Рассказ. Первая часть. Третья глава
Когда девушка ругается матом — Утренняя почта — День рожденья — Власть четырёх – Неизвестный номер
2012
Саша едет в Москву спиной вперед, лицом ко мне. Она сидит за столом у окна, у нее короткие светлые волосы и серые глаза. Саше на вид лет 30, на ней цвета морковного сока кофта под горло, кажется, у них там в Петербурге такие называют «бадлон». Кофта обтягивает довольно крепкую грудь, на груди — фенька, металлический каркас параллелепипеда, смятый чем-то тяжелым, внутри необработанный камень неизвестной породы.
Мой билет на соседнее с нею кресло. Но стоило «Сапсану» тронутья, стало ясно, что на места, те, что напротив нас, никто не пришел. И уже не придет. Их хозяева или опоздали на поезд, или решили не ехать, но весь вагон полон, и только эти два места пустые. «Не хочется сидеть, как в школе, — так я сказал и пересел к девушке напротив. Девушка улыбнулась мне и спросила, нет ли у меня провода для четвертого айфона. «У меня пятый, — ответил я, и с тех пор мы разговариваем уже второй час. На третьем предложении перешли на «ты». Я знаю, что её зовут Саша, она знает, что я — Иван. Она — ландшафтный дизайнер, едет в Москву в гости к подруге.
— Да какая разница, какая у меня фамилия, — она улыбается. — Смешная у меня фамилия. Скажешь тебе, так ты потом найдешь меня «Вконтакте», добавишься в друзья, начнешь писать, что влюбился с первого взгляда, может еще и стихи станешь присылать. Зачем мне всё это?
— Я между прочим на самом деле пишу стихи иногда. — никогда никому не говорил об этом, почему вдруг ей сказал? — Но показывать тебе не буду. А вот про фамилии — много езжу, много видел, есть что вспомнить. Вот, например, как-то раз в Барнауле... Короче, приезжаю я в этот Барнаул, который, как известно, столица мира…
— Ничоси, с чего вдруг? Прямо так и столица?
— Не просто столица, а столица мира. Так там все говорят, и буквы «Барнаул» на холме над рекой Обь напоминают буквы HOLLYWOOD. Город, кстати, неплохой, несуразный, правда, как и все города. Там одна длинная улица, Ленина, кажется, и пыльные маленькие по окраинам, новостройки вперемешку с частным сектором. Летом, сам видел, конопля на обочинах растет.
— Да ну? Кури – не хочу, прямо там?
— Ну нет конечно, такую, говорят, курить нельзя, мелкая да и в пыли вся. Но в горах растет ещё какая! Только вот горы не имеют к Барнаулу никакого отношения. Барнаул — это Алтайский край, большая плоская равнина. А горы — это совсем другое, это республика Алтай, там горы на самом деле. И столица — Горно-Алтайск.
— Вот никогда бы не подумала, мне казалось, что Алтай — он один. Но у меня с географией со школы плохо, — Саша изображает глупую улыбочку.
— Двойка тебе, — смеёмся оба, я продолжаю. — В общем, жил я там в гостинице, кажется, «Центральная». Перед гостиницей — площадь, там всякие администрации-правительства, а рядом с гостиницей — универмаг. На первом этаже — супермаркет с идиотским названием «Мария Ра». Понятия не имею, что значит.
— Бог Солнца – Маша!
— Что-то типа того. В общем, я в Барнауле завис на дней пять, в эту «Марию» ходил за продуктами. И в первый же день увидел на кассирше бейджик: Барбара Баубляускайте. С тех пор каждый раз именно к ней подходил рассчитываться.
— Кассирши вообще кладезь фамилий, между прочим, — Саша опирается локтем на стол, делает указующий жест пальцем. — У меня около дома…
— А где живешь? — (можно подумать, я знаю Питер)
— Не важно, — снова улыбается, — никаких деталей, может меня и не Саша зовут вовсе! Мы встретились случайно на четыре часа и через четыре часа я уеду к своей Маринке в Кузьминки, а ты — куда хочешь!
— Тааак, про Кузьминки уже проболталась! — опять оба смеёмся, — А что же у тебя там такого около дома?
— Около дома? Да обычный «Перекресток». И кассирша там сидит. У нее круглый год в петлице прямо над бейджем с фамилией прилеплена мишура с новогодней ёлки так, чтобы имя-фамилию не разглядеть. Но на выходе магазина висит стенд «Работник месяца». И там ее портрэт. Девушку зовут Полина Поэглакан.
— То есть она тоже скрывает свою фамилию, как и ты?
— Или стесняется её.
— Ну по-моему стесняться своей фамилии можно, ну, если твоя фамилия, к примеру, Писькина. Или, как в армии у меня был прапорщик Какалов. Но он, кстати, ничего не стеснялся. Ни фамилии, ни пердеть в каптёрке.
— О, ты в армии служил? Впервые вижу человека, который...
— Представь, они существуют. И я один из них. В военное время меня могут мобилизовать. Например, грузовик водить.
— Охуеть! — надо сказать, что когда малознакомая девушка в разговоре вдруг случайно ли, специально ли сматерится, она тут же перестаёт быть малознакомой. Возникает своего рода взаимное доверие, что ли. Становлюсь смелее, благо что действие двухсот пятидесяти граммов водки, которые я употребил перед тем, как отправиться на вокзал, проходит. Перехожу к решительным действиям:
— Может, пойдем в буфет, хлопнем пивка?
Саша пару секунд изображает задумчивость, потом молча встаёт и первой уходит в сторону буфета.
Беру бутылку чешского, она — маленькую бутылку белого вина. Платим каждый за себя.
— Ты в Москве, получается живёшь? — спрашивает Саша.
— Квартирую. Вся моя жизнь — командировки, снял двушку около трёх вокзалов, на Большой Спасской. А ты из Питера?
— Живу там, да. Но на самом деле — костромичка. Универ закончила, пошла работать ландшафтным дизайнером, осталась в Петербурге.
— Помнишь фильм «Мимино», кстати? «Ларысу Ивановну хочу!» А она ему говорит: «Слышь, Мимин, катись-ка ты колбаской по Малой Спасской!». Так вот, нет такой улицы в Москве. Большая есть, там я живу, а Малая — она у вас в Петербурге. Такие вот дела. А Маринка твоя, которая в Кузьминках, она что, твоя девушка?
Саша дёргается, крутит пальцем у виска.
