Сцена из раннего детства: я стою у стены в игровой комнате детского сада и не знаю, что делать. Мимо меня пробегают шумные, смеющиеся дети. Они носятся, кричат, машут чем-то, играют в игрушки у другой стены, ловят друг друга, а я смотрю на них, и не понимаю, где во всём этом МОЁ место.
Мне хочется, чтобы на меня обратили внимание, но я не делаю ни одного движения, чтобы меня наконец заметили. Я боюсь просто взять и влиться в их смех, игры, догонялки, как это делают они сами. Они — одно целое, стая. А я?… Откуда я, с кем — я? Собственное тело кажется мне неуместным в шумной, весело раскрашенный комнате.
Я не понимаю, каким образом подойти к кому-то, сказать что-то, познакомиться с кем-то. В моей голове в этот момент нет никаких мыслей и рассуждений. Я просто испытываю сильнейший дискомфорт.
Вроде бы хочется общения, друзей, игр… Конечно хочется! Ведь мне совсем не нравится молча стоять у стены и чувствовать себя чужой. Нет ни слёз, ни печали — лишь всё тот же дискомфорт и ощущение, что мне тут не место. Как я сюда попала? Кто я? Зачем?
Страх и непонимание того, как можно ВОТ ТАК ПРОСТО подойти к кому-то, заговорить, спросить, «А можно я тоже с вами поиграю в догонялки?» пересиливает желание найти друзей. Сознательного желания, кстати, и нет на самом деле. Есть лишь жуткое чувство, что я сильно отличаюсь от всех остальных, мне некуда отсюда уйти, и я — одна.
Я постоянно говорю маме, что мне не нравится детский сад. Я не хочу. Но мои возражения невнятны. Взрослому человеку они кажутся ерундой — мало ли чего не хочет ребёнок? Привыкнет. Мама тоже работает в детском садике, но в другой группе. Я её иногда вижу, но я — одна.
Таких эпизодов в раннем детстве было достаточно много. Люди в целом (дети и взрослые) казались мне чужими. Причём не в том смысле, что это были незнакомцы — люди, которых я не знаю, но могу постепенно узнать.
Нееет… Я ощущала их именно как нечто ЧУЖЕРОДНОЕ… как если бы я внезапно попала на другую планету, и меня окружили до ужаса иные существа, с которыми у меня не было ничего общего.
Мама замечала, что со мной было что-то «не так». В те времена люди ещё не бегали по психологам, и не были на слуху такие «диагнозы» как аутизм, социофобия, или например расстройство внимания.
Моя мама просто видела, что её ребёнок слишком тих, стеснителен, и «зажат». Будучи полной противоположностью — холериком, сорвиголовой, и довольно бесстрашным в общении человеком, она вряд ли понимала, ЧТО со мной происходит и что можно со всем этим сделать. Папа, как мне помнится сейчас, не считал мою «тихость» проблемой, но он и сам был более сдержанным человеком в плане общения и социализации. В то время он также постоянно работал, поэтому наблюдения за моим «странным» асоциальным поведением выпадали в основном на долю мамы. Родители вообще были «слишком» молоды, чтобы копаться в психике своего чада. Я родилась, когда им было чуток за 20 — смешной возраст, даже несмотря на то, что в те времена (80-е) молодые люди были менее инфантильны, чем сейчас.
Мама старалась расшевелить меня единственным понятным ей способом: она создавала ситуации, в которых я научилась бы общаться. В раннем детстве она постоянно посылала меня совершать мелкие квесты. Например, просила подойти к незнакомой тёте, которая стояла рядом на остановке, и спросить, который час.
Для меня это было пыткой. То, что казалось ерундой обычному человеку, я воспринимала, как ужасное испытание. Мне не хотелось ни к кому подходить и тем более ничего спрашивать — в такие моменты мне всегда было очень не по себе. Но я была ещё и тихим, послушным ребёнком, и потому исполняла эти мамины пожелания-приказы.
С началом школы мама стала давать мне роли в школьных театральных постановках. Она сама в то время была актрисой местного драматического театра, а также работником кукольного театра, и в нашей школе вела театральный кружок.
Мне давались роли, которые должны были меня, опять же, расшевелить. К примеру, разбойница из «Снежной Королевы», Баба Яга из какой-то ещё сказки, Мальвина из «Золотого Ключика»… Активные, шебутные роли.
Как ни удивительно, но как раз на сцене от моей социофобии… или аутизма… или ещё чего-то, чем я «страдала», не оставалось и следа!
