Томас кротко улыбнулся и на просьбу рассказать историю своей единственной любви в этой жизни, начал свой рассказ...
- Мне было тогда двадцать три года, но я уже успел окончить курс синологии, и путешествовал по западным границам Китая, собирая записи древних текстов. Я легко переносил тяготы бродячей жизни, без труда ладил как смонахами буддийских храмов, так и с бандитами. Хотя, следует признать, последние отличались не только наборов собственных принчипов, но и отменным чувством юмора.
В монастырь близ Куенг Чуоу, лежащий километрах в шестидесяти от Шанхая, мы отправились втроём: я, старый антквар Ю Чу - мой приятель, и профессор Яблонский, синолог.
Средством передвижения нашей небольшой экспедиции стал допотопный автомобиль с откидным верхом, державшийся на деревянных подпорках и при опускании складывавшимся гормошкой. Покрытые сочной зеленью живописные предгорья, среди которых пролегал наш путь, и незабываемый, ни с чем не сравнимый аромат весеннего воздуха, словно терпкое вино, ударявший в голову, с лихвой вознаграждали нас за все дорожные неудобства. Научных целей наша поездка не преследовала, просто мы намеревались осмотреть святыню, поболтать и насладиться свежим воздухом и весенним теплом.
Над верхушками деревьев плыли облака - явление для здешних мест довольно необычное, - и шофёт то и дело беспокойно оглядывался по стронам, опасаясь, что может разразиться гроза, налетающая в этих краях внезапно и неиство, с молнией, оглушительными раскатами грома и потоками тёплого ливня, при котором дорога мгновенно становится густым мессивом красноватой непролазной грязи.
Подъехать на автомобиле к самому монастырю нам не удалось и мы высадились и дальше пошли пешком по выложенной камнями извилистой тропинке.
Перед храмом возвышалась стена в виде фигур драконов: усеянные шипами морды двух из них упирались на ворота. Главное здание было небольшим, а контуры его крыши напоминали распластанные в полёте крылья птицы. Мы немного постояли посреди центрального двора, любуясь скульптурами из голубого фарфора, рельефно выделяющимися на фоне пышно клубящихся облаков. На выщербленных ступенях лестницы одного из строений расположилось семейство паломников, пришедших поклониться святыне. До сих пор помню молодую мать, кормившую младенца, его ничем не прикрытое тельце цвета шафрана. Он сосал грудь, повернувшись боком и глядя на нас, чужеземцев, обвешанных фотоаппаратами, сумками, фонарями...
Мы вошли внутрь обители. Это был один из немногих храмов, посвящённых божеству не в мужском, а вженском обличии. В помещении царил полумрак, от зажённых курильниц тянулся вверх и растворялся в воздухе тонкой вуалью ароматный дымок, который струился словно зыбкая завеса, ограждающая от горски простых смертных образ богини Куин Лин, покровительницы чистой любви. Изображение во весь рост в позе исполнительницы ритуального тмнца, она обеими руками поддерживала свои одежды в оранжевых и вишнёвых тонах, свисающие вниз лёгкими складками.
Антиквар Ю Чу склонил перед ней голову в желании выразить ей своё почтение и дать понять, что пришёл он сюда всего лишь как посетител, без всякого коммерческого интереса. Однако уже через минуту он бойко взбирался на ступени алтаря, выстукивал согнутым пальцем старинные фарфоровые чаши, заполненные серым пеплом из догоревших курильниц, подсвечивал себе фонарём, отыскивая в полумраке клейма и внимательно рассматривая трещины на глазури. И напрасно таращили на него свои глаза и корчили ему страшные рожи демоны с занесёнными над головами мечами - генералы преисподней, стражи святыни.
Яблонский принялся разбирать стихотворные строфы, вышитые на длинных шёлковых полосах, свисающих вниз из-под свода. Словом, каждый занялся своим делом. Я вглядывался в изображение богини. Мне показалось, что её забавляет моё восхщение ею и она как-будто снисходительно улыбнулась... Видимо, расходящийся лёгкими волнами дымок от курящих жертвенных благовоний создал иллюзию движения мускулов на её лице.