— Подруга. Она тоже из Костромы, мы поступили в разные вузы, я в лесотехнический, она — в горный на экономиста. По итогу я — в дизайнеры, она — в банк. Там нашла себе Игоря, вышла замуж, а он в Москву решил перебраться и забрал у меня мою Маринку. Год не виделись, еду вот теперь к ней.
Саша медленно подливает вино в бумажный стаканчик. Я пью быстрее, и к концу бутылки девушка вопреки всем поверьям кажется мне менее привлекательной, чем при встрече. Мне кажется, что её зад тяжеловат, ноги излишне полны, на одном из ногтей облупился лак, она видит, что я это вижу и неестественно прячет палец за стаканчик. Её «бадлон» по мере приближения к Москве постепенно становится обычной водолазкой, и внизу эта водолазка немного скаталась.
Саша опирается на стоячий столик и вдруг ни с того ни с сего начинает мне рассказывать свою жизнь. Я беру второе пиво, она цедит вино.
Она рассказывает мне свою жизнь задом наперёд. Вот Маринка выходит замуж, а Саша мучительно ищет платье нужного цвета. Девушки каждая работает на своей работе, видятся реже чем раньше, их привычные окружения уже не так тесно переплетены, как «тогда», но они все равно встречаются по нескольку раз в год: на днях рожденья друг друга, Новый год, Первое мая, но чтобы просто так, без повода, такое теперь редкость. Особенно после того, как Саша наконец-то решилась бросить Вадима после четырех лет совместной жизни.
С Вадимом она прожила без штампа в паспорте в той же квартире, в той же комнате которую Марина и Саша сняли поступив каждая в свой университет. Вадим — тоже дизайнер, делал какие-то сайты, журналы, но заказов у него мало и Вадим пьёт. Когда свои заканчиваются, он пьёт на деньги Саши, которая с 2005 работает на одном и том же месте — ООО «Ниваки Стайл», в названии которой смешалось несколько культур — японская садовая стрижка, английский стиль и оставшаяся с 90-х годов привычка называть компании не по-русски, плевать как, лишь бы не по-русски. Вадим сразу не понравился Сашиному папе и уж тем более Сашиной маме. «Хорошо, что дед не увидит, — как-то буркнула мама, в очередной раз приезжая с безразмерной сумкой «домашнего» в ставшую такой неуютной комнату, пропахшую похмельем и сигаретами.
Через год после того, как Саша и симпатичный голубоглазый, казалось, безумно талантливый дизайнер Вадим стали жить вместе, у Саши умерла бабушка, а через гол после бабушки умер дед. Бабушка была учительницей литературы, а дедушка каким-то руководителем в соседнем городе, километрах в ста от сашиной родной Костромы, я спьяну не запомнил в каком.
А до этого Саша и Марина поступают в два разных университета, переезжают в Питер, их родители скидываются и снимают девушкам две комнаты в квартире на Большой Пушкарской, чтобы девушки были рядом, чтобы не скучали, чтобы помогали друг другу, чтобы обеим было удобно добираться на занятия. Родители приезжают в гости первое время часто, по очереди — то её, то Маринкины. У девушек общая компания, парни и девушки — такие же не местные, как и они .
А до этого был выпускной, а до выпускного школа, а в промежутках — каникулы, и на все каникулы мама и папа отправляют Сашу на дачу к дедушке. Дача особенно пахнет дымом, Волгой, грибами и дровами. На даче есть особая дачная одежда, которую весной так приятно и холодно надевать, дачная кошка, которая может ловить лягушек и приносить бабушке в подарок и класть на подушку, есть дачные друзья, которых видишь три месяца в году и о которых забываешь с сентября по июнь.
Дачный друг Колька Жевакин, ему, как и Саше, 10 лет, в середине июля возвращается из детского лагеря, и они с Сашей прячутся под рябиновым кустом, и Колька рассказывает, что узнал в лагере новые «плохие слова».
— Какие? — спрашивает Саша, и Колька берет прутик и пишет на вытоптанном островке земли: ИБАТСА.
— Что это? — Саше интереснее и интереснее, в ушах звенит, внутри что-то журчит и поворачивается.
Колька подносит палец к губам, а потом снова пишет прутиком на земле: ПИСКА ТРОГАТЬ.
Вечером в воскресенье бабушка ведёт Сашу к причалу, надо уезжать в город, купить на неделю хлеба и молочного. Их обгоняют двое громких взрослых парней в спортивных костюмах. Они курят. В обрывке разговора Саша слышит знакомое слово: «Фофан, ты знаешь, как я сегодня заебался!»
Бабушка сжимает Сашину руку крепче и ускоряет шаг, а Саша чувствует, что у неё с этими двумя взросляками есть общее знание.
— Если бы про тебя снимали кино, кого бы ты хотела на роль себя? — прерываю её детские воспоминания, ухожу за третьим пивом. Через три минуты возвращаюсь, она молчит.
— Не придумала?
— Какая-то глупость получается. Я пытаюсь примерить на себя не актрису, а персонаж. И получается, что кино уже не про меня, а про персонаж. Ну, пусть будет Шарлиз Терон. Подойдет? — улыбается, и у меня вдруг усиливается кровообращение в области малого таза. — а ты кого бы хотел на роль себя?
— Я первый спросил. Но Шарлиз Терон мне нравится. Пусть сыграет тебя. А меня пусть играет Андрей Миронов. Но только не Остап Бендер, а из черно-белого фильма, когда трое друзей приехали отдыхать и познакомились с двумя девушками.
— Помню-помню, не то «Дважды два», не то «Трижды два». Почти порно, — она смотрит в бумажный стакан, где вина осталось совсем на донышке. — Сюжет, конечно, стандартно невероятный, подходит исключительно для порнухи. Приехали трое друзей, нашли двух подруг, все перееблись. Только вот я не верю в дружбу, когда дружащих больше, чем двое. Поэтому в две девушки еще можно поверить, а вот в троице кто-то явно лишний. Ну а когда этих трое, а тех двое — из такого ничего, кроме групповушки не выйдет.
Она определённо меня провоцирует.
— Да ладно, — говорю, — история знает массу великолепных пятёрок и даже шестёрок! Великолепная пятёрка и вратарь!
— В хоккее ничего не понимаю, но это же чистой воды коммерция, как мне кажется.
— Ладно, но вот четвёрка «Битлз» — чем тебе не четвёрка друзей?
— Да какие друзья, Бог с тобой! Они были связаны контрактам — одним можно было почти всё, а двум другим — сиди себе на гитаре брякай, да в барабаны стучи, как машина. Не было там никакой дружбы, ну разве что в самом начале.
