Пятые сутки мело. Не на шутку разыгралась метель в этом году. Баба Нюра такой и не помнила. А, может, забыла просто. Память начинала подводить. И то сказать, девяносто два года.
Иногда просыпалась ночью и шла посмотреть, не раскрылся ли Алёшка. И вдруг, стряхнув очередное сновидение, понимала: нет давно сына в живых. Умер от инфаркта, не дожив до шестидесяти. Только фотография с черной ленточкой до сих пор висит на стене. Они так и не повидались перед смертью.
"Ох, зажилась ты, Нюра". - Думала она иногда. Муж и сын ушли, внучка давным-давно уехала в чужие края, а она, которая, казалось бы, никому не нужна, всё топтала эту грешную землю. Думала, а потом одёргивала себя. Раз живёт, значит, положено так. Хорошо ещё, что в своём уме, да на своих ногах.
Баба Нюра управлялась по хозяйству сама. Только дрова, да воду помогали приносить соседи, особенно ближайший, Виктор. Он хоть сам жил в городе, приезжал к матери каждую неделю. Вот и сейчас в сенях, в специально отведённом месте у стенки, лежала аккуратно сложенные наколотые поленья. Это, чтобы ей в сарайчик не ходить. И стояла там же компактная, но объёмная бочка с водой.
Виктор, он с детства мальчонкой головастым, да практичным рос. Нюрин муж когда-то учил его столярничать. Потом парень уехал в город, но к матери приезжал, а заодно и к ним с мужем забегал по-соседски. То крышу поможет поправить, то крыльцо. Когда умер Иван, Витя ей так всё устроил, чтобы меньше тяжёлого носить.
И хорошо это. Вот же как пригодилось теперь. Пару дней назад она едва смогла приоткрыть входную дверь, столько снегу намело на крыльцо, а сегодня и вовсе не смогла сдвинуть её с места. Выглянула в окно, а двор засыпало по самые рамы.
Поначалу испугалась: ну, как помрёт взаперти. А потом решила: чего бояться-то. Дрова есть, вода тоже. Хлеб вот закончился. Так ведь его испечь можно.
Села и стала вспоминать, как раньше часто пекла, а когда вытаскивала из печи горячий каравай, то Алёша так и вертелся у стола в ожидании, пока хлеб остынет, и она отрежет ему хрустящую поджаристую горбушку.
Как давно это было. И как давно не месили теста ослабевшие с возрастом пальцы. Она ещё раз глянула в окно. Неизвестно, сколько продлится эта метель. Телевизор перестал показывать сразу же, как пурга началась. Видно, сломало антенну на крыше. Хорошо ещё, электричество есть. А то бы...
А что бы? В войну, вон, ни света, ни воды не было. Топили снег в ведре. И хлеб, тяжёлый с примесью лебеды за счастье считался. А она сидит в тепле, со светом, да ещё и вздыхает.
Отругав себя, баба Нюра поднялась решительно и зашаркала по дому, доставая муку, подслеповато щурясь, искала в морозилке дрожжи. Были же где-то, с Пасхи оставались. Правда, лежат давно. Нашла наконец.
Завозилась, подогревая воду. Вроде пенятся. Бог даст, и поднимется хлебушек. Приговаривая негромко одной ей ведомые какие-то слова, ставила опару, а потом, отдыхая и распрямляя неловкие уже пальцы, вымешивала тесто, боясь не справиться с этим, ставшим нелёгким для неё, трудом. Снова ставила на расстойку теперь уже неровно сформованный каравай и с трепетом ждала, поднимут ли старые дрожжи тяжёлую тестяную массу.
Она не замечала, как медленно делает эту, казалось бы простую, работу, как утренняя темнота за окнами, сменяется белым днём, а тот следующими предвечерними сумерками.
Но когда по дому разлился стойкий хлебный дух допекающегося хлеба, старческие бесцветные губы растянулись в улыбке. Справилась, гляди ты.
Боясь уронить, вытащила горячий каравай из печи, заботливо накрыла белым, вынутым из шкафа кухонным полотенцем и, уставшая, присела на кровать. А потом и прилегла.
Дверь распахнулась со стуком, разом пустив зимний морозный воздух в натопленную избу.
- Баб Нюр! - Испуганно выдохнул раскрасневшийся с мокрыми волосами Виктор. - Жива? Ух, а я уж, думал, нехорошее случилось что. Не проехать никак было. Пока трактор не пригнали, не расчистили дорогу к вам.
Он прикрыл дверь, предварительно крикнув кому-то.
- Чего стоишь, заходи!
Она поспешила встать. Но он остановил.
- Да вы лежите, лежите. Мне мать позвонила. Говорит, баб Нюру занесло совсем. Свет горит, вроде, и дымок из трубы, но кто ж знает, человек старый. Мы и ей от крыльца до калитки дорогу расчистили, да и вам тоже. А то даже дверь завалило.
- Спасибо тебе, Витенька.
Она всё же села на кровати, оправила халат и косынку. И только сейчас увидела, что у двери неловко топчется мальчик лет десяти.
- Сын это мой, баб Нюр.
Она с удивлением посмотрела на соседа. Никогда не говорил он, что есть у него ребёнок, да и к матери своей не привозил никого.
Мальчик пошевелил губами, словно хотел возразить что-то, но промолчал.
- Мы теперь вместе с матерью его живём. Женился я, баб Нюр. А он, стало быть, сын мой. Так-то я его лет с пяти знаю. Да с мамой его сложно было у нас, недавно на перемены решились. - Он добавил с нажимом. - Самый настоящий сын. Только вот он не верит мне. А как не сын, если поехал, и лопатой со мной на равных махал? Мог бы дома остаться у матери под боком... Вы давно на свете живёте, Баб Нюр, скажите, может, вам поверит.
Баба Нюра смотрела на стащившего с головы шапку светловолосого мальчугана.
- Конечно сын. - Твёрдо сказала она. - Самый настоящий. Не тот отец, кто родил, а кто вырастит, кто другом станет и защитить сможет. И сын настоящий тоже тот, кто отца в беде не бросит, как ты сейчас.
Виктор покосился на мальчика. Тот стоял, опустив голову.
- Что ж я сижу. - Спохватилась она. - Чаю сейчас горячего. Я, Витя, хлеб испекла.
- Сами? - Удивился Виктор. - Вот это да! Вот это вы даёте, баб Нюр! А я чую, пахнет вкусно. Особенно с мороза.
Сбросил куртку, помог раздеться мальчику. Баба Нюра откинула полотенце, взяла нож, щедро отрезала от румяного бока.
- Ну-ка, сними пробу-то! - Она протянула мальчику горбушку. - Как звать тебя?
- Лёша.
Глаза защипало.
- А я баба Нюра. Попробуй, Алёша, как тебе будет. Садись, вот, рядом с отцом.
- Спасибо. - Мальчик присел за стол рядом с Виктором. Откусил осторожно. - Вкусно. В магазине не такой совсем.
- Вот и славно! - Обрадовалась она. Потеплело на сердце, да и метель за окном, вроде, утихать начала. - Вот и ешь! Чайку налью тебе?
Мальчик вопросительно посмотрел на Виктора. Тот улыбнулся. Алёша кивнул и снова впился зубами в теплую хрустящую корочку.