Я шёл вдоль стен, подсвечивая их лучом своего фонарика. На одной из них показалась фреска, изображающая стайку молоденьких девушек, играющих с мячом. Должно быть, их рисовал хороший художник, девушки выглядели на ней, как живые. Они перебрасывали мяч друг другу, пархая над пушистой травой, исполненные сознания собственной красоты и грациозности своих движений. Картина будоражила кровь, воображение невольно дорисовывало скрытые лёгкой тканью подробности. Увиденное возбуждало, как музыка.
Луч света остановился на группе убегающих девушек; их позы выражали смятение, руки вытянулись для защиты от грозящей опасности, но глаза в то же время искрились смехом. А за ними гналась та единственная, которая, наслаждалась их испугом, держала мяч в поднятой руке и намечала свою жертву. Я видел напрягшиеся мышци её бёдер, небольшую грудь, разлетевшиеся локоны чёрных волос. Она была прекрасна!
Устроившись на лежавшую неподалёку от стены молитвенную подушку, я достал фотоаппарат, установил штатив, приготовил порцию магния. Сверкнула вспышка, снимок был сделан. В ослепительном свете мне показалось, будто девушки взглянули на меня, заморгав длинными ресницами, словно я привлёк к себе их внимание.
Я готов был поклясться, что самая прекрасная из них, та, что держала мяч, ВИДЕЛА меня. Я направил луч фонарика прямо на неё, и сердце моё вдруг дрогнуло, в нём вспыхнуло страстно желание. Я жадно всматривался в неё: какой чудный овал лица, лёгкие как крылья ласточки, брови, длинная тонкая шея, растрепавшиеся волосы, в которые она запустила тонкие пальцы. Боже, как бы я её любил!
Мне послышалось, что она вздохнула, и я замер с широко открытыми глазами. Потом она, размахнувшись, запустила в меня мячом.. И это уже не было иллюзией, мяч стукнулся в мою грудь, отскочил и запрыгал вниз по ступенямалтаря. Я бросился вниз, опустился на колени и принялся искать мяч. Наконец, нашёл его под железным сапогом генерала-демона. Было похоже, что он наступил на него, чтобы спрятать от меня.
Вытащив мяч из-под его ноги, я во всю прыть пустился назад к моим феям. Я должен был бы удариться о стену, однако, соприкоснувшись с ней, не ощутил ничего, кроме странной, даже немного болезненной лёгкости. И вот я уже бежал по весенней лужайке, а девушки пытались окружить меня, преграждали мен путь с криками: "Отдай! Отдай!" - все, кроме той одной, которая стояла, словно напуганная тем, что натворила.
Я ускользнул от девушек, подбежал к моей избраннице, опустился на одно колено и протянул ей мяч. Она стояла так близко, что её платье касалось моей вытянутой руки. Неожиданной для себя самого, я обхватил руками её бёдра, приник к ним лицом, стал целовать их, и тепло моего дыхания, пройдя сковзь тонкий шёлк, возвращалось ко мне запахом её тела. Погрузив пальцы мне в волосы, она теребила моё ухо, играла им, как будто я был её собакой. И я готов был в тот миг стать её вечным верным псом.
Она стала опускаться вниз - а мне казалось, что это мои губы поднимаются по ней вверх - пока не оказалась передо мной на коленях, и, положив ладони мне на плечи, долго и пристально смотрела в мои глаза, прежде чем поцеловать меня.
Девушки окружили нас, словно рой мотыльков, взывали к нам своими птичьими голосами, от чего-то предостерегали. Я понимал, что они завидуют моей избраннице, просят её, чтобы она отвергла меня. Но моя фея только решительно мотнула головой так, что её распущенные волосы скользнули по моим щекам.
Вдруг девушки умолкли и расступились. К ним шла сама Куин Лин - я узнал её стразу. Волосы у богини, как и пристало замужней женщине, были собраны над головой в высокую причёску, которую скрепляли многочисленные серебрянные шпильки, украшенные драгоценными камнями, сверкавшими жёлтым и зелёным светом.
Богиня объявила свои условия; они, должно быть, оказались нелёгкими - девушки вдруг дружно охнули. Однако моя возлюбленная на всё согласилась. Меня проводили в глубь сада, где я выкупался в озерце с горячим источником, а потом переоделся в принесённую для меня новую одежды. После этого мне надели на шею венок из цветов.
