Дружеская пародия на рассказ моей знакомой в духе славянского фэнтези.
Человек в кольчуге и легких доспехах брел по лесной тропинке. Видно было по всему, что измучен богатырь и, вероятно, тяжко болен.
«Хотя не исключен и вульгарный похмельный синдром. Второе даже вероятнее»,– так решила кукушка, прочищая горлышко. И прикидывая, сколько ей накуковывать. Рыцарь потряс головой и пробормотал что-то себе под нос. «Вряд ли целительное заклинание»,– вынесла вердикт птаха. И принялась добросовестно выводить: «ку-ку.... ку...», уже определившись с ожидаемой продолжительностью жизни одинокого путника в очень даже диком и дремучем бору. Еловая шишка, пущенная умелой десницей бесцеремонно прервала прогноз и без того не блестящей будущности воина. На рыцаре колыхнулся зловещим колоколом черный плащ, покрывающий доспехи. «Да, сколь аршин шелку не изведи, а не парить тебе на крыльях ночи»,– неприязненно подумал пролетавший филин, приметивший уже торчавшую оперением кверху в муравейнике сбитую птицу. Кукушечка, надо сказать, ему давно нравилась. «Посвататься что-ли, пользуясь случаем?»– внезапно пришло в голову желтоглазому грозе грызунов. Секундой позже туда же прилетела и вторая шишка, отправляя надежды на недолгий, но счастливый брак, в крутое пике.
Вечерело. Иван , довольный тем, что не растерял навыков, немножко повеселел. В отличии от слегка приунывшей травы, заполонившей узкую тропку. «Помнят ручки-то, помнят,– продолжил радоваться Иван, потянувшись к тому, что ручки помнили с детства отчетливее всего. Но вовремя одумался. Лес лесом, а в случае чего позору не оберешься. Да и потерпеть денек можно. Чай не форвард знатный какой!
Ладонь любовно погладила огромный двуручный меч в ножнах.
«Надо бы его вынуть из ножен-то,– подумал витязь,– Никто ж их, двуручники, в ножнах-то, поди, и не носит. Это ж какую руку надо-то, чтоб в случае чего клинок без заминки обнажить? Двухсуставчутую, саженную! Паучаще-монстрячью лапищу, а не руку!»
Тропинка, виляя среди оврагов спустилась еще ниже, к болоту. Там она продолжила вихлять распутной девкой из хмельного дома меж гиблых трясин и невинных луж, ведя путника по краешку болота, уже плотоядно исходившего кислотными испарениями. Время близилось к полнолунию. Рыцарь, устраивая привал, достал огниво и добыл огонь прямо на тропе.
«Хоть бы за елку отошел что-ли, охальник,– подумалось жабе с нелепым золотистым ободком на черепе и дважды простреленной лапой. Болото вокруг бодро булькало пузырями, и лишь камыш неторопливо клонился влево на легком ветру.
«Троцкист форменный,– между делом пришла в ум витязя телеграмма из далекого будущего. Жаль, что телеграфист в это время отлучился таки к сосне, и послание потомков пропало втуне.
«Давно бы так»,– одобрила вояж жаба, припоминая молодость.
Как щурясь от солнца и затаив дыхание, царевич натягивал тетиву и выпускал стрелу. А где-то на болоте послышалось последнее "ква" царевны лягушки. Тогда-то и досталась ей корона. Ну и пару шрамов в придачу от ретивого, никак не хотевшего мириться с потерей, женишка.
«Небось и этот тут... по вопросу любви и секса",– предположила про себя лягушка с высоты жизненного опыта и листа кувшинки.
Вернувшись к огню, богатырь почал то ли кудри запущенные донельзя расчесывать. То ли рвать на себе волосы, поскольку психотерапию изобретут еще не скоро. А из болота и не разглядишь, поелику процессы вельми схожи.
«Точно. Все зло от баб,– философски заметила жаба. И тут же продолжила:– Тьфу, легка на помине! Нарисовалась, хрен сотрешь!»
