Портреты кисти Федора Рокотова «характеризуют автора прежде всего как художника внутреннего мира человека. Те тончайшие душевные движения, которые отражаются на лицах рокотовских натурщиков, могли быть выражены только глубоким, наблюдательнейшим художником-психологом и требовали, безусловно, изучения или, по крайней мере, проникновенного угадывания душевного склада портретируемого», – писал некогда А. Н. Савинов , один из самых тонких знатоков и ценителей живописи XVIII века, считавший Рокотова «продолжателем Антропова в создании реалистического портрета”.
Но просто назвать рокотовские портреты реалистическими явно недостаточно для определения их завораживающей прелести. В лучших творениях московского периода мастер и в самом деле заглядывает в те таинственные глубины человеческой души, что станут подвластны разве что основоположнику русского символизма Михаилу Врубелю. Живопись этих двух художников, проникающих за грани реальности, роднит их отношение к плоти как оболочке души, тяготение к дематериализации образа, символическая наполненность формы, цвета, скупых аксессуаров, трепетная одухотворенность созидающего форму мазка.
В рокотовском зале Русского музея рядом — на одной стене помещаются два мягких овала — портреты В. Н. Суровцевой (вторая половина 1780-х) и графини Е. В. Санти (1785). Это ярчайшее доказательство того, что с Рокотовым русский портрет выходит на уровень вершин современной им европейской портретной живописи.
Рокотов создает два различных женских характера, используя ограниченные, отточенно мастерские средства: композицию, цвет, скупые аксессуары.
Спокойная осанка, благожелательно серьезный прямой взгляд, жемчужные переливы закрытого платья Суровцевой — и чуть заметная напряженная выпрямленность, вскинутый подбородок, мягкие тона весеннего луга — зеленое, желтое, розовое в наряде молодой графини Санти.
Так перед зрителем предстает естественная в изысканной простоте, не замечающая своей аристократичности Варвара Николаевна Суровцева. Подобная розе на ее груди — плод многолетних забот поколений садовников. Поразительна живопись портрета Суровцевой. Ее переливающееся жемчужного цвета платье оказывается сотканным из тонких мазков разбеленных зеленого и красного цветов — это словно растворенная плоть розы, в тенях венчика которой и на выпуклой части листьев эти два цвета даны в полную силу.
Рядом, с другого полотна, на зрителя смотрит чуть свысока, словно тая неведомую обиду, девушка из семьи небогатой, благодаря замужеству попавшей в высшие круги московского общества. Букет полевых цветов украшает ее платье с пышным полосатым бантом, а роза в высокой пышной прическе почти незаметна, почти спрятана под рамой.
Впрочем, едва ли удастся найти слова более поэтические и лучше передающие душу рокотовских портретов, нежели те, что некогда отыскал Н. Г. Машковцев: «Из загадочного сумрака, мягко, как бы мерцая, выступают лица на портретах Рокотова. Только на лицах художник сосредотачивает свое внимание. Они говорят без жестов и сильных движений. Легкими воздушными тканями окутаны плечи женщин. На груди почти всегда большой бант бледного голубого, розового или фисташкового цвета. Одежды еще более нежных и неопределенных оттенков, чаще всего белые мягкие складки обличают тонкую шелковистую ткань. (…) Свет окутывает лица мягкой светотенью. Все как бы пронизано воздухом: распущенные волосы, нежные воздушные складки тканей, даже самый фон кажется глубоким, наполненным воздухом. Портреты Рокотова не столько реальные изображения людей, сколько отображения их духовной стихии, тоже вполне реальной и глубоко индивидуальной. Образы Рокотова возникают из мрака живыми и трепетными, как воспоминания, закрепленные чудесной, может быть несколько идеализирующей кистью художника».
Нонна Яковлева