Девушки играли на флейтах, перебирали струны лютни, ударяли по медным колокольчикам. Мне сказали, чтобы я встал перед богиней на колени, и она благославила нас, объявила мужем и женой. И в этот момент я впервые услышал имя моей любимой: Лин Лин.
- Лин Лин, - снова и снова повторял я восхищённо, а она поворачивала голову и смотрела на меня с лучезарной улыбкой, как улыбаются сквозь сон маленькие дети.
Потом для нас устроили пир, там девушки слагали песни в нашу честь, а я ел диковинные блюда и пил незнакомые мне до той поры напитки и вина, вкус которых не могу забыть до сих пор. Мы возвращались при зеленоватом свете луны, девушки гурьбой провожали нас с разноцветными фонариками в руках, и когда мы шли по горбатым мостикам, текущая вода словно пыталась унести с собой мерцающие отражения.
- О Лин Лин! Ты на самом деле моя, - шептал я, опускаясь на низкое ложе, которое мне указала. Резной нефритовый светильник мягким светом освещал её обнажённое тело, очаровательный округлый живот, груди, размером с рисовые чашечки, гладкое женственное лоно.
И стали мы друг другу как муж и жена. Днём мне приходилось скрываться в покоях дворца, издали до меня доносились песнопения девушек, высокие трели флейт, ритмичные звуки ударных инструментов. Я безошибочно мог узнать голос Лин Лин, чутким ухом улавливал звук её быстрых шагов, словно верный пёс чуял запах её одежды, её тела. Она возвращалась ко мне лишь на короткую летнюю ночь. Только те ночи и были нашими...
- Ты постоянно думаешь обо мне, - говорила она, стоя на коленях на нашей постели, - Не надо, это сбивает меня, мешает служить моей госпоже так, как нужно. Мне всё время хочется убежать от неё, чтобы служить тебе... Во время молитв я путаюсь в словах, произношу вслух твоё имя, а когда мы все вместе поём гимны, мой голос звучит громче других, чтобы ты мог различить его в общем хоре.
Когда она лежала, прижавшись ко мне, такая нежная и податливая в моих объятиях, я готов был отказаться от всего на свете. Но лишь стоило ей уйти ранним утром - я начинал тосковать так, что зов моего сердца раздавался по всей долине, как крик голодного ястреба.
Аночи наши были такими короткими, и пролетали так стремительно! Сколько их всего нам досталось, я не считал. Знаю только, что слишком мало. Тогда для меня в мире не существовало ничего, кроме неё. Эта любовь целиком завладела мною, в теле не угасал огонь страсти, меня ни на секунду не покидало чувство восхищения ею. Был ли я счастлив? Трудно найти верные слова, ведь и здесь моя жизнь никогда не проходила в таком напряжении. То, что ты знаешь - это всего лишь слабая тень, глядя на которую можно догадаться, что существет солнце. Так вот, там я купался в ослепительном блеске его лучей.
Однажды ночью при зыбком свете луны, похожей на серебряный крюк, зацепившийся за край скалы, Лин Лин сказала мне, что у нас будет ребёнок , и взволнованно спрашивала, кого бы я больше хотел - сына или дочь? А у меня при этих её словах вдруг неожиданно сжалось сердце, словно от предчувствия, что моё предназначение исполнилось, и я должен уйти, умереть... Так неизбежно опадают лепестки цветка после того, как в нём завяжется плод.
Но Лил Лин обхватила руками мою голову и прижала её к своей груди, словно любящая мать, которая старается погасить страх в душе своего ребёнка. И я опять покрывал поцелуями всё её тело, любил её с ощущением неописуемого боаженства, и умиротворённый засыпал.
Однажды пополудни Лин Лин вбежала в комнату , насмерть перепуганная. Она вцепилась в мою одежду и прильнула ко мне, обжигая своим дыханием мои губы.
- Беги! Он убьёт тебя!
Её мокрая от слёз щека легла на мою шею. - Кто хочет убить меня? Ему придётся сразиться со мной! - Во мне всколыхнулась такая сила, что я почувствовал себя способным биться хоть с небом, хоть с преисподней. Вдруг земля под нами задрожала, это приближался мой враг.
Он был великаном, закованным в раскалённое докрасна железо. Там, где ступала его нога оставлись чёрные пятна сгоревшей травы. Пластины пышущих жаром доспехов глухо звенели, осыпая землю искрами. Глаза, лишённые зрачков, пылали красным светом.
