что американские слависты, как моя «американская сестра» Катя Непомнящая, переводчица и самая главная в мире исследовательница творчества Синявского.
Не помню, когда мы точно познакомились, помню, это было дома у Ирины Уваровой, вдовы Даниэля и соседки моей подруги по «Парусу» и журфаку МГУ Лены Дьяковой (они дружили). Мы пришли туда с Галиной Андреевной Белой, моей любимой университетской учительницей, они в Синявским дружили еще со времен совместной работы в ИМЛИ. Было весело, шумно, тесновато за столом, люди менялись, Синявский шутил, подливал себе и другим водки, Марья зорко следила, чтобы не частил, и периодически вскрикивала – «Синявский!». Навсегда запомнила эту интонацию, которую слышала потом многократно.
И потом, долгие годы после его ухода, она произносила «Синявский» с тем же особым выражением, в котором совмещались самые противоречивые импульсы и смыслы.
«Абрам да Марья» - так она назовет свою автобиографическую книгу.
Тогда же, в будоражащем московском воздухе эпохи перестройки они появились как пришельцы из параллельного мира, гротескно-взрывчатого, почти нереального. Немедленно вышел скандал – из-за «Прогулок с Пушкиным», который расколол литературное поле, обнажив новый вектор противостояния – не привычный идеологический, но эстетический (см. об «эстетических расхождениях с Советской властью»). Диссидент-мученик как будто издевался над своими поклонниками, вводя их в замешательство. И так всегда! Возвращение Синявских с самого начала было окружено, помимо ожидаемого ореола, некоторой невнятностью - как будто автор культовой статьи «Что такое социалистический реализм?»? знаток Пастернака и плюющий на условности трюкач, выскочивший из кармана одесского биндюжника («Абрашка Терц, карманщик всем известный») – два разных персонажа, и второй никак не увязывается в первым. Острее всех это переживала Катя Непомнящая, которая как рfз закончила книгу о Синявском и приставала к Галине Андреевне Белой и всем другим филологическим авторитетам с вопросом – в чем они видят главное различие между Синявским и Терцем? Авторитеты говорили в унисон: Синявский великий филолог, а рассказы под псевдонимом - биографическая деталь, авторская причуда, вроде капустника… И удивлялись, почему Катю так волнует именно эта, «несерьезная» составляющая.
Далее здесь.