— А мушкетёры?
— Три вполне себе состоявшихся чувака на службе у государства, причем настолько разные, что у них просто никаких общих интересов не было. И тут появляется, как чёрт из машины этот выскочка Боярский. Один за всех и все за одного? Не смешите. В дружбе, как и в любви, даже третий всегда лишний.
— А вот вы с Мариной подруги со школы, так получается?
— Да. А вот у тебя есть друзья?
Это удар под дых. Я понимаю, что мне нечем ответить на этот простой вопрос. Одноклассников я всех благополучно забыл. Армейские остались в прошлом. Костя с автовокзала? Глупости. Олег? Олег — начальник в первую очередь, хотя всякий раз, когда он намеревается вынести мне мозг, он начинает «Ваня, вот мы же с тобой друзья? По крайней мере, я считаю тебя своим другом». Верный признак — сейчас начнется.
— У меня нет друзей, — отвечаю, глядя ей прямо в глаза. Делаю последний глоток пива и киваю головой в сторону нашего вагона. Саша допивает вино и уходит первой. Через минуту мы снова сидим друг напортив друга, молчим, через несколько секунд синхронно засыпаем, просыпаемся уже на Ленинградском вокзале.
Медленно выбираемся на перрон. Час ночи.
— Метро закрыто, — говорю ей.
— Ага, в такси не содют, — отвечает. — Да проблема в том, что я не знаю точно, куда мне ехать. Адрес записан в телефоне, телефон сдох. Вот же я дура, забыть провод.
— Пойдем в вокзал, может там есть круглосуточная «Евросеть».
— Да ладно тебе, я сама.
— А вдруг закрыто?
Вокзал, который никогда не пустует, встречает нас неприветливым охранником. Демонстративно прохожу через рамку не вынимая из карманов телефон и ключи. Рамка пищит, но охранник не обращает на это никакого внимания. Магазин с жёлтой собакой на вывеске и вправду закрыт.
— Что ты будешь делать, — это не вопрос, а просто досада. Саша стоит, уставясь на закрытую «Евросеть», Саша поставила сумку на пол. Саша растеряна, но пытается держать лицо, выражая всем своим видом готовность к подвигу во имя великой цели — зарядить телефон.
— У меня предложение, подкупающее новизной. Живу я рядом, на Большой Спасской, говорил уже. Провод от старой «четверки» у меня где-то был. Пойдём.
Она колеблется, но, скорее для вида. Берет сумку и делает решительный шаг.
— Куда?
Идем к выходу из вокзала. Молчим. Переходя трамвайные пути она начинает говорить.
— Только так. Чтоб ты сразу понял и не рассчитывал. Ничего не будет. Понятно? Ни-че-го. Я заряжу телефон, запишу адрес, вызову такси и поеду. Только на таких условиях я к тебе иду.
Ну, вообще-то она уже идёт минут десять до оглашения каких бы то ни было условий, но об этом я вслух не говорю.
— Всё проще. Я дико устал с дороги и желаю спать. У меня две комнаты, посажу тебя на диван рядом с розеткой, а сам в кровать. Будешь уходить — хлопнешь дверью. Согласна?
— И даже чаем не напоишь?
— Если дома есть чай, то почему бы и нет. Бухла вот дома точно нет, а про чай не помню.
— Нет, пить я не хочу больше, но вот чай бы не помешал. Я вообще-то тоже с дороги устала, а мне еще в эти Кузьминки пилить неизвестно сколько через всю эту вашу Москву.
Вот мы и дома. Лифт, шестой этаж, квартира встречает запахом пыли. Меня не было дома почти месяц.
Съёмная квартира, две комнаты, коридор и кухня. Первая комната называется «комната с диваном». В ней, понятное дело, диван, телевизор, который я никогда не смотрю, обеденный стол, два стула, допотопное кресло, стенка. Вторая комната — комната с кроватью. В ней кроме кровати и шкафа с одеждой нет ничего.
Провожаю Сашу в комнату с диваном. Сам ухожу искать нужный ей провод. Он лежит где-то в недрах шкафа в прихожей, в коробке из-под кроссовок, я точно это знаю. Хотя, стоп, надо включить чайник, она же просила чай.
Воду из-под крана кипятить не рискую. На этот счет у меня всегда есть три-четыре пятилитровки «Святого источника». Стоят под столом закрытые, дожидаются. Открываю одну, наливаю воду в чайник. Споласкиваю чашку, бросаю пакетик.
— Чай на кухне, я пойду провод искать, — (где же этот проклятый провод, вот будет прикол, если не найду).
Провод оказывается не в коробке из-под кроссовок, а в старом кожаном портфеле, которым я не пользуюсь уже два года. Это выясняется через двадцать минут потных поисков по всем углам.
И вот Саша сидит на диване, телефон в руке, вилка в розетке. Включаю ей телевизор.
— Надумаешь уходить, хлопни дверью, — говорю ей и ухожу в комнату с кроватью. Неужели она и вправду уйдёт?
Спать я не хочу совсем. Прислушиваюсь, какие звуки доходят из комнаты с диваном. Бормотание телевизора, скрип дивана, кажется она встала. Куда пошла? Шаги по коридору удаляются в сторону санузла. У меня там хотя бы чисто? Звук слива бачка. Звук воды из крана. Наверное, я зря не перекрываю воду, уезжая надолго. Вдруг прорвет, и затоплю соседей. Ну и чёрт с ними, с соседями. Куда вот она сейчас идёт? Снова на диван. Телевизор замолкает. Голубая полоска из-под двери гаснет. Загорается жёлтая. Она включила свет?
Скрип дверцы шкафа, похоже она что-то ищет у меня в стенке. Интересно, что? Одна дверца, другая, третья. Понятно, она похоже нашла подушку и плед, действительно, внизу лежали. Рядом с утюгом. Жёлтая полоска гаснет. Она, видимо улеглась на диван.
Продолжаю слушать. В голове проносятся бессвязные и бессмысленные фразы. «Думаешь люгко? Люгко думаешь? Стану старым, старым паром, парам па́рю пиру пыр. Стиморол. Стиморол. Стой. Стуй. Когда бы мне с утра и позже из носа вырвали бы влас, я б стал уверенней и тоньше, не то что вечером сейчас».
Я засыпаю. Мне ничего не снится и впервые за несколько дней я сплю без перерыва девять часов.
