К 63-ой годовщине со дня рождения режиссера и трехлетию со дня его смерти
Перескажите мне холст Рембрандта так, чтоб я не только понял его сюжет, но и представил картину наглядно. Возможно ли это?..
Вот примерно то же самое происходит, когда размышляешь о фильмах Ким Ки-дука. Но сдаться и промолчать об одном из последних художников киноискусства? Или же ограничиться ранними его, сюжетными, городскими фильмами, где насилие попривычнее, а посыл понятнее? Можно, конечно, и так..
Но в конечном счете когда-то приходится признать: это – гений и объяснять почему. Проще всего сказать, что Ким - великий режиссер, снимавший так, как никто и никогда снять не сможет: ни с формальной точки зрения, ни в содержательном плане. Это не значит, конечно, что то, о чем он рассказывает, никто никогда не рассказывал. Напротив, все это рассказано уже тысячи раз: и в сакральных текстах, и, как сказали бы Ильф-Петров, Толстоевским, и поздним Куросавой, и многими другими художниками. Суть в том, что Ким Ки-дук рассказывает показывая. А вот то, как именно он это делает - великая загадка. Разгадать ее все равно что понять, как сделано пушкинское восьмистишие «Я вас любил...», где ни одной лишней буквы, ни одного профессионального ухищрения вроде метафор-гипербол и даже вроде бы неожиданный финал на самом деле совершенно логичен.
Конечно, искус велик, и многие пытались разгадывать, как сделаны фильмы Кима, в частности «Весна, лето…». Например, как сняты сцены с трехлетним мальчиком и змеей, или головастиком, волочащим за собой привязанный к его спине немалый камешек, или с начертанием на деревянном помосте иероглифов священного текста, когда герой использует в качестве кисти хвост живой кошки, которую он в этом процессе держит подмышкой. Нет, ну разгадывали, разумеется, многие. Равно и тайну пушкинского восьмистишия разгадывали самые именитые литературоведы. Восемь строк на восьмидесяти страницах…Увы, тайна пушкинской гармонии от подсчета иктов понятней не становится.
Так что я, памятуя об опыте предшественников, разгадывать тайны кинематографического мастерства корейского режиссера не стану: любоваться его живой живописью кажется мне не просто приятнее, но и достойней, нежели попадать пальцем в небо, рассуждая о технических загадках Мастера, тем более Мастера культуры столь далекой.
Затянувшуюся экспозицию закончу просто призывом: любуйтесь картинами Ким Ки-дука: его пейзажами и портретами, его натюрмортами, его светом, его водой, ликами и бликами - такой одухотворенной красоты, такого присутствия Бога в пленэре нет больше ни у кого из современных кинематографистов, даже у Йоса Стеллинга!
Что ж, пересказать картину действительно нельзя - картину надо увидеть. Однако же, сколь бы живописным ни был фильм, он все-таки не только картина, но еще и спектакль, то есть хоть сколько-нибудь да литература. И вот о литературе-то кое-что сказать можно. Почему лишь кое-что? Чтобы понять послание Ким Ки-дука, сделанное им в фильме «Весна, Лето...», во всей глубине, нужно быть религиозным человеком, мало того - буддистом, ну и, разумеется, корейцем.
Я не религиозен, не кореец и не буддист. И хуже того - западник. Тем не менее любая религия, да, в принципе, и любая культура (если, конечно, она действительно - культура) в основе своей несет одно и то же этическое послание: человек, будь достоин Бога (что, в общем-то, значит: будь достоин самого себя). Вот об этом буддистская притча Ким Ки-дука «Весна, лето, осень, зима... и снова весна». О том, что жизнь прожить - не поле перейти, даже если жизнь эта проходит не через поле, а через озеро; о том, что никто не сможет перевести тебя через твою жизнь, кроме тебя самого – на то и дана тебе свобода воли; о том, что блудный сын непременно возвратится в отчий дом, чтоб поклониться духу отца своего и самому стать им - насколько один человек может воплотиться в другого, пройдя собственное поле, похожее и непохожее на то, что прошел отец. И еще о многом другом, например, о воспитании ребенка словом, действием и примером собственного бытия.