- Бежать уже поздно, - прошептала моя возлюбленная, дрожа от страха. - Скорей прячься, притаись! Это генерал стражи из преисподней. Он, наверное, учуял тебя и теперь хочет растоптать и сжечь. - Её слова прерывались рыданиями.
Великан приближался неотвратимо, как поток раскалённой лавы, стекающмй по склону горы. Пытаться остановить его было бы чистейшим безумием. Сжавшись, я заполз под наше ложе с наивной надеждой, что там он меня не найдёт. До меня доносился его грохочущий голос, словно удары грома.
- Чую запах пота смертного! Где его спрятала? Отдай мне его, он будт извиваться, обугливаясь на моей ладони...
- Его здесь нет, - пыталась спасти меня Лин Лин, но его огромные, пышущие жаром железные пальцы уже просовывались вглубь нашей спальни, и пот крупными каплями выступал на моём лбу.
Бежать! Это единственное желание подавило все остальные, целиком мной овладев. Всё моё тело била дрожь от предчувствия неминуемой гибели. Сжавшись в комок, обхватив колени руками и притянув их к самому подпородку, я изо всех сил упёрся спиной о стену и вдруг почувствовал, что она поддалась, и что я уже лечу куда-то вниз, проавливаясь в какой-то бездонный колодец.
Очнулся я лёжа на полу, с молитвенной подушкой под головой. Профессор Яблонский осторожно вливал мне в рот коньяк. Где-то совсем рядом гремел голос железного чудовища, хотя разобрать его слова было уже невозможно.
- Он сейчас ворвётся сюда! - пытался я крикнуть, одновременно стараясь подняться на ноги. - Бежим скорее, слышите, как он ревёт?
Мне казалось, что стены храма содрогаются.
- Да, гремит сильно, - спокойно сказал, поднимая вверх голову, старый китаец. - Нас всё-таки догнала гроза, которой мы ждали с утра.
Постепенно я понял, что это раскаты грома, грохочущего в небесных просторах. Ослепительно сверкнувшая молния осветила стену, фреску с танцующими на лужайке девушками, и среди них ту, единственную. Её лицо было обращено в мою сторону, губы полуоткрыты, она как будто запыхалась от того, что быстро бежала, чтобы успеть сказать мне прощальные слова.
- Что это было? - спросил я, опираясь на плечи моих спутников, которые, как я думал, принимали участие в пережитых мной событиях.
- Сейчас уже всё хорошо... У тебя был приступ. Сердце. Перед грозой такое случается, - успокаивающим тоном объяснял антквар Ю Чу. - Когда мы нашли тебя, ты лежал, скорчившись, у стены и не подавал признаков жизни. Я не мог нащупать у тебя пульса, и мы испугались, а потом ты вдруг очнулся и закричал, словно охваченный ужасом.
- Подождите, - прошептал я, - со мной произошло нечто совершенно необъяснимое. Мне нужно обо всём рассказать вам. Ведь мой рассудок в полном порядке.
Мы уселись под навесом у входа в храм. Перед нами с громким шумом сплошной стеклянной стеной падал дождь. Под ударами мощных струй дрожали кроны деревьев. Я глубоко и часто дышал, наслаждаясь влажным, насыщенным земными ароматами воздухом и чувствовал себя так, словно с трудом помещаюсь в собственном теле.
Они выслушали мой рассказ молча, и ни один из них не поднял меня на смех. Мы вошли внутрь святыни. Я включил фонарик, обвёл лучом поблекшу, местами осыпавшуюмя фреску и направил свет на девушку с мячом. На её щеках поблёскивали капли, но крыша храма в нескольких местах протекала, и это могли быть просто следы дождя. Я пристально вглядывался в черты лица мой любимой Лин Лин. Всё пережитое не было наваждением, и я ждал от неё какого-нибудь знака, подтверждения, молил её, чтобы она ещё раз бросила мне свой мяч.
И вдруг меня словно обдало холодом. Сердце бешенно забилось. Я впился глазами в изображение... Да, у неё единственной, из всех резвящихся на поляне фей, была причёска замужней женщины - волосы, собранные на голове в узел. Клянусь тебе, раньше этого не было, я слишком долго разглядывал фреску, чтобы ошибиться