Утром я, как оказалось, совсем забыл, что дома не один. Иду в одних трусах в туалет и вижу — на кухне она. На ней моя футболка с баскетбольным мячом, оранжевая и чистая, видимо тоже нашла в шкафу. Она сидит на облезлом кухонном угловом диване, вытянув голые чуть полноватые, действительно, ноги в белых носках вдоль дивана. Она пьет чай и улыбается. Снимаю полотенце с двери ванной, обматываю талию.
— Видишь, сама разобралась, но тебе спасибо, конечно. Сейчас я уже поеду. Адрес нашелся.
Полотенце сваливается. Трусы мои она уже видела. Наклоняюсь, обматываюсь снова и ухожу в ванную чистить зубы.
Выключаю воду и слышу, как хлопнула дверь. Ушла. Уехала в Кузьминки к какой-то неизвестной Маринке. К Маринке в Кузьминки, в Кузьминки к Маринке, зачем мне ботинки, зачем мне ботинки.
2007
Горохов сжимал руками подоконник, упершись лбом в холодное январское стекло. От этого холода начали болеть глазные яблоки, пальцы от напряжения побелели, но Горохов стоял, бесконечно повторяя одно только слово «Блядь! Блядь!»
Горохов до сегодняшнего дня трудился в должности директора по развитию Мухоедовской картонной фабрики, но немногочисленные сотрудники заводоуправления называли его «представитель хозяев». Кем были эти самые «хозяева», которых Горохов представлял, на фабрике не знали, но генеральный директор Георгий Артёмович Штабной, возглавлявший фабрику с доперестроечных времен, называл Горохова за глаза именно так. А еще «Олежей», «мальчиком», «молодым» — в зависимости от настроения. И только в глаза — Олегом Николаевичем и строго на «вы».
Штабному ещё только предстояло узнать новость, с которой начался Гороховский понедельник.
Рассмотрев материалы внутреннего аудита проекта «Мухоедовская картонная фабрика» и оценив результаты работы исполнительного аппарата проекта в 2005-2006 годах Советом директоров Акционерной компании «Инвестор» и Советом учредителей управляющей компаниии ООО «Головная контора» принято совместное решение о прекращении финансирования проекта.
Директору по развитию ЗАО «Мухоедонвская картонная фабрика»
Горохову О.Н. подготовить документ на продажу имущественного комплекса ЗАО МКФ Индивидуальному предпринимателю Касабогляну Артуру Карапетовичу. Сумма сделки…
Электронная почта была отправлена с официального московского адреса приёмной «Головной конторы» в 7:45 московского времени. Означать это могло только одно. Объединённый Совет директоров и Совет учредителей собирались в пятницу, но «радовать» Горохова решили почему-то с утра понедельника. По выходным высокое начальство предпочитало отдыхать. Горохов это знал. Он был достаточно опытен в корпоративных бюрократических раскладах, ему было 34 года и картонная фабрика была уже третьим активом, который «Головная контора» доверила в управление перспективному специалисту. Первые два — автопредприятие в Орле и машзавод в Алтайском крае были успешно выведены из предбанкротного состояния на проектную мощность и приносили учредителям в копилку неплохие, если исходить из первоначальных затрат, прибыли.
«Блядь! Блядь! — думал Горохов, продолжая сжимать подоконник. — Ну вот нахуя? Предприятие почти готово к запуску, технологические линии отремонтированы, пар подвели, на сырьё все договора согласованы. Какая муха их там в Москве укусила? И, главное, без объявления войны! Аудит, можно подумать, бывало и хуже!»
Помёрзнув ещё какое-то время, Горохов отлип от стекла и бухнулся в кресло. Откатился от стола, запрокинул голову, уставился в потолок. Предстояло рассказать о произошедшем по крайней мере Штабному, он пусть уже доведет до остальных, ему не привыкать. И ещё Ване, водителю, который сейчас наверняка сидит или в комнатушке у вахтера, или в библиотеке. Странный он всё-таки. Чтобы водитель — да в библиотеку, такого Горохов за свою трудовую биографию не помнил, впрочем Ваня понравился ему с первого раза, когда Горохов вышел из поезда «Вятка» на привокзальную площадь в свой первый приезд. До Мухоедова нужно было как-то добираться, но ехать в рейсовом автобусе не хотелось совсем, и Горохов уверенным шагом направился к кучке суровых мужчин, куривших и попивавших нечто «три в одном» недалеко от парковки.
Через десять минут Горохов был усажен в ярко-красную «Ладу», которая везла его к новой должности на недавно приобретённом «Головной конторой» активе. Молодой парень слегка за двадцать, вел машину уверенно, разговорами не донимал, и по приезду Горохов предложил ему подождать до вечера, надо было вернуться в Киров, где гость планировал пожить несколько дней, пока не найдёт подходящего жилья в Мухоедово. Вероятность взять из Мухоедова обратного пассажира была призрачной, и водитель, для вида поторговавшись согласился.
Потом они съездили по маршруту «областной центр — Мухоедово» еще несколько раз, после чего Горохов предложил Ване стать постоянным водителем директора по развитию Мухоедовской картонной фабрики с окладом согласно штатному расписанию. Прогноз вокзального разводящего Кости сбылся несколько раньше, чем можно было предположить.
А еще через полгода Горохов взял Ивана с собой в Москву, где за наличные деньги в салоне на Дмитровском шоссе была куплена тёмно-бордовая «Мазда».
— Запомни, Ваня, — говорил тогда Горохов, — если ты покупаешь машину из салона, значит ты уже состоявшийся человек. Все эти варианты — давай купим бэушную, но подешевле — они для лошков. Мы же с тобой не такие? Так что садись за руль, и вперёд! Наш маршрут — «Москва – Мухоедово», ты будешь рулить, а я изучать красоты европейской части России.
Они выехали через три дня, получив номера и всласть отдохнув — каждый по своей программе. Горохов посещал любимые кабаки, а Иван дрых в гостинице «Космос». На четвёртый день ранним воскресным утром он завёл новенькую «Мазду», изучил карту Москвы и выдвинулся в сторону района с красивым названием Марьина роща, чтобы подобрать там похмельного шефа. Через час они уже мчали по Ярославскому шоссе на северо-восток.
До Костромы долетели без остановок. Иван сосредоточился на дороге, а Горохов наблюдал красоты европейской части России во сне.
Перелетев Волгу, путешественники попали в первую пробку. Маленькая Кострома не выдерживала собственного транспортного потока и, чтобы проскочить город, потребовалось больше часа. Горохов проснулся, спросил «Где мы едем?» и попытался было снова заснуть, но сразу за Костромой дорога превратилась в стиральную доску.