Вообще говоря, главная содержательная составляющая этой религиозно-философской притчи - именно воспитательная. И потому правомочно будет прочесть этот текст как восточный роман воспитания. Воспитания немногословием и баснословной красотой бытия, невмешательством и мужественной мудростью, жизнью и смертью, видимой, понятной любому целью и целью высшей, внятной лишь тем, кто верит. И еще этот фильм о том, как человек становится подвижником, но раньше все-таки о том, как человек, двигаясь по судьбе своей от начала к концу, от весны к зиме и - в идеале - к весне своего ребенка или своего ученика - второго Я - делается человеком, проходя последовательные искушения опытом: жестокости, страсти, любви, преступления и наказания, примирения с миром, примирения с собой, обретения памяти, веры, цели, самого себя, наконец, смысла жизни.
Нешуточные страсти человеческие, однако, лишь мелкая рябь на бескрайнем зеркале вечно прекрасной и всегда равнодушной, живущей по иным законам, вернее, по иным срокам, нежели живем мы, природы... Но в той религии и в той культуре, что представляют картины Ким Ки-дука, мы живем многажды. Вероятно, оттого так великолепно, столь спокойно пантеистическое мироздание, в котором обитают герои фильма, - вечность, окружающая людей, нисходящая к людям, возводящая людей до себя. Оттого, почувствовав подошедшую вплотную старость, можно залепить себе глаза и рот бумажками с начертанными, видимо, погребальными, сурами и покончить жизнь самосожжением - дерево сгорает, дымом подымаясь к небесам, пеплом возвращаясь в землю, прорастая из земли деревом... Человек уходит и возвращается не только духом в воспитаннике своем, но и телом - в новой инкарнации, в новом ребенке, в новом ученике. Которому предстоит пройти свое поле, такое же, как твое и совсем-совсем на него непохожее.
И в заключение о том, что именно мы видим на экране, всматриваясь в лучший, как мне представляется, фильм корейского мастера Ким Ки-дука «Весна, лето, осень, зима... и снова весна». Мы видим пять последовательных небольших картин, или пять новелл, или пять глав – своего рода Пятикнижие, - в котором два буддийских монаха, старый и молодой, учитель и ученик, проходят один полный круг жизни: от зрелости до смерти учителя и от раннего детства до зрелости ученика. Старший учит и стареет, младший учится и страдает, ведь юность - это и правда страдание. На разных этапах - всему свое время года! - убежище этой пары (а может, троицы, но может быть также - и одного, что трудно объяснить здесь, но совершенно очевидно смотрящему фильм) посещают мать и дочь, затем двое полицейских, а под конец молодая женщина с младенцем. По окончании годичного круга, или человеческого века, все оборачивается назад, к молодости старого учителя, или - что то же самое - вершится новой жизнью, новым воспитанником, в котором воплощается ушедший старик и в котором предстоит воплотить себя и новому учителю - бывшему воспитаннику, жизнью выстрадавшему это право. Баснословная красота пленэра - действие происходит в плавучем домике-храме посреди горного озера, однажды уже показанного режиссером в картине «Остров», - подчеркивается изумительным искусством исполнителей главных ролей, не играющих здесь - живущих! Такую стать, такое немногословие, такую тончайшую мимику, позволяющую всем трем актерам (один из которых, кстати сказать, сам Ким Ки-дук - он играет в новелле «Зима») передать тончайшие движения души - не только ее страсти, но сам ее рост, как бы пушкинское «дальней лозы прозябанье», - в предыдущих, да и в последующих фильмах Ким Ки-дука, пожалуй, не увидишь. Этот - воистину высшее достижение его искусства, а равно и современного искусства кино.
Лирико-философская лента «Весна, лето, осень, зима... и снова весна» - чистейшей воды классика, то есть то, чего не посмотреть нельзя. А посмотрев раз, невозможно не пересматривать, каждый раз открывая для себя то, чего не увидел или не понял прежде.
© Виктор Распопин
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.