Шестнадцатилетний купеческий сынок Валерий Брюсов первую в своей жизни публикацию создал для журнала «Русский спорт» - статья называлась «Несколько слов о тотализаторе». Дальше – больше: увлеченный лошадиными бегами юноша в продолжение темы пишет еще один опус – «Немного математики», где со знанием дела выводит формулы скорости пробега, сопротивления, вызываемого разным качеством грунтовой дорожки, снижения показателей из-за усталости животного и тому подобное. Стоит заметить, что вовсе не литературным публикациям предшествовало знакомство гимназиста с самым настоящим писателем (и тоже завзятым лошадником) Владимиром Гиляровским, дружба с которым продолжалась в течение всей их жизни.
А что же поэзия?
«От сказок, от всякой «чертовщины» меня усердно оберегали. Зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению. Классическую литературу я знал плохо: не читал ни Толстого, ни Тургенева, ни даже Пушкина; изо всех поэтов у нас в доме было сделано исключение только для Некрасова, и мальчиком большинство его стихов я знал наизусть».
«Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна, Что тени вымысла плоть обретут для нас…».
Принципы атеизма и материализма, взятые за основу при семейном воспитании мальчика, не служили препятствием в выбору чтения: проглатывалось буквально всё, что было в домашней библиотеке – от бульварных романов, приключений Жюля Верна и Майн Рида до научных книг по естествознанию и математике. А вот и первое стихотворение восьмилетнего Вали; и кажется, что сочинения Дельвига он, несмотря на отсутствие оных в библиотеке, все-таки прочёл:
Соловей мой, соловей,
Сероперый соловей.
Распевай ты средь ночей,
Милу песню начинай,
Веселее распевай!
Литература стала и помощницей для завоевания симпатий одноклассников в гимназии Креймана, куда Валерия приняли сразу во второй класс. Неуютно чувствовал себя мальчишка в уже сложившихся группах, в которых его не очень-то жаловали – ишь, выскочка! Но когда начинались перемены между уроками, вокруг него стали собираться постоянные слушатели – мальчик артистически пересказывал романы Дюма, дю Террайля и любимых Майн Рида и Жюля Верна. Приходили и старшеклассники, что добавляло авторитета исполнителю, начавшего готовиться к маленьким спектаклям едва ли не усерднее, чем к основным занятиям по сложнейшему гимназическому курсу. Также вместо вечерних повторений пройденного, вдохновленный успехом Брюсов вплотную приступил к собственному сочинительству.
В третьем классе Валерий вместе с Володей Станюковичем (племянником известного писателя) начал выпускать журнал «Начало». Юные литераторы с самыми серьезными намерениями объявили подписку на свой еженедельный детский журнал «с доставкой и пересылкой в другие города и за границу 3 р. В Москве 1 р. 50 к., без доставки 1 р. 25 к.». Именно тогда Валерий Брюсов в полной мере осознал себя литератором, к тому же очень ответственным: без остановки писал стихи, статьи и приключенческие рассказы об индейцах, которыми зачитывался весь класс, многие однокашники начали сотрудничать и в качестве авторов. Но, как почти всегда случается у юных предпринимателей, интерес к производству периодического издания быстро заглох, и Валерий остался его единственным сотрудником. Но, что любопытно: всячески пытался показать читателям, что в редакции всё благополучно, работает множество пишущих «специалистов», причем, для каждого находилось собственное лицо и индивидуальный слог. А вот со стихосложением получалась неувязка, хромал размер, неизбежно подводило чутьё:
О Гектор, о Троя,
Погибли и вы!
Убили героя
Олимпа сыны.
Разрушили Трою
Не силой враги,
А хитростью злою
Победу взяли.
«Нездешнего мира мне слышатся звуки…»
Выручил дедушка, известный поэт-баснописец Александр. Яковлевич Бакулин, преподавший внуку первые уроки теории создания стихов.
«Беспрестанно начинал я новые произведения. Я писал стихи, так много, что скоро исписал толстую тетрадь Poesie, подаренную мне. Я перепробовал все формы — сонеты, тетрацины, октавы, триолеты, рондо, все размеры. Я писал драмы, рассказы, романы… Каждый день увлекал меня все дальше. На пути в гимназию я обдумывал новые произведения, вечером, вместо того чтобы учить уроки, я писал… У меня набирались громадные пакеты исписанной бумаги».
В начале 90-х у молодого сочинителя появляется духовный наставник и спутник – французский поэт-символист Поль Верлен. Еще учась в гимназии, Брюсов пишет своему кумиру письмо, где впервые обозначает свое стремление распространять это полное недосказанности, намёков, таинственных и загадочных образов течение в России.
«Знакомство с поэзией Верлена и Малларме, а вскоре и Бодлера, открыло мне новый мир. Под впечатлением их творчества созданы те мои стихи, которые впервые появились в печати», — вспоминает Брюсов.
«Сверкает жизнь везде, грохочет жизнь повсюду»!
Поступив в Московский университет, помимо литературы, Брюсов увлечен всем подряд - историей, философией, иностранными языками, театральным искусством, выступает в качестве актёра на сцене Немецкого клуба, срывая аплодисменты у взыскательной публики. «Если бы мне жить сто жизней, они не насытили бы всей жажды познания, которая сжигает меня», — отмечал поэт в своём дневнике. На втором курсе Брюсов опубликовал свой первый сборник с одиозным названием «Chefs d’oeuvre» — «Шедевры», да еще и сопроводил в предисловии замечанием, что не для современников сие написано, и даже не для человечества, а для сохранения в вечности. Интересно, на что рассчитывал молодой стихотворец? На восторг любителей поэзии и безоговорочное признание литературными критиками? Отнюдь: «скромнее надо быть юноша, вот так-с». Получилось, что в отличие от многих своих современников, Валерий Брюсов сперва ворвался в литературу, а затем обозначил себя непосредственно в литературном окружении – ему никто не содействовал и не протягивал руку помощи, только вот такая антиреклама со стороны критиков и подогревала интерес читателей.