Гробить новую машину Ивану совсем не хотелось. Жалко, хоть и чужая. Он сбросил скорость до 20 км/ч и вступил в неравный бой с ямами и заплатками. Вцепившись в руль обеими руками, тихо матерясь, Иван помучался и свернул на обочину, по которой ещё можно было хоть как-то ехать. К семи вечера еле-еле добрались до Шарьи. Голод заставил заехать в придорожную пельмешку. Горохов к еде не притронулся, выпил, предварительно понюхав, стакан компота. Иван съел тарелку плохих пельменей, спросил у дальнобойщика за соседним столом, что будет с дорогой дальше. «Дальше нормально пойдет, — ответил дальнобойщик, и действительно, оставшиеся до Кирова 300 километров они преодолели за каких-то шесть часов.
— Олег Николаич, — зевая и, наконец-то придерживая руль всего то одной рукой, заговорил Иван, — как считаешь, может не будем ночевать, сразу в Мухоедово даванём? Завтра же один хер на работу утром?
— Сможешь? — Горохов не спал от самой Костромы, пытаясь понять, есть ли, или всё-таки удалось избежать сотрясения мозга.
— Поехали, — ответил Иван и они рванули на север.
И вот теперь Горохову предстояло объявить Ивану, что в самое ближайшее время он перестанет нуждаться в услугах этого молодого, неглупого, работящего парня. Нужно было срочно вспоминать, чему учили пару лет назад на тренинге «Искусство сообщать плохие новости».
«Расскажите, что случилось. Расскажите, почему это случилось. Расскажите, что это значит. Расскажите, что мы должны сделать теперь — Олег вспомнил такого же, как и он сам, молодого рыжего парня в очках, приталенном костюме в клетку, дорогой сорочке и еще более дорогом галстуке. Сам он галстуков не любил, но за 9 лет работы в «Инвесторе» привык к галстукам, как солдат к форме, и научился легко определять стоимость этого бессмысленного аксессуара с полувзгляда.
«Если вы начальник, то будьте готовы, что иногда надо броситься на амбразуру, чтобы защитить от удара своих. Если в трудную для коллектива минуту вы начнете скрываться от ответственности, ваши подчинённые это заметят. Вы должны быть лидерами, а лидер — это в первую очередь ответственность. — Олег вспомнил речь рыжего тренера почти дословно. — Самое главное — вселить надежду на то, что всё будет хорошо».
«Интересно, сколько заплатило тогда наше руководство этому рыжему проходимцу, чтобы он вдалбливал нам в головы эти прекраснодушные банальности? — думал Олег. — И как мне сейчас использовать эту науку, чтобы объяснить Ваньке, который с завтрашнего дня потеряет работу?»
Мухоедово появилось в жизни Олега в начале января 2004 года, а точнее — в воскресенье, 4 числа, когда его и еще пятерых молодых менеджеров компании, достигших наибольших успехов по итогам 2003 года, пригласили на внеплановое совещание хозяева бизнеса. Такого раньше в «Инвесторе» не случалось, и, едва продравший глаза после бурных праздников Олег шёл на совещание с внутренней дрожью. Хотя, возможно, это была просто похмельная дрожь.
Акционеры «Инвестора», учредители управляющей компании «Головная контора» — четверо мужиков немногим старше тех менеджеров — собрали их в главном офисе компании — подвергшемся евроремонту особнячке в Лялином переулке. Это был один из шести московских офисов «Инвестора», но именно здесь в полумраке большого прокуренного кабинета «Залепуха» и принимала самые важные судьбоносные для корпорации решения.
«Залепуха» — так по первым буквам фамилий боссов звали генеральное руководство сотрудники. Игорь Зайцев, Семен Левак, Аркадий Пуховой и Алексей Харченко основали «Инвестор» в далекие девяностые. Предтечей будущей империи стал маленький кооператив, созданный четырьмя молодыми инженерами в отделе ПГС-316 проектного института «Гипромотор» в старинном русском городе Ярославль.
2006
Она приезжает сегодня третий раз. Прошлый раз была ранней осенью, а до этого был первый — в середине июля, в самую жарищу, мы поехали на вокзал с Олегом. Обычно, когда к нам на фабрику приезжают московские гости, Олег просто отправляет меня на вокзал, я беру распечатанную на принтере бумажку с крупными буквами «Инвестор» и еду. Но тут он почему-то решил ехать со мной.
Она вышла тогда из поезда почти налегке, с небольшой сумкой через плечо. Желтая блузка, лёгкая юбка с большими бутонами инопланетных цветов, темные очки странной формы, русая коса, браслеты непонятных камней. Она тогда мне сразу показалась именно такой — инопланетной.
Олег с несвойственной услужливостью открыл ей заднюю дверь, усадил за креслом пассажира, а сам, обежав машину, сел за моей спиной. Обычно он ездил на переднем сиденьи.
Всю дорогу до Мухоедова он невпопад шутил надо мной, называя почему-то «Ванёк». Никогда ни раньше, ни после он так меня не звал, да и не подкалывал в разговоре, напротив всегда был подчеркнуто вежлив. Она смеялась, мне казалось, что из вежливости, иногда задавала «географические» вопросы типа «Это Вятка, да?» или «Что это за храм?», или «А почему поселок называется Мухоедово?»
Вопросы задавались без адресата, но отвечал всегда Олег. Я рулил себе, засунув язык в одно место, лишь иногда поглядывал в зеркало заднего вида.
— Вас Иван зовут? — она вдруг обратилась ко мне, перебив очередную Олегову шуточку.
— Да, а вас?
— Даша. Со мной можно на ты. Я — Даша Дубровникова, я к вам ненадолго, но не в последний раз.
Вечером того дня после работы, а было уже восьмой час, Олег сообщил, что сегодня едем в Киров. Он вообще живёт на два дома, когда в Кирове ночует, когда в Мухоедово, если рабочий день поздно заканчивается, чтобы не мотаться туда-сюда. В Кирове у него двушка в модном таком новом доме в начале Советской, а в Мухоедово он снял себе половину дома у местной тёти одной. Я, в общем-то тоже также — либо еду «домой» на съёмную квартиру в областной центр, либо сплю в фабричной общаге, мне там всегда комнату берегут на такой случай.
