Любимчики. Сегодня о них, родимых. И о молодом воспитателе. Неопытном и добром, который выбрал себе любимчика.
Я считаю, что в детских коллективах ( да и в любых коллективах) избранных быть не должно. Особенно, в сиротских. Это моя, можно сказать, выстраданная позиция.
Я часто наталкиваюсь на возмущенные комментарии людей, вспоминающих трудное детство в школе. Мол, учителя не любили, придирались и прочее. Невзлюбили, в общем. Увы, это факт. Было. Не со мной, а с другими.
Я же коснусь другой стороны медали. Любимчики. Я попала в этот разряд через полгода после поступления в детский дом и произошло это не в школе.
В тот год в детский дом устроился совсем молодой парень - Павел Григорьевич, быстро получивший кликуху «Паша- Грек». Его поставили воспитателем именно на наш отряд. Я уже рассказывала о нём в воспоминаниях «Шанс» и «Отбой». А на днях, вдруг вспомнила случай, когда я и весь наш отряд поняли, что Паша Грек относится ко мне немного иначе, чем к другим.
Май. Прозвенел последний звонок, погода подарила настоящее лето, и мы расставались с теплой одеждой, переходя на более легкую.
На самом деле, это происходило не так просто, как кажется. Чистую одежду воспитанникам выдавали в бане по субботам и, если в середине недели вдруг резко менялась погода, то ты оказывался в ситуации, когда надо до субботы стучать зубами или, наоборот, обливаться потом в плотном, теплом платье. Тут уж как повезет.
Отдельной историей была обувь. Она передавалась от старших детей младшим как вымпел победителям соцсоревнований. С напутствием «Носить бережно!», Чтобы досталось еще и тем, кто помладше тебя. Сандалики и правда были крепкие. Стопчешь все пятки, удрязгаешь во всех лужах, а они высохнут и снова в строю.
За зиму и весну я отвыкла от сандалей. Просто забыла, как их носят. А тут еще достались от кого-то на размер больше, чем надо. Хлюпают на ноге, чужое плоскостопие ещё не сроднилось с моим собственным, неудобно, не разбежишься.
После линейки Паша Грек решил сводить нас к себе в гости. Народ прямо обалдел от этой идеи! Как-то не принято было у воспитателей «брать работу на дом». Мы, конечно, знали, кто где живет, где чей дом, но на этом всё. А тут он так и сказал: «Идем ко мне, пить чай!» Ага. Пятнадцать человек! Много же у него лишнего чая!
Паша Грек поселился в доме на другом краю деревни. Мы шли по центральной улице и распевали песню «Малиновки заслышав голосок». Популярная была композиция, всем нравилась! Паша Грек предложил спеть любимую песню, вот мы и запели.
У ворот нужного дома красовалась огромная лужа. По традиции, в ней лежала доска. Весь отряд благополучно перебрался по ней к калитке.
Весь, кроме меня. Я, пытаясь дошагнуть до доски, потеряла обувь и оказалась по щиколотку в грязи. Один сандаль ушел в свободное плавание! Ё-моё!
Конечно, надо мной поржали. Конечно, я заныла.
Павел Григорьевич вынес меня из лужи и почему-то понес до крыльца. И почему-то не стал на меня орать. А ведь, все ждали именно этого. Народ озадачился.
Воспитатель выловил сандалик, прополоскал его в ведре и положил на завалинку сушиться. Когда мы собрались в обратный путь, он не позволил мне его надеть и ВСЮ дорогу нес меня на руках. Под хихиканье отряда.
Это было необъяснимо. Я могла бежать и босиком. Отряд тоже прекрасно это понимал, поэтому ярлык любимицы Паши Грека с того дня прилип ко мне накрепко.
При каждом удобном и неудобном случае, подружки меня подкалывали, зло шутили, а воспитатель только подбрасывал дров в костер. То на отбое сидит на моей кровати, то, возьмет и сырок из столовой пронесет мимо дозорных, пока я мучаюсь в размышлениях как это сделать. У других таких привилегии я не замечала.
Вскоре, я стала избегать попадаться ему на глаза. Ну а что делать –то? Мне надо быть, как все, иначе не жизнь, а сплошное мучение.
Он уволился после драки. Я не знаю, что тогда произошло, мне было всего восемь лет и причины того конфликта с кем-то из старших воспитанников неведомы. Я помню, что избили его тогда до крови. Меня это испугало. Мне было жаль странного, отличавшегося от других воспитателей, парня. Но я испытала облегчение от мысли, что наконец-то, перестала быть любимицей.
Теперь, я понимаю, что воспитатель жалел меня. Самая младшая, самая мелкая, самая тихая, с вечным испугом в глазах. Он старался оградить меня от жизненных трудностей, как понимал, как умел.
А еще я думаю, что случись это в наши дни, его легко могли обвинить в педофилии. Даже страшно от этой мысли.
Вот так.