Феденька родился в 1782 году в одном из самых знатных семейств России. Род графов Толстых пронизывал почти все сферы деятельности, какие только можно представить: многочисленные родственники служили в армии, флоте, были высшими государственными чиновниками, дипломатами, художниками и литераторами.
А сам Феденька с трудом закончил Морской кадетский корпус – был ленив и недисциплинирован, но родня сумела определить непутёвого молодого человека в Преображенский полк. Его сослуживцы вспоминали лишь о двух достоинствах графа: он отличался бесстрашием и метко стрелял. В остальном 15-летнего прапорщика вряд ли можно было ставить в пример: он был нерадив в службе, хамил начальству, с товарищам по полку постоянно скандалил.
В жизни он знал только три занятия, которые его влекли: вино, женщины и карты, причём он настолько увлекался, что терял голову – это позже он станет расчётлив и научится выигрывать, не стесняясь слухов, что он «в картах на руку нечист».
Первый раз Толстой стрелялся в 17 лет, вот здесь он не терял головы и прекрасно фехтовал, как и стрелял. Есть анекдот из жизни этого дуэлянта, рассказывают, что один из противников, морской офицер, выбирая оружие для поединка, заявил, что нет смысла говорить о шпагах или пистолете – его противник в любом случае лучше, а вот если они схватят друг друга и бросятся в воду, победит тот, кто вынырнет последним! Последним был Фёдор! Вот с этих пор Толстой начал записывать имена тех, кто принял смерть от его руки.
Наконец он «отличился» тем, что вызвал на поединок собственного командира полка – родня с трудом замяла скандал, а Федора отправили с глаз долой в кругосветный поход на шлюпе «Надежда» под командованием И.Ф. Крузенштерна.
Дальше будет масса историй, которые повторял и сам Толстой: он и священника корабельного напоил, да ещё сургучом его бороду к палубе припечатал, и его макака испортила судовой журнал, и матросов он подбивал на бунт, но истинная причина в другом: экспедицию возглавлял дипломат Н.П. Резанов, впоследствии романтический герой рок-оперы «Юнона и Авось». Именно он доверительно поведал Толстому, что готовит жалобу (донос, ябеду) Государю на Крузенштерна, Фёдор заявил о «мерзости сего поступка», между капитаном, дипломатом и Толстым вспыхнул конфликт, и тогда Толстого сделали крайним, высадили на Камчатке и отправились дальше.
Потом будет почти годовое путешествие Толстого в Петербург через всю Россию, которое закончилось отправкой прибывшего строптивца в Петропавловскую крепость, из которой его опять вызволила родня.
Потом будет героическое участие в войне со Швецией, будет Бородинское поле, анекдотическое пленение его французами, которых он обыграл в карты так показательно, что его выгнали из плена, чтобы не разлагал великую армию. Будут награды, чин полковника ... и великая скука.
В школе повторяли слова: «лишний человек, умная ненужность»! Он рождён был для того, чтобы совершать подвиги, но окончилась война, а больше славных дел не предвиделось!
И он разбрасывал истории одна другой невероятнее, сам творил свою фантастическую биографию: вино, карты, дуэли, где уже погибло 11 человек, играл, мошенничая и не скрывая этого, и никто не осмеливался схватить за руку (Л.Н. Толстой рисовал в «Войне и мире» Долохова именно с него, своего двоюродного дяди).
А он всё прибавлял: женился на красавице-цыганке, охотно демонстрировал в клубе всем желающим татуировки, сделанные на диких островах, поддерживал слухи о том, что жил на этих островах с огромной обезьяной, а потом её же и съел!
Потом начинается то, что Фёдор Иванович воспринял как кару за грехи своей жизни: первые трое детей умерли во младенчестве – он решил, что это потому, что не в браке, поэтому обвенчался с красавицей-цыганкой. (Был слух, что Фёдор страшно проиграл, но Авдотья отдала ему все деньги и украшения, которые он же ей и дарил – он расплатился и женился).
Всего у них родилось 12 детей, дольше всех жила одиннадцатая, Сарра, очаровательная умница, писавшая стихи и прозу на английском, немецком и французском языках, прекрасно образованная, но крайне болезненная.
Уже в детстве у неё появились истерические припадки, потом разум возвращался, но светлые моменты сменялись приступами психического расстройства. Умерла она в 17 лет, по традиционному определению – «от чахотки».
Толстой болезненно переживал смерти детей, после очередных похорон он в записной книжке вычёркивал имя убитого им когда-то на дуэли человека и писал: «Квиты»!
Вычеркнув последнюю фамилию своей жертвы, граф сжег книжечку и со вздохом сказал, что «теперь кучерявая Прошенька меня переживет». Эта дочь родилась, когда Толстому было 49 лет. Так оно и оказалось: графиня Прасковья Федоровна Толстая, родившаяся в 1831 г., выросла, вышла замуж и умерла в 1887 году.
Смерть детей Толстого-американца всегда объясняли именно мистически: он погубил 11 человек – 11 детей умерло!
Вот только характерные особенности смерти детей и течения болезни у проживших дольше настолько показательны, что напрашивается зловещий вывод: Фёдор Толстой, ведя разгульную жизнь, заразился сифилисом.
Лечась страшными (с современной точки зрения), в основном ртутными препаратами того времени, Толстой не исцелился полностью, а перевел болезнь в скрытую, хроническую форму, которая проявлялась у большинства детей ранним врожденным сифилисом, который вёл к рождению мёртвых младенцев или к ранней неонатальной смертности, а у Сарры характеризовался сифилисом поздним, врожденным (ювенильным), который проявляется тяжелыми неврологическими нарушениями, параличами, припадками истерии.
Лишь последняя дочь, Прасковья, которая родилась, когда отцу было 49 лет (лечился-лечился – и вылечился или загнал болезнь так глубоко, что сумел родить более-менее здоровую наследницу), дожила до свадьбы и умерла в 1887 году, прожив 56 лет и оставив единственного сына, умершего молодым от прогрессивного паралича.
Сифилисом в те времена болели широко. Он стал во времена Петра I «придворной болезнью», с тех пор, не имея действенных лекарств, распространился во всех сословиях, а уйдя в деревни, приобрёл характер бытового явления, с которым при советской власти пришлось долго и тяжко бороться.
Сергей Львович Толстой, рассказывая о своих предках, размышляет: «Все, что он делал, делалось также и другими и не осуждалось общественным мнением. Он жил лишь в свое удовольствие, пьянствовал, обжирался, развратничал, обыгрывал, убивал, мучил свои крепостных слуг. Он только делал это откровеннее и с большей страстностью, чем другие, и он был убежден, что имеет на это полное право. Кто знает? Может быть, при другом воспитании и в другой среде его страстность и его выдающиеся способности обратились бы на другое, – на полезную работу и на служение людям».
Так что нет никакой мистики в том, что дети Толстого-американца умирали – он вёл такую жизнь, что становится удивительно, как сам он уцелел.