В тот вечер он говорит «в город едем». Ну, это начальство, спорить без толку, езды километров пятьдесят с небольшим, поехали. Сели опять назад оба. Едем молча, я лишь иногда подглядываю за Дашей в зеркало. Она очки сняла, а там глаза — голубые-голубые, и кожа на лице аж светится.
Приехал в город, Олег командует — в «Мюнхен». Приезжаем к ресторану, выходят, Олег мне:
— Езжай домой, завтра как обычно.
«Как обычно» значит к 7:30 к нему на Советскую.
Утром я там. Припарковался прямо около двери, как всегда, и тут дверь открывается, и выходит она! Такая же, как вчерашним утром, веселая, легкая, благоухающая. И бутоны эти чёртовы на юбке. Через секунду за ней — Олег. Уселись на заднее сиденье, только не так, как вчера. Она за мной, Олег — справа.
— Поехали? — спрашиваю.
— Поехали, — отвечает Олег.
Второй раз приезжала когда, скаталась с Олегом в Мухоедово, но в шесть часов вечера я уже мчал её на вокзал, Олег не поехал. Так мы с ней впервые оказались в машине одни. Помню, что молчал всю дорогу, она тоже.
И вот сегодня, 5 декабря, вторник. Олег вчера вечером остался в Мухоедово, а меня спровадил в город. «Дубровникову завтра надо встретить на восьмичасовом поезде, — как бы невзначай бросил он мне на прощанье.
Бумажка с надписью «Инвестор», понятное дело, сегодня не потребуется. Узнаю из тысячи, или как там, в песне? Паркуюсь напротив вокзала. Краем глаза вижу бывших коллег по междугороднему извозу. Все здесь: Костик, Глобус, Сидоров, Андрюха усатый, Филя. Стоят, попивают своё «три-в-одном», на меня даже не смотрят. Я с ними не общаюсь, разве вот в прошлом году с Костей коротко поговорили, он порадовался за меня, или вид сделал. Остальные не делают.
Поезда у нас ходят по расписанию, чётко, как программа «Время». Московский прибывает в 8:37, как и положено, и вот уже вижу — бежит румяная, как всегда налегке. Короткая шубка, белый цветастый русский платок, прядь волос выбилась из под платка, тёмно-синие джинсы, высокие сапоги, кожаный портфель, который, кажется, ничего не весит.
В двух метрах от меня начинает семенить, раскрывает объятия, обнимает, целует в щёку, как старого друга. Пар изо рта Даши не пересекается с моим паром, улетает в сторону и вверх, растворяется в морозном воздухе. Я стою столбом, привет, говорю, открываю заднюю дверь.
Даша бросает портфель на заднее сиденье и садится вперёд.
— Ты не возражаешь?
Нет, конечно. Сажусь в машину, на торпеде — библиотечный Карнеги, дочитываю уже. Открываю бардачок убрать книгу, случайно задеваю Дашино колено, машинально отдёргиваю руку, но она застревает между коленом и открытым бардачком. Выглядит как-то неловко, тыльная сторона ладони на лишнюю секунду задерживается на колене, я нервно вытаскиваю руку, хлопаю бардачком, Даша — как сидела, так и сидит. Мою руку у себя на колене она просто не заметила. Она, наверное, вообще меня не замечает. Интересно, помнит хотя бы имя?
Между прочим, я давно изобрёл способ выхода из неловкой ситуации, когда понимаешь, что собеседник забыл, как тебя зовут. Нужно резко поменять тему разговора и начать рассказывать что-нибудь о себе в третьем лице.
— И вот вчера Олег Николаевич вызывает к себе вечером и говорит: поедешь завтра, Иван Валентинович, Дарью Сергеевну встречать…
— А ты Валентинович? Ой, как интересно! — Мы уже едем, а Даша слегка встрепенулась. — У меня соседка по этажу — тётя Валя…
«Что мне твоя тётя Валя, — думаю, — а сам голову повернуть направо боюсь. Вернее, повернуть не боюсь, оторвать взгляд потом не смогу наверняка, а тут надо рулить. Если на дорогу не смотреть, далеко мы с вами, Дарья Сергеевна, не уедем. Так что, смотри, Ваня, на дорогу, смотри, рули, улыбайся.
— Чего это ты, Иван, сегодня такой счастливый? Улыбаешься, одеколоном, чувствую, облился. Праздник, что ли какой? — она накручивает на палец выбившуюся прядь, поворачивается ко мне, наклоняет голову и, похоже, собирается отвлекать водителя разговорами и не только.
— Ага. Праздник. День рожденья.
— У тебя день рожденья? Серьёзно?!
— А у меня всегда, когда ты приезжаешь — день рожденья! — я, похоже, совсем «потерял наглость».
— Во как! Жаль, раньше не догадалась, привезла бы подарочек.
— Дорого внимание, Дарья Сергеевна, — отвечаю. — Скажи, кстати (почему кстати?), а в Москву ты когда? Опять одним днем, как прошлый раз?
— Пока не знаю, но вечером меня везти в город точно не надо. Если надо будет, я сама разберусь, ты главное сейчас меня на фабрику к десяти не опоздай. Там совещание на 10:30 с финансовым и плановым у меня. А до вечера еще дожить надо. Поэтому, как приедем, верну тебя в распоряжение Олега Николаевича. В крепкие мужественные руки, так сказать.
У неё странное настроение. Она чем-то сильно возбуждена, румянец на щеках не проходит. Мы едем по зимней трассе, слева ёлки, справа пустырь.
1992
— Аркаша, — Зайцев потушил сигарету, отхлебнул растворимого и повернулся к молодому человеку за соседним столом. — Послезавтра собрание акционеров. Как ты считаешь, мы готовы?
В 316-м кабинете заседал штаб заговорщиков.
— Зайчик мой, — отвечал Аркаша не отрываясь от «Пентикса», — я тут на рекорд иду, а ты про какие-то собрания. По моим подсчётам у нас сейчас акций на сорок шесть процентов. Не контрольный пакет, но на решения повлиять сможем.
— Парни, — подал голос Лёха. Его стол напротив Аркашиного, также у окна. Лёха курит польское «Мальборо», видно, как оконный кондиционер высасывает дым из 316-й комнаты и выплевывает его на улицу. — Влиять на решения это прекрасно, но мне кажется, «Гипромотору» нужен наш директор. Чтобы мы не влияли на, а принимали решения. Согласны со мной?
Семён, сидений за четвертым столом и ковырявшийся в «Командирских» часах отвёрткой от швейной машинки, неожиданно поднял голову.