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
В начале ХХ века Валерий Брюсов работает в команде с другими символистами — Зинаидой Гиппиус, Дмитрием Мережковским, Федором Сологубом, совместно с ними выпускает альманах «Северные цветы», позаимствовав название у сборника, издававшегося Пушкиным и Дельвигом, коллеги проводят литературные встречи, на которых Брюсов – безусловный авторитет и гуру. Восторженная молодежь, к которой мэтр уже себя не относит, называет Брюсова магом и жрецом, творящим поэзию.
«Будущее! Интереснейший из романов! Книга, что мне не дано прочитать!»
Все прогремевшие одна за другой революции поэт принял, заслужив от Ивана Бунина прозвище приспособленца и «почти уже форменного большевика», которым, конечно же, не являлся. Хотя такой «политический» эпизод в его жизни – еще до Октября Брюсов один из немногих вступился за Максима Горького, которого буржуазная пресса как раз и уличила в дружбе с большевиками:
Не в первый раз мы наблюдаем это:
В толпе опять безумный шум возник,
И вот она, подъемля буйный крик,
Заносит руку на кумир поэта.
Но неизменен в новых бурях света
Его спокойный и прекрасный лик;
На вопль детей он не дает ответа,
Задумчив и божественно велик.
И тот же шум вокруг твоих созданий
В толпе, забывшей гром рукоплесканий,
С каким она лелеяла "На дне".
И так же образы любимой драмы,
Бессмертные, величественно-прямы,
Стоят над нами в ясной вышине.
Горький адресовался к поэту с искренней благодарностью: «Вы очень тронули меня за сердце, Валерий Яковлевич… я горжусь, что именно Вы прислали мне славное письмо. Вы мало знаете меня, и мы, вероятно, далеки друг другу по духу нашему, но по разнообразию и противоречию интересов, стремлений. Давно и пристально слежу я за Вашей подвижнической жизнью, за Вашей культурной работой, и я всегда говорю о Вас: это самый культурный писатель на Руси! Лучшей похвалы - не знаю».
С 1917 года Валерий Яковлевич Брюсов – всеми уважаемый государственный чиновник: возглавляет Комитет по регистрации печати (Российскую книжную палату), работает в Наркомпросе и Государственном издательстве, председательствует во Всероссийском Союзе поэтов, преподает в МГУ. И вступает в члены РКП(б) – все-таки прав оказался Бунин! Но вот «поэтом новой жизни» Брюсов так и не стал, хотя всячески к приобретению этого статуса стремился.
Времени, отпущенного ему Богом, не хватило или…?
Родной язык
Мой верный друг! Мой враг коварный!
Мой царь! Мой раб! Родной язык!
Мои стихи – как дым алтарный!
Как вызов яростный – мой крик!
Ты дал мечте безумной крылья,
Мечту ты путами обвил.
Меня спасал в часы бессилья
И сокрушал избытком сил.
Как часто в тайне звуков странных
И в потаенном смысле слов
Я обретал напев нежданных,
Овладевавших мной стихов!
Но часто, радостью измучен
Иль тихой упоен тоской,
Я тщетно ждал, чтоб был созвучен
С душой дрожащей - отзвук твой!
Равно паду я пред тобой:
Ты – мститель мой, ты – мой спаситель,
Твой мир – навек моя обитель,
Твой голос – небо надо мной!
Я много лгал и лицемерил
Я много лгал и лицемерил,
И сотворил я много зла,
Но мне за то, что много верил,
Мои отпустятся дела.
Я дорожил минутой каждой,
И каждый час мой - был порыв.
Всю жизнь я жил великой жаждой,
Ее в пути не утолив.
На каждый зов готов ответить,
И, открывая душу всем,
Не мог я в мире друга встретить
И для людей остался нем.
Любви я ждал, но не изведал
Ее в бездонной полноте,-
Я сердце холодности предал,
Я изменял своей мечте!
Тех обманул я, тех обидел,
Тех погубил,- пусть вопиют!
Но я искал - и это видел
Тот, кто один мне - правый суд!
Есть тонкие властительные связи
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Пускай мой друг, разрезав том поэта
Упьется в нем и прелестью сонета
И буквами спокойной красоты!
Ты - женщина, ты - книга между книг
Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся - от века - на тебя!
Пусть мучит жизнь
Пусть мучит жизнь, и день, что прожит,
Отзвучьем горьких дум тревожит,
И душу скорбь коварно гложет;
Взгляни в ночные небеса,
Где пала звездная роса,
Где Млечный Путь, как полоса,
Пролег и свет на светы множит;
Вглядись покорно в чудеса,—
И Вечность нежно уничтожит
В тебе земные голоса,
Бессонной памяти положит
Повязку мрака на глаза;
Застынет, не упав, слеза,
И миг в безбрежном изнеможет!
Целит священная безбрежность
Всю боль, всю алчность, всю мятежность,
Смиряя властно безнадежность
Мечтой иного бытия!
Ночь, тайн созданья не тая,
Бессчетных звезд лучи струя,
Гласит, что с нами рядом — смежность
Других миров, что там — края,
Где тоже есть любовь и нежность,
И смерть, и жизнь,— кто знает, чья?
Что небо — только порубежность
Планетных сфер, даль — колея,
Что сонмы солнц и наше «я»
Влечет в пространстве — Неизбежность!
Спасибо, что дочитали до конца! Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!