Однажды - мне было четырнадцать - мама возмечтала сшить мне красивое пальто.
На эту мысль ее натолкнул отрез ткани, кем-то отданный за ненадобностью.
Это была желтая твердая материя, с вышитыми по ней красно- коричневыми цветами.
Звучит наверное красиво.
Короче, чтобы было понятно, когда мама пришла к закройщику, тот задрал на лоб очки - дужки очков зачем- то были скреплены резинкой от трусов, и сказал:
- Это же материал для обивки мебели.
- Какая Вам разница, - возразила мама, указательным пальцем подвинув свои очки к переносице, - ткань не толще драпа, машинка возьмет.
- Да, но как гладить? - закройщик был явно взволнован, возмущен даже, - вот эти узоры - нитки от утюга моментально расплавятся!
- Гладьте с изнанки! - узоры действительно были лишь с одной стороны.
Словом, сшили мне пальто-урода.
длинное - до лодыжек.
толстое - на двойном ватине.
тяжелое - ибо ткань увесистая, да и ватин - не пух.
На зимнее пальто в те времена полагалось пришивать меховой воротник.
Мехов у нас не было, и потому, когда в 15 градусный ростовский мороз я возникала в этом пальто, то неизменно получала вопрос: "Как тебе не холодно в демисезонном?" - двойной ватин никто не видел.
господи, как я ненавидела это пальто, ууууууууу
конечно, одноклассники с него ржали.
мне и так-то доставалось за мою странность, а тут еще это одоробло желтое с карими цветами.
все ходили в зимних куртках, шубках, некоторые уже тогда в дубленках.
а я в диванной обивке
тогда еще не было креативной моды, неформат резал глаз и был тыкаем пальцем всякий раз
Я все мечтала чтобы зима скорее кончилась, потому что демисезонное пальтишко у меня было, и я его любила - с отрезной талией, полуклеш, капюшон.
а зима все не кончалась, не кончалась.
А, еще была на мне шапка - фасона "боярка" из белого линючего кролика.
Такое несуразное чучело как я в тот год было еще поискать.
Ростовская зимняя слякоть - люди в нормальных темных куртках, шубах, дубленках общеодобренных ушанках-обманках, и я - желтое чудовище в большой белой шапке комковатого меха.
Даже не знаю как я не умерла-то тогда.
А весной случилось вот что:
мама не смогла носить свое кремпленовое пальто, купленное по случаю у знакомой портнихи, подрабатывавшей на спекуляции.
Не смогла, потому что голимая синтетика мучила ее сильнее, чем доставляла удовольствие, а это не то соотношение, при каком жизнь вещь в радость.
и
это пальто - цвета горького шоколада, с белым кантиком тонкой непрерывной линией по борту-воротнику - было дивно элегантным, и досталось мне, поскольку тогда мы с мамой были одного размера.
И я бы приписала тут "ни у кого в классе ничего подобного не было", но это было не так:
тем апрелем пальто такое было у нашей классной руководительницы.
только ее было темно-розового цвета, и еще, она не срезала четыре большие белые пуговицы напрокол, и не пришила взамен в тон пальто другие красивые и "на ножке, " как это сделала мама.
Классная наша, до работы в школе проработавшая с мужем в Ираке, сильно удивилась, увидев на девочке "из малообеспеченной семьи" пальто из той же дефицитной поставки.
а еще, мой - будущий тогда еще муж - приехав к моей маме за очередной порцией лекарств для деревенских родственников, привез мне в подарок полиэтиленовый пакет "Монтана" (был конец семидесятых, его старший брат закончил мореходку и сходил первый раз в загранку).
Ходила в школу в этом пальто, а сменку носила в фирменном пакете, ааааа -
я и представить не могла что со мной такое может быть.
И даже смутно помню что обувь тоже откуда-то перепала вполне себе достойная.
Я сознавала что хорошо одета - внезапно оказалась переброшенной за забор с хорошо одетыми детьми.
Но ничего не чувствовала. ни радости, ни гордости, ни-че-го необычного.
Один раз помню только, что шла по улице, таща тяжелый портфель, зверски хотя писить, и чтобы отвлечься и скоротать путь, придумывала вслух какой-то текст про войну и смерть - типа пьеса, или киношный диалог, я часто так делала - сама с собой разговаривала, фрик всегдашний.
И вот, на каком-то моменте диалога с самой собой, вдруг вижу себя как бы со стороны: идет девочка-подросток, красиво одетая, и бормочет как полудурошная - блютусов тогда не было еще и списать все на разговор по мобильнику нельзя было - и я остановилась. Постояла. И пошла дальше молча.
И после этого больше сама с собой на улице не разговаривала, и текстов вслух, чтобы скоротать путь и не уписаться, не сочиняла.