— Так то оно так, но всё, что мы могли скупить, мы скупили. Свободных акций у трудового коллектива больше нет. Они все наши. Оставшиеся, мы же пробивали, Игорь вон говорит, что они у Супова, его зама и главбухши. Эти в жизни с ними не расстанутся. — Семён самый малозаметный из всех. На нем тёмно-коричневый свитер, похоже ручной вязки с растянутым вырезом, из-под которого выглядывают не совсем свежая белая рубашка и чёрный ремень подтяжки. Остальные обитатели кабинеты несколько более модные ребята. Игорь Зайцев — высокий блондин в сиреневом костюме и лакированных туфлях фасона «директор». Аркаша Пуховой — в турецком пуловере с шалевым воротником и новых левайсах, Лёха Харченко в черных брюках, черной же водолазке и светло-сером пиджаке. Всем им по 27 лет и у них наполеоновские планы.
— Сеня, стопэ, — вмешивается Пуховой, трём вышеперечисленным принадлежит сорок девять и три. Где-то на дороге должны валяться еще четыре и семь? Найти эти четыре и семь — наша святая задача.
— Аркан, — Зайцев звал Пухового так, если речь заходила о действительно сложных вещах, — я лично перетряс реестр, не зря же я с Лидией Степановной на два часа у нее в кабинете запирался. Не понятно, у кого эти акции. Я сам на калькуляторе, на бумажке и в уме все акции складывал. Только четыре владельца остались в реестре — Супов, Авдеев, Камушкина и кооператив «Инвестор». В трёх соснах заблудился, но найти мне могу.
— Точно всех проверил, Игорь? — Семен и Аркадий оторвали взгляды от «Командирских» и «Пентикса» соответственно и спросили хором.
— Игорян, если ты где-то там ошибся, то я тебя укушу, — Харченко повернулся на стуле.
Долговязый Зайцев надел каменное выражение лица.
— То, что арифметика не сходится, это странно. Может быть Лидия что-то темнит, но узнать сейчас уже невозможно. Но я хотя бы попробовал. А вы то что? Ну отработали объявления, поменяли ваучеры на акции, обработали все одиннадцать этажей, всех сотрудников, действующих и бывших, всех у кого могут быть сраные акции этого никому на хер не сдавшегося института. Дальше то что?
— Все одиннадцать этажей говоришь? — Семен хлопнул задней крышкой часов и с «ленинской» ухмылкой посмотрел на Игоря. — А ты забыл, что у «Гипромотора» есть филиал? Две маленьких комнатушки в «Гипрорезине»!
— Которая на Кирова?
— Она! Чем думали-то?
Зайцев со всей силы хлопнул себя по лбу.
— Там же две бабки-ёжки сидят с довоенных времен, вот про них все и забыли! Их срочно надо найти! Неужели у них четыре и семь? На двоих? Впрочем, из-за стажа в сорок лет могли и такое количество распределить!
Семён прокашлялся и, все так же с отсутствующим выражением лица, обратился ко всем заговорщикам:
— Значит так, ребята, дайте мне час, я всё вам про бабок выясню, — только прошу, пойдите куда-нибудь втроём погуляйте, мне надо сделать пару звонков, скажем так, конфиденциально.
— У тебя секреты от нас? — Лёха был немного напряжен, он, похоже, вообще не понимал, что сейчас происходит.
— Какие от тебя могут быть секреты, Лёш, — подчеркнуто спокойно отвечал Семен. Просто я буду стесняться.
— Пойдём, парни, — Аркаша встал и посмотрел на остальных, — пусть Сеня поработает.
Вечером того же дня четверо ехали на «Ниве», доставшейся Игорю от отца, и служившей теперь основным средством передвижения участников кооператива «Инвестор» по адресам, которые сообщил Семёну его двоюродный дядя, майор городского ОВД.
Адресов было четыре. В филиале «Гипромотора» на Кирова помимо двух бабок — Светланы Станиславовны и Галины Фёдоровны — числилась еще находящаяся в декрете девушка по имени Алла Климова и некто Булкин, о котором кроме адреса не было известно ничего.
Четыре раза этим вечером Аркадий Пуховой звонил в незнакомые двери. Четыре раза ему приходилось включать обаяние (два раза удачно, с Булкиным пришлось постараться, очень уж он оказался тугой, но один раз обаяние не сработало вообще).
У Аллы Викторовны Климовой был муж по фамилии, как ни странно, Климов. И этот Климов ни в какую не хотел продавать акции «Гипромотора» интеллигентному юноше с хитрыми глазами.
— Что мне ваши деньги — сегодня они есть, а завтра на них даже мешок картошки не купишь. А вот акции — это Собственность! Наша семья, может быть, хочет участвовать в управлении институтом!
Надо сказать, что Володя Климов работал слесарем на шинном заводе, и не сильно, если честно, разбирался, что в фондовом рынке, что в принципах управления полуживыми проектными институтами.
Жена его Алла не принимала участие в разговоре. У неё на руках бесконечно рыдал полуторамесячный ребенок, на кухонной плите кипели в огромной кастрюле пелёнки, детское питание просыпалось на стол, бигуди сбились в неряшливый клубок, Алле вообще всё это было неважно, лишь бы этот непонятный интеллигентный молодой человек поскорее ушёл.
— Конечно, я понимаю, — Аркаша был подчеркнуто галантен, — деньги вам без надобности. Но я вот вижу, что вам позарез нужна стиральная машинка-автомат. У вас же супруга скоро от пелёнок с ума сойдет.
— Жили наши родители без всех этих автоматов, растили нас и вырастили, — отвечал надутый Володя, но тут вдруг Алла ворвалась в разговор.
— Стиральная машина? Автомат?
— Да, Алла Викторовна, марка «Сименс», модель самая последняя, с сушкой. Хотите? — утром будет у вас. Аркадий понимал, что крепость сейчас рухнет. Стиралка «Сименс» в упаковке на деревянном поддоне стояла в гараже у Зайцева. Там же про запас на всякий случай хранились четыре телевизора Sony Black Trinitron, три кухонных комбайна и видеомагнитофон.
— Привезете — посмотрим, — буркнул Володя, понимая, что с женой сейчас лучше не спорить.
— А знаете, мы её прямо сейчас привезем! Хотите? — Аркадий встал и, не дожидаясь непременно положительного ответа направился к выходу.
Через два дня на собрании акционеров Акционерного общества «Гипромотор» большинством голосов акционеров были прекращены полномочия директора института Александра Яковлевича Супова. Новым директором находившегося в предбанкротном состоянии института, на балансе которого находилось 11-этажное здание в центре города, решением того же собрания акционеров стал Игорь Михайлович Зайцев. С окладом, опять же, согласно штатному расписанию.
2007
Основательно изучив потолок, Олег опустил голову, оттолкнулся и резко подъехал на кресле к столу. Кабинет у него был небольшой, но прокатиться метра полтора-два на кресле иногда удавалось.
«Так, — думал Горохов, — Мухоедовская картонная фабрика — всё. Я пытался её спасти, я даже полюбил её в некотором смысле, да и Штабной оказался не самым плохим мужиком. Но с сегодняшнего дня про него и про фабрику можно забыть. Про Ваню тоже, пожалуй можно забыть, но за службу верой и правдой надо бы ему сделать подарок. Например, пусть забирает «Мазду». Нафиг она мне сдалась? А он поездит, потаксует пусть, как встарь, за хорошую машину наверняка будут больше платить».
В этот момент без стука открылась дверь. Приемной в общепринятом смысле у Горохова не было, в его кабинет в левом крыле второго этажа заводоуправления мог зайти любой.
— Так, — вошедший не счёл нужным здороваться — где здесь Горохов занимается?
Олег поднял глаза. В дверях стоял среднего роста небритый неопределенного возраста брюнет в кожаном плаще, поверх которого свисал длинный мохеровый шарф.
— Здравстуйте, — Горохов постарался надеть «обезоруживающую улыбку», но был не совсем в данный момент уверен, что улыбка получилась.
В ту же секунду телефон Горохова задрожал на столе. Надпись Unknown на экране могла означать только одно, и этот звонок он не мог ни сбросить, ни оставить без ответа.
— Извините, — он посмотрел на вошедшего, — Горохов Олег Николаевич, это я. — и уже в телефон: Слушаю…
Олег встал с кресла и отвернулся к окну.
— Здравствуй, Олег Николаевич, — уверенным баритоном заговорил человек на том конце, и не дожидаясь ответа продолжил: — Я полагаю, новости по тебе уже сообщили. Первое, что могу сказать — я с Советом директоров согласен. Аудиторское заключение, которое представила Дарья Сергеевна, весьма содержательно и информативно. Поэтому решение наше было единогласным. Что с этим делать, думаю, ты знаешь. Не затягивай, потому что я хочу, чтобы ты оказался в Москве не позднее пятнадцатого января.
— Постараюсь успеть, Игорь Михайлович… — Олег уже справился и с голосом, и с выражением лица, но повернуться спиной к окну и лицом к неожиданному гостю пока не решился.
— Хорошо. У нас… у меня к тебе новая идея, вообще не связанная с производством, маркетингом и всем этим. — Игорь Михайлович Зайцев, а это был именно он, продолжал. — Я сейчас распоряжусь, тебя запишут ко мне на пятнадцатое, на пятнадцать, чтобы ты не перепутал, часов, и не вздумай мне опоздать. Понял?
— Так точно, — Олег пока не понимал, радоваться или плакать.
— Ну раз понял, тогда отбой, — сказал Зайцев и, также, не дожидаясь ответа, отключился.
Горохов отлепил трубку от уха, повернулся наконец-то к гостю, положил телефон на стол и вернулся в кресло.
— И снова здравствуйте, извините, это был крайне важный звонок, — Горохов смотрел на брюнета в плаще и с мохером уже совсем не так, как полторы минуты назад. — Я — директор по развитию Мухоедовской картонной фабрики Олег Николаевич Горохов. С кем имею честь?
Гость, который, надо сказать, находился всё это короткое время в некотором недоумении, кашлянул, сделал шаг вперед и безо всякого акцента сказал:
— Моё имя — Касабоглян Артур. Я вам деньги принес.
2023
Между тем, дело было вот как. Аудитор «Головной конторы» Дарья Дубровникова принципиально не употребляла алкоголь, и во время ужина в ресторане «Мюнхен» ограничилась стаканом томатного сока. Олег же Горохов выпил двести граммов водки «Хортица», кружку «Сибирской короны» и еще пятьдесят «Хортицы» уже после того, как принесли счёт, но всё это, не подумайте, под хорошую закуску. Дарья позволила Олегу расплатиться за себя, и попросила проводить до гостиницы. Жила она в «Вятке» около автовокзала, и идти было совсем недалеко, но незнакомый город Даше совсем не понравился.
— Утром я просыпаюсь рано. Могу к тебе подъехать домой в полседьмого. Мне кажется нам есть что обсудить, чтобы не в машине и не на фабрике, — сказала она, прощаясь, и удалилась в глубинах отеля. На следующий день в 6 часов утра она взяла такси и на самом деле приехала домой к Горохову ровно за час перед тем, как к нему подъехал Иван.
Иван вообще, как вы можете видеть, довольно странный парень. Однако, водителем он всегда был аккуратным, разве что тогда, в Костроме, когда они с Олегом гнали новую «Мазду» в Мухоедово, он не заметил, да и не мог заметить дорожную ямку, залитую лужей, неудачно хлопнулся колесом и обдал с ног до головы грустную девушку в темном платье, стоявшую на переходе. Это была Саша, названная так в честь дедушки — Александра Яковлевича Супова, до недавнего времени — пенсионера, 8 лет назад переехавшего в родную Кострому из опостылевшего Ярославля, где он в результате хитроумных и слаженных действий молодых аферистов лишился должности директора проектного института, персональной машины и кабинета с видом на красивый некогда парк.
Пенсионером Александр Яковлевич был еще недавно, но за неделю до того, как Иван и Олег проезжали Кострому, старик Супов скоропостижно скончался, и его дочь Александра в спешном порядке примчалась из Санкт-Петербурга на похороны. По дороге с поминок её и облил из лужи неизвестный хам на иномарке, которым, конечно же был Иван.
Остановись тогда Иван, чтобы, например, извиниться, глядишь и познакомились бы тогда они с Сашей, ведь потом в 2012 году они не могли познакомиться в принципе. Иван Парастаев был один из тех ненормальных людей, которые удобному во всех отношениях «Сапсану» почему-то предпочитал один из самых отвратительных аэропортов на постсоветском пространстве. Он вылетел из Пулково в Шереметьево, откуда поторговавшись для вида с таксистом, уехал по ночной Москве в сторону свой холостяцкой квартиры на Большой Спасской.
Александра же в тот вечер спокойно уехала в Кузьминки к своей старинной подруге. Телефон Александры был полностью заряжен.