Маленький зверек плыл в болотной воде неподалеку. С любопытством выбравшись на мох, подкрался к костру, оставаясь незамеченным в камышах. Несколько минут ничего не менялось. Рыцарь стенал, костер догорал, зверек загадочно глазищами мерцал в тени камышей. Затем, словно по волшебству, обернулся зверек в... человека! Ну, как в человека.... Не совсем, конечно. Потому как всем ведомо, что курица ж не птица, а баба не... Тьфу на тебя, секстистский дух, опять к ночи пролез татем в чужой амбар, выбирать товар! Короче, вышла обнаженная молодая красавица пред мужские очи в чем мать родила. В расшитом славянскими рунами поясе широком, кокошнике и тине болотной, то есть.
Иван схватился было за меч, готовый разить и кромсать... И только обернувшись и обомлев понял, что тут надо бы скорее сминать и проникать. Медленно и неохотно засунул на треть обнажившийся меч обратно в ножны воин. Редко когда ему доводилось обнажить его больше, так что даже и не знал он путью, на что годится его кладенец. Однако же не долго дивился рыцарь на полотно вышитое, а снова опустился на землю и сел по-турецки. Видно оттуда вид был интереснее.
Тем паче, девушка в это время молча подсела с другой стороны костра и подобрала под себя ноги. Она была обворожительно красива.
Как бы ни был убит горем Иван, но заметил красу писанную. И попробуй тут не заметь! Однако меланхолия вновь овладела им, и он опустил глаза на пламя. Хорошо, что рядом еще сварка не сверкала. А то бы совсем бедолага зрения лишился. Некоторое время они молчали, затем девушка вопросила:
– Что случилось, рыцарь?
– Кто ты, и каково твое имя?– в лучших традициях махрового сионизма ответил вопросом на вопрос витязь с рваными волосами.
– Зовут меня Лю, я из рода болотных нимф.
– Значит ты нимфоманка? Из Южного Китая? Морок на похоти настоянный, да на добрых молодцев изливаемый?
– Нет, я настоящая, а ты?
– Я не знаю,– грустно ответил рыцарь,– когда-то был рожден людьми, но после обновления смысловой парадигмы и раскола в неоязыческой общине, вызванной...
– Как имя твое, страдалец?
– Иван из боярского рода Кокошкиных.
– Не из тех ли, что у двора Кощеева сокольничими служили?
– Из тех, из тех... Что яйцо в утку, утку в зайца, зайца в медведя...
– Ох и времена ж лютые были,– попечаловалась Лю.
– Но забавные,– невпопад заметил рыцарь.
– Отчего же уныние твоё?
– Дама моего сердца скончалась - с надрывом промолвил Иван, ударив латной рукавицей оземь. Пробегавшую мимо мышку-норушку детки теперь к ужину не дождутся.
– Позволь мне утешить тебя, рыцарь?
– Нет мне утешения, как нет мне и прощения
– Почему, боярин?– тут же подбодрила его нимфа, разом переместив на магическом социальном лифте на два яруса выше. Хотя что ему, посвященному в лорды самим королем бриттов?
– Потому что прекрасная Дарья скончалась от моей руки, я зарубил её в приступе мрачного безумия.
– Как так вышло-то?– всплеснула руками в сценическом ужасе лесная обольстительница. Ее сердце забилось бойким зайцем, пойманным в охотничьи силки,– "Хо-лос-той ведь!!! И даже не в отношениях!!!"
– Она посмеялась надо мной... И я убил спящую Дарью, разрубив её пополам своим мечом, считая, что она принесет мне и моей душе погибель, когда проснётся. Нет, не проснется она уже никогда,– всхлипнул рыцарь.
– "Вот и ладненько,– мысленно потерла узкие ладошки дальновидная Лю,– Да как славно-то! Словно тушу кабанью... Раз,– и напополам... Тут уж ни мертвая вода дядюшки Кощея, ни живая от Ладушки-забавушки не поможет! Дудки! Панночка вмерла, так вмерла!"
– Пару недель я бродил по окрестностям сам не свой и грозил порубить мечом любого встречного-поперечного.
– "Поперечного,– незаметно прыснула в кулак болотница.– И сделать его продольным!"
Этот парень все больше нравился ее первобытной натуре!
– Говорят, что насмерть перепугал десяток крестьян и одного стражника, но убил лишь свою любовницу крестьянку Алёну,– тяжко вздохнул витязь,– которую приревновал ко всему селу ее.
– Это какое же село-то будет?– осведомилась внутренне ликовавшая Лю. Еще бы! Снова минус один! Одна. Подтер личную историю, словно опосля воды брусничной лопушком бархатным богатырь!
– Малофеевка,– набычившись, бросил гость.
– Тю, да что там того села,– небрежно отмахнулась нимфа.
– Вот и я про то. Всего-то с три дюжины дворов! Не стоило...
Болотница шумно сглотнула, поддавшись на миг искушению похабной фантазии. Мужчин она видела нечасто. А тут... аж три с лишним десятка дворов. Калейдоскоп разнообразных восхитительных поз и пикантных положений почище настойки мухомора вскружил голову.
– Надо ли говорить, что все это время я был чертовски пьян! Пьян и безумен, от этого я стенаю и ухожу все дальше от людей. Не хочу никому причинить больше зло. А еще потому, что храмовники велели меня изловить и связать, как опасного сумасшедшего, но мне удалось отбиться, просто напугав их своим мечом, коим я по всеобщему мнению, владею виртуозно.
– Весьма грустная история, рыцарь,– произнесла Лю вслух, раздумывая о том, насколько справедливо утверждение ученых мужей о том, что порой длиной продолговатых предметов юноши компенсируют недостаточную протяженность неких частей тела.
А также о том, как ей одиноко на болотах. И о том, что у неё уже больше года не было мужчины. Даже поговорить. Не говоря уже о том, чтобы поразить виртуозным владением мечом.
“Вылечить его возможно. Во всех отношениях. Но захочет ли он стать тогда моим мужем?”– вот о чем подумала она.
– Знатный рыцарь, я исцелю тебя травами, но их нужно принимать постоянно. Растут они только на этом болоте, поэтому тебе придется остаться тут на всю жизнь, согласен ли?
– Исцеление существует? Однако это огромный сюрприз для меня, ведь в нашей стране опасных безумцев топят в нечистотах. Заживо. Насмерть.
– А неопасных?
– А неопасных морят голодом и тоже почти всегда насмерть.
«Однако, комплексный подход и оптимизация терапевтического процесса налицо,– заключила профессионально Лю,-- это сколь же койкомест разом высвобождается!"
– Исцеление существует, достаточно принимать отвар из одиннадцати трав два раза в день,– приоткрыла завесу врачебной тайны ведьма.
– Все сделаю!– с горячностью перспективного молодожена откликнулся Иван.
– Но уживемся ли мы с тобой на этом болоте,– с тоскою промолвила Лю,– я не знаю. Коль прелести мои тебя не прельщают, я делаю вывод, что болезнь твоя очень тяжела и мне нужно дать тебе. Испытание. Для затравки. Ты выглядишь на тридцать пять, а значит проживешь еще два раза по столько же. Итого семьдесят лет тебя терпеть, ну уж нет, сначала испытание, потом лечебно-профилактические мероприятия с общей дезинфекцией, а уж после...
«Ушлая бабца»,– резонно заметила любопытная жаба.
– Жги глаголом, лЮбая,– тряхнул хаотично кудрями молодец. В лесу разом прибавилось волосяного покрова.
– Отлично, вот тебе тогда испытание: освободи мою мать, нимфу Сю из острога. И возвращайся назад тайной лесной тропой.
– Можешь на меня положиться.
– Во дурак,– авторитетно квакнула жаба. И покинула сцену, не дожидаясь снайперской шишки.
Костер погас, Иван двинулся по тропе через болото. Девушка превратилась обратно в мохнатое животное весом не больше фунта и юркнула в воду. Уровень воды не поднялся ни на волос.
Почти сутки провел витязь в пути, но был свеж, как фиалка и благоухал, словно гиацинт, рассыпая вокруг себя тычинки добра. «Вот что значит мотивированный сотрудник!»– с гордостью подумала Лю, высовывая усатую мордочку из ближайшей канавы. Дальше ей ходу не было, ведь лес перешел плавно в лесостепь.
Иван крался между деревьев, когда уже начало смеркаться. Он разглядел острог: изба, пристройка, хлев, конюшня, ворота на дороге а рядом на кострище жарится целиком баран. Иван чуть не захлебнулся слюной, но взял себя в руки и начал считать солдат. “Двое снаружи, еще трое внутри, а может быть и четверо, а может быть и пятеро, то есть довольно много.” Иван был почетным счетоводом в деревне. И опытным партизаном. Потому дождался ночи. Как только засиял месяц, начал действовать.
Он крушил и рассекал, ломал копья огромным двуручным мечом, и просто… ломал о колено. Одного солдата пришпилил, как букаху к бревнам бани. А последнего разрубил пополам сверху вниз. Правда, для этого пришлось не эстетично отшпилить предпоследнего. А жаль. Все так эпичненько шло, как по писанному!
Битва была кончена, едва успев начаться. Баран подгорал на углях, а из конюшни доносилось сердитое ржание невыспавшихся лошадей.
У стены бани нашлись две зарешеченные ямы. В одной обнаружился дракон в крайней степени истощения. В другой загадочно светила крупными янтарными глазами нимфа. Иван по широте душевной освободил обоих.
– Анорексия?– участливо поинтересовался он у чешуйчетокрылого.
– Ага,– согласился дракон, едва разлепив зубы.
– Улететь сможешь?– Иван сразу почуял в рептилоиде родную страждущую больную душу.
– Не... Слушай, друг... Помоги до лежки добраться, а?
Иван принялся переводить взгляд с одного освобожденного узника на другого. Естественно, пойти он мог только с кем-то одним. К чему приводит раздвоение личности он уже знал не понаслышке. Взгляд скользнул по окровавленному двуручнику. «Отпескоструить бы надыть,– хозяйственно заключил Иван,– полирнуть пастой гои, и засверкает пуще прежнего!»
– Иван, не забывай, зачем ты здесь,– внезапно прошипела будущая вторая мама. И богатырю показалось, что между зубов мелькнул тонкий черный раздвоенный язык.– Он раб Кощея. Пусть бессмертный о нем и кручинится!
– Не раб, а лучший друг…,– просипел, собрав силы, дракон. И веско добавил на чашу весов неизменно сильный аргумент,– Я дам тебе золото.
– Сколько?
– Семьдесят пудов, сокровищница моих предков осталась нетронутой!
– Ого... Много.
– Да, очень много, но тебе придется жить с этим золотом в стране Кощея и подчиняться его порядкам.
Иван подумал о прекрасной Лю. О возможности исцелиться и жить с болотной красавицей. А потом еще раз подумал. Но уже о семидесяти пудах золота и о том, сколько вина, питного меда и разнообразных обольстительных наложниц он сможет купить. А еще о теще Сю, так некстати вылезающей с раздражающими мозг репликами. О москитах, выбросах метана, моховых гнилушках вместо мебели. И согласился с доводами дракона, бросив напоследок старшей болотнице:
– Привет Лю. Мы расстаемся навсегда. Но в моем сердце она будет жить вечно. А с вами...мама... жаль, что даже квасу не испили.
И был таков.
И жил Иван долго и счастливо в роскоши и достатке, пользуясь золотом дракона. И никто не ел мозг его, не пил кровь его и не корил за неподобающие поступки его. Впрочем, о последних, в землях Кощеевых, он никому и не сказывал…