В жизни я боялась подойти к одноклассникам или спросить у незнакомца, как пройти в библиотеку
но в роли любого персонажа все мои зажимы как рукой снимало. Я легко вживалась в роль, быстро запоминала текст, громко говорила, легко и свободно двигалась, и вообще не испытывала никаких проблем с игрой.
Уже в раннем школьном возрасте я также посещала разные кружки, ибо детство моё выпало на тот период времени, когда многие мамы начали своих детей активно развивать. Я ходила на рисование и лепку, на танцы и плавание, на фортепьяно, и даже на гимнастику, попав в команду девочек, которых готовили в группу олимпийского резерва.
Мне все нравилось, кроме пожалуй той самой гимнастики (а точнее зверств, с которыми нас там тренировали). Тем не менее, я исправно ходила на все кружки и получала удовольствие от процесса. Перед выступлениями я конечно боялась, меня трясло, но это не мешало мне преуспевать. В общем, я не боялась что-то делать, участвовать в чем-то.
Дело было не в занятиях, а в людях. С людьми у меня было по прежнему туго. Я не знала, как к ним подойти, с чего начать общение. Мне казалось, что я везде лишняя и что моё общение никому не нужно.
Я не могла просто сказать «привет!» кому-то из одной и той же группы — всегда ждала, когда привет сначала скажут мне. Я была тем самым ребёнком, который сидит вдали от всех и молчит, пока другие болтают, общаются, строят отношения и связи.
Ах да… Ещё я жутко не любила фотографироваться. Меня от этого физически воротило. На большей части детских фотографий я стою с серьезным лицом, почти грустным. Расслабляться и улыбаться на фотках я начала лишь годам к 12-ти.
У меня были друзья.
Да, как ни странно, друзья у меня были. Во дворе у бабушки и дедушки — двое соседских детей, с которыми мы пешком под стол ходили. С ними я дружила до самого отъезда в другую страну (12 лет). Ещё была лучшая подруга, к которой я была очень привязана. Мы были словно сестры, наши родители дружили. И была ещё пара-тройка девочек в школе, с которыми я тоже рассталась в связи с переездом.
С этими друзьями было легко и весело. Это был ближний круг. С ними не было зажатостей, стеснения, страха. Мы играли, лазали по деревьям, копались во всяком мусоре во дворах, висели на турниках, придумывали разные истории, и так далее.
Отношения были прекрасными, как в детских книжках, пока нам не стукнуло лет 11 — начало гормональных изменений. Тут — отдельная история о том, как я снова ощутила себя ЧУЖОЙ среди всех этих девочек, даже подруг. Было ощущение, что внезапно с набуханием молочных желез у них появились новые странные интересы.
Примерно в этом возрасте (10-11 лет) девочки стали разделяться на группки, перестали играть и общаться по-старому, начали обращать внимание на одежду и внешность, и в целом изменились в ту сторону, в которую я сама (как мне кажется) так быстро НЕ МЕНЯЛАСЬ.
При всем при этом я жила как бы в своем мире. Я много рисовала, много читала, и придумывала разные истории у себя в голове.
В этих историях я была сильной и смелой, участвовала в разных приключениях, и у меня были верные друзья. И никаких «зажатостей» и страхов. В реальной жизни в это же время я была тихой и «странной».
В подростковом возрасте все стало гораздо хуже. Во-первых, мы переехали на новое место за тридевять земель, и я потеряла всех своих друзей (а находить новых не умела — ведь я ждала, когда другие люди проявят инициативу).
Во-вторых, я пошла в новую школу, где учились не настолько культурные и интеллектуальные дети, как в той гимназии, где я была ранее. Дети в новой школе были мозгами уже не «дети» — многие из них пили, курили, и предполагаю, что во всю «гуляли» с противоположным полом, как это тогда называлось. Подмосковная школа небольшого городка оказалась гадюшником, а я в ней — белой вороной. Я просто заговорить с кем-либо боялась (как и в детстве), не то что обматерить какого-нибудь обидчика. До попадания в эту школу я и слов-то матных ни от кого не слышала (разве что в кино). У меня появилась единственная подружка — девочка, с которой на тот момент поругался весь класс. Появились также приставальщики, которые постоянно ко мне лезли. Следующие годы, с 7 по 9 класс, превратились в ад, с после девятого я смогла наконец сбежать в театрально-художественное училище в Москве.
И там началась совсем другая жизнь. Но если вы думаете, что мои фобии и зажатости куда-то делись… о нет, не всё было так просто. Об этом я напишу в следующей статье, как и о том, как мне удалось справиться со всеми этими «тараканами», и сколько это заняло по времени (спойлер — если считать с 16-ти лет и говорить о 100% успеха, то более 10